Все было и так хорошо слышно, Реми. По всей видимости, Мадлен "не стеснял тот факт, что мне все хорошо слышно. Она ведь, заметьте, по собственному опыту знает, что здесь слышимость хорошая, и даже голоса не понизила.
– Да-да-да, верное наблюдение, и это очень интересно! Это очень даже интересно, – распевал слова Реми, задумавшись, – очень даже, очень даже…
– Алло, – позвал его Максим. – Что там интересного?
– Значит, вы историю слышали?
– Слышал.
– Жаль, что вы ее не видели.
– Что, стоило посмотреть?
– Еще как! Везет вам на красивых кузин…
– Так что вы там интересного надумали? Не томите, поделитесь соображениями!
– Помнится, вы детективы любите?
– Люблю, люблю. Вы мне расскажете или нет наконец?
– А интересно то, что Мадлен, похоже, начинает афишировать свое родство с Арно. Не исключено, что она даже рассчитывает на то, что я поставлю Соню в известность… Во всяком случае, меня она не просила хранить секрет. И к тому же знала, что .и вы можете слышать весь разговор.
– Ну и?..
– Что "и"? У вас никаких выводов не напрашивается?
– Ну почему же… Мадлен теперь, когда отец умер, хочет открыть Соне, что они сестры… Горе-то общее, нужно поддержать друг друга.
Реми жалостливо посмотрел на Максима.
– Ну-ну, – покивал он головой, – романы бы вам писать, розовые… Что теперь первым делом сделает полиция?
– Алиби будет проверять.
– А еще что?
– Ммм… Орудие преступления будет искать.
– А еще что?
Максим пожал плечами.
– Займется поисками завещания, вот что! – безнадежно вздохнул Реми, словно он был учителем в школе для умственно отсталых детей.
– И?..
– И – возможно, что Мадлен готовит нас к неожиданностям. Возможно, она упомянута в завещании.
– Хм. А если нет?
– Даже если нет, то она, видимо, собирается бороться за долю наследства. Будет пытаться доказать, что она дочь Арно.
– Бог мой, мир глазами детектива – совсем не забавная вещь.
– Да уж.
– Соня сказала, что у Мадлен проблемы с мужем, – это может объяснить ее интерес к наследству…
– Интерес к наследству объясняется самим наследством, Максим. В этом нет ничего особенного, это жизнь… Я еще не видел наследников, которые бы равнодушно прошли мимо наследства, наоборот – из-за него ссорятся, судятся, совершают преступления. Вот это я видел.
Максим грустно покивал, соглашаясь.
– Но этот интерес может усилиться определенными обстоятельствами. – Максим то ли оправдывался, то ли хотел оправдать Мадлен. – Например, если она разведется и останется одна с двумя детьми…
– Трогательно. – Реми иронично покивал головой. – Во-первых, мы не знаем, может ли у нее дойти дело до развода; во-вторых, ее муж, кажется, человек очень обеспеченный… у них дом на юге… кстати, надо проверить их финансовые дела… и даже в случае развода Мадлен вряд ли останется на улице, тем более с детьми; в-третьих – и это самое интересное, – что мы понимаем под наследством? У Арно, как утверждает Соня, ничего ценного нет, кроме вашего столика. Если он даже написал завещание для своих дочерей, то что он там мог указать? Какие ценности, кроме столика? Счет в банке у него, похоже, худоват. И мы с вами так ничего и не нашли – ни ценностей, ни драгоценностей… А столик-то – ваш! Морально по крайней мере. И где-то должны, судя по всему, существовать бумаги, завещание, подтверждающее ваше владение столиком…
– И этот наезд… Меня кто-то хотел устранить, чтобы столик был не мой?
– Именно.
– И чтобы он автоматически отошел к наследникам?..
– Боюсь, что в этом предположении есть логика.
– И тогда сразу появляется, что делить…
– То-то и оно.
– Что-нибудь удалось установить насчет машины? Реми покачал головой.
– Вы, как записано в протоколе в полиции, и на этот раз не разглядели номер?
– Куда там! Я по звуку мотора понял, что машина летит на меня. Времени не было даже на то, чтобы просто голову повернуть и на нее взглянуть!
– И кто был за рулем…
– …тоже не разглядел. Уж извините, я был немножко занят спасением собственной шкуры…
– В том-то и дело… Свидетели происшествия практически все сосредоточили свое внимание на вас – вы бросились буквально под колеса встречному потоку… Отметили только, что машина промчалась на огромной скорости, вроде бы серая, мнения о модели разошлись, но упоминается в показаниях «Пежо»… И еще есть два не очень уверенных показания, что за рулем была женщина.
– И это все, что удалось установить?
– Если это можно назвать словом «установить»…
– Опять женщина! – проговорил задумчиво Максим. – Не та ли, которая нанесла мне ночной визит?
– Вы, помнится, говорили, что женщина эта была высокого роста?
– Пожалуй, высокого.
– Мадлен тоже.
– Мадлен? – Максим удивленно поднял брови. – Что бы ей могло понадобиться в квартире у Арно?
– Не знаю. С другой стороны, о том, что вас не будет дома после восьми, знали только Соня с Пьером. И их гости.
– Ну не Маргерит же ко мне приходила… А эту женщину за рулем никто из свидетелей не сумел описать?
– Нет.
– Интересно получается. – Максим вздохнул. – Моя скромная режиссерская персона в центре событий. Я, правда, человек простой, больше предпочитаю интерес к своей персоне со стороны зрителей. Ну и со стороны критики… Чтоб ей почаще меня хвалить!
Реми рассмеялся.
– Мадлен еще, должно быть, до дома не добралась, а у меня уже образовалась куча вопросов к ней. Надо мне этим заняться.
– Вы ее подозреваете?
– Я всех подозреваю, как обычно.
– Я хочу сказать… Вы допускаете, что Мадлен могла бы… что она способна на убийство – убийство своего отца?! Я помню, вы от Сони сразу отмели все подозрения просто потому, что вы ей поверили. Значит, Мадлен вы не доверяете, она вам кажется способной на преступление?
– Знаете, Максим, для меня существует два типа людей. Первый тип – это люди, у которых на лицах написано все, и второй тип – это люди, у которых на лицах…
– …не написано ничего, – догадался Максим.
– Вот именно. Так вот, лицо, на котором написано все, может принадлежать негодяю, а может принадлежать честному человеку, но оно сразу выдает мне своего хозяина, и я знаю с первой встречи, с кем имею дело. Люди же, лица которых неразговорчивы, могут быть тоже негодяями или честными людьми, но я не могу считать с их лиц информацию. Мадлен принадлежит именно к этому типу.
Реми встал и сдержанно потянулся.
– Мне пора. Соня к вам придет?
– Обещала…
– Вот и хорошо. Тогда я вас покину с чистой совестью.
– Вы уверены, что с чистой совестью?
– Почему? – недоуменно уставился на него детектив.
– Мадлен вас наняла, чтобы установить вину Ксавье, не так ли? А вы ее подозреваете и собираетесь допрашивать…
– Мадлен меня наняла, чтобы установить не вину Ксавье, а виновен ли он, – важно сказал Реми. – И именно этим я собираюсь заняться.
– Ну-ну, – сказал Максим, – не забудьте проставить в чеке сумму гонорара!
– Об этом вы можете не беспокоиться, мой друг.
– Только, сдается мне, насчет вины Ксавье вы уже составили себе достаточно ясное представление. Или мне показалось?
– Ишь вы какой, интуиция, что ли?
– Режиссерская. Показалось или нет?
– Показалось. Так будьте здоровы, я пошел. Реми направился к выходу, как вдруг Максим снова позвал его:
– Постойте, Реми!
Реми вернулся. Максим приподнялся, опершись на отставленных назад локтях.
– Наверное, я должен вам об этом сказать… Я сам, честно говоря, не знаю, что и думать. Это похоже на галлюцинацию…
– Вы о чем?
Реми торопился и потому немножко нервничал.
– Я у Сони был, в четверг, помните, вы все ушли, а я остался у нее обедать?
– Да. И что?
– Когда я смотрел из окна комнаты на верхнем этаже в сад – в комнате было темно, – мне показалось, что в ее саду кто-то прячется. Что кто-то стоял в кустах. Я до конца не уверен, но все же – я решил, лучше вам сказать.
– Вы не узнали этого человека?
– Нет.
– Мужчина?
– Мужчина вроде бы.
– Не Пьер ли?
– Я тоже задал себе этот вопрос. Но ничего не могу утверждать. А почему вы о нем подумали?
– Не вижу других кандидатов. Хотя это не значит, что их нет…
– Согласен, для одного сценария здесь слишком много накручено: ночная незнакомка, нанесшая мне нежданный визит; некая женщина за рулем, намеренная меня раздавить; а теперь еще и мужчина в саду. Перебор. Надо облегчать сценарий. Предлагаю человека в саду считать Пьером – в роли ревнивого мужа.
Реми рассмеялся и покинул квартиру.
Полежав несколько минут в одиночестве, Максим медленно сел на кровати, посидел, прислушиваясь к пульсирующему шуму кровотока в голове, затем осторожно спустил одну ногу, пошарил, нашел тапку, спустил другую ногу и медленно, словно у него был радикулит, сполз с постели. Главное – не вставать рывком. Если вставать медленно, постепенно, то голова не так уж и кружится. Он еще постоял, проверяя свои ощущения, – ничего, все в порядке, sa va (Все хорошо (фр.).).
Приободрившись, он направился в туалет и ванную и даже начал, по своей привычке с детских лет, напевать песенку.
Приняв душ, он почувствовал себя намного лучше, да и выглядел посвежее.
«Хоть на человека похож», – заключил он, разглядывая свое мускулистое тело и порозовевшее лицо, покрытое рыжеватой щетиной. Бриться он не стал из-за содранной кожи, но нашел, что его «трехдневная небритость» обладает неотразимым шармом.
– Больше никаких постельных режимов, никаких пижам – это вредно для здоровья! Да здравствуют джинсы! – сказал он вслух и запел во все легкие, выходя из ванной:
Как много девушек хороших, Как много ласковых имен, Но лишь одно из них тревожит…
"Как странно человеческая натура устроена, – подумал он вдруг, еще допевая песенку. – Позавчера я узнал, узнал с точностью, что дядя умер, убит.
Позавчера я горевал, вчера меня самого чуть не убили, а сегодня – радуюсь жизни как ни в чем не бывало, и только лишь потому, что я сам жив и даже здоров и чувствую себя хорошо…"
Унося покой и сон, когда влюблен… – оглашали коридор жизнерадостные ноты. «И еще, может быть, потому, что должна прийти Соня, я снова увижу ее сегодня…»
Любовь нечаянно нагрянет, когда ее совсем не ждешь…
И каждый вечер сразу станет удивительно хорош, И ты поешь…
Соня смотрела на него, широко раскрыв глаза. Она сидела в гостиной и смотрела на него. А он стоял в дверях гостиной, совершенно голый. Вернее, не так уж совершенно, поскольку на ногах у него были тапочки. Но если не считать тапочек – то в остальном совершенно голый. И вот в таком виде он обалдело стоял перед Соней.
Сердце, тебе не хочется покоя, – негромко допел он. Что делают в таких случаях? Максим привык раздеваться только перед своим врачом и своими любовницами. Соня не была ни тем, ни другим… И ему, старому развратнику, каковым он себя шутливо считал, было неловко, чудовищно неловко… Извиниться? Пошутить? Как ни в чем не бывало пройти в спальню и одеться? Или, может…
Что «может»? Подойти? Обнять? Сказать: «Вот я уже раздет, так давай в связи с этим обнимемся и поцелуемся и вообще займемся любовью, воспользуемся оказией. Чтобы в другой раз не раздеваться, раз уж полдела сделано»? Ну и бред, придет же в голову такое «может»…
Кажется, Соня тоже растерялась. Впрочем, не до такой степени, чтобы не воспользоваться моментом и не рассмотреть, хотя бы и с деликатной беглостью, его крепкое стройное тело, правда, самую малость поплотневшее, ну самую малость только – аппетитное, как говорили московские барышни, удостоившиеся доступа к этому зрелищу. И хотя во взгляде Сони не было ничего вызывающего и ничего тем более провокационного, Максим почувствовал, что его орудие стало приходить в боевую готовность. Медленно, но верно.
Сердце, как хорошо на свете жить…снова запел он, правда, потише.
Сердце, как хорошо, что ты такое…
Справившись со своим замешательством, он с независимым видом прошествовал в спальню, шлепая стоптанными в задниках тапочками, с гордо торчащим пенисом, оперенным с двух сторон туго подобравшимися яичками, словно это разгоряченная механика собралась в полет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53
– Да-да-да, верное наблюдение, и это очень интересно! Это очень даже интересно, – распевал слова Реми, задумавшись, – очень даже, очень даже…
– Алло, – позвал его Максим. – Что там интересного?
– Значит, вы историю слышали?
– Слышал.
– Жаль, что вы ее не видели.
– Что, стоило посмотреть?
– Еще как! Везет вам на красивых кузин…
– Так что вы там интересного надумали? Не томите, поделитесь соображениями!
– Помнится, вы детективы любите?
– Люблю, люблю. Вы мне расскажете или нет наконец?
– А интересно то, что Мадлен, похоже, начинает афишировать свое родство с Арно. Не исключено, что она даже рассчитывает на то, что я поставлю Соню в известность… Во всяком случае, меня она не просила хранить секрет. И к тому же знала, что .и вы можете слышать весь разговор.
– Ну и?..
– Что "и"? У вас никаких выводов не напрашивается?
– Ну почему же… Мадлен теперь, когда отец умер, хочет открыть Соне, что они сестры… Горе-то общее, нужно поддержать друг друга.
Реми жалостливо посмотрел на Максима.
– Ну-ну, – покивал он головой, – романы бы вам писать, розовые… Что теперь первым делом сделает полиция?
– Алиби будет проверять.
– А еще что?
– Ммм… Орудие преступления будет искать.
– А еще что?
Максим пожал плечами.
– Займется поисками завещания, вот что! – безнадежно вздохнул Реми, словно он был учителем в школе для умственно отсталых детей.
– И?..
– И – возможно, что Мадлен готовит нас к неожиданностям. Возможно, она упомянута в завещании.
– Хм. А если нет?
– Даже если нет, то она, видимо, собирается бороться за долю наследства. Будет пытаться доказать, что она дочь Арно.
– Бог мой, мир глазами детектива – совсем не забавная вещь.
– Да уж.
– Соня сказала, что у Мадлен проблемы с мужем, – это может объяснить ее интерес к наследству…
– Интерес к наследству объясняется самим наследством, Максим. В этом нет ничего особенного, это жизнь… Я еще не видел наследников, которые бы равнодушно прошли мимо наследства, наоборот – из-за него ссорятся, судятся, совершают преступления. Вот это я видел.
Максим грустно покивал, соглашаясь.
– Но этот интерес может усилиться определенными обстоятельствами. – Максим то ли оправдывался, то ли хотел оправдать Мадлен. – Например, если она разведется и останется одна с двумя детьми…
– Трогательно. – Реми иронично покивал головой. – Во-первых, мы не знаем, может ли у нее дойти дело до развода; во-вторых, ее муж, кажется, человек очень обеспеченный… у них дом на юге… кстати, надо проверить их финансовые дела… и даже в случае развода Мадлен вряд ли останется на улице, тем более с детьми; в-третьих – и это самое интересное, – что мы понимаем под наследством? У Арно, как утверждает Соня, ничего ценного нет, кроме вашего столика. Если он даже написал завещание для своих дочерей, то что он там мог указать? Какие ценности, кроме столика? Счет в банке у него, похоже, худоват. И мы с вами так ничего и не нашли – ни ценностей, ни драгоценностей… А столик-то – ваш! Морально по крайней мере. И где-то должны, судя по всему, существовать бумаги, завещание, подтверждающее ваше владение столиком…
– И этот наезд… Меня кто-то хотел устранить, чтобы столик был не мой?
– Именно.
– И чтобы он автоматически отошел к наследникам?..
– Боюсь, что в этом предположении есть логика.
– И тогда сразу появляется, что делить…
– То-то и оно.
– Что-нибудь удалось установить насчет машины? Реми покачал головой.
– Вы, как записано в протоколе в полиции, и на этот раз не разглядели номер?
– Куда там! Я по звуку мотора понял, что машина летит на меня. Времени не было даже на то, чтобы просто голову повернуть и на нее взглянуть!
– И кто был за рулем…
– …тоже не разглядел. Уж извините, я был немножко занят спасением собственной шкуры…
– В том-то и дело… Свидетели происшествия практически все сосредоточили свое внимание на вас – вы бросились буквально под колеса встречному потоку… Отметили только, что машина промчалась на огромной скорости, вроде бы серая, мнения о модели разошлись, но упоминается в показаниях «Пежо»… И еще есть два не очень уверенных показания, что за рулем была женщина.
– И это все, что удалось установить?
– Если это можно назвать словом «установить»…
– Опять женщина! – проговорил задумчиво Максим. – Не та ли, которая нанесла мне ночной визит?
– Вы, помнится, говорили, что женщина эта была высокого роста?
– Пожалуй, высокого.
– Мадлен тоже.
– Мадлен? – Максим удивленно поднял брови. – Что бы ей могло понадобиться в квартире у Арно?
– Не знаю. С другой стороны, о том, что вас не будет дома после восьми, знали только Соня с Пьером. И их гости.
– Ну не Маргерит же ко мне приходила… А эту женщину за рулем никто из свидетелей не сумел описать?
– Нет.
– Интересно получается. – Максим вздохнул. – Моя скромная режиссерская персона в центре событий. Я, правда, человек простой, больше предпочитаю интерес к своей персоне со стороны зрителей. Ну и со стороны критики… Чтоб ей почаще меня хвалить!
Реми рассмеялся.
– Мадлен еще, должно быть, до дома не добралась, а у меня уже образовалась куча вопросов к ней. Надо мне этим заняться.
– Вы ее подозреваете?
– Я всех подозреваю, как обычно.
– Я хочу сказать… Вы допускаете, что Мадлен могла бы… что она способна на убийство – убийство своего отца?! Я помню, вы от Сони сразу отмели все подозрения просто потому, что вы ей поверили. Значит, Мадлен вы не доверяете, она вам кажется способной на преступление?
– Знаете, Максим, для меня существует два типа людей. Первый тип – это люди, у которых на лицах написано все, и второй тип – это люди, у которых на лицах…
– …не написано ничего, – догадался Максим.
– Вот именно. Так вот, лицо, на котором написано все, может принадлежать негодяю, а может принадлежать честному человеку, но оно сразу выдает мне своего хозяина, и я знаю с первой встречи, с кем имею дело. Люди же, лица которых неразговорчивы, могут быть тоже негодяями или честными людьми, но я не могу считать с их лиц информацию. Мадлен принадлежит именно к этому типу.
Реми встал и сдержанно потянулся.
– Мне пора. Соня к вам придет?
– Обещала…
– Вот и хорошо. Тогда я вас покину с чистой совестью.
– Вы уверены, что с чистой совестью?
– Почему? – недоуменно уставился на него детектив.
– Мадлен вас наняла, чтобы установить вину Ксавье, не так ли? А вы ее подозреваете и собираетесь допрашивать…
– Мадлен меня наняла, чтобы установить не вину Ксавье, а виновен ли он, – важно сказал Реми. – И именно этим я собираюсь заняться.
– Ну-ну, – сказал Максим, – не забудьте проставить в чеке сумму гонорара!
– Об этом вы можете не беспокоиться, мой друг.
– Только, сдается мне, насчет вины Ксавье вы уже составили себе достаточно ясное представление. Или мне показалось?
– Ишь вы какой, интуиция, что ли?
– Режиссерская. Показалось или нет?
– Показалось. Так будьте здоровы, я пошел. Реми направился к выходу, как вдруг Максим снова позвал его:
– Постойте, Реми!
Реми вернулся. Максим приподнялся, опершись на отставленных назад локтях.
– Наверное, я должен вам об этом сказать… Я сам, честно говоря, не знаю, что и думать. Это похоже на галлюцинацию…
– Вы о чем?
Реми торопился и потому немножко нервничал.
– Я у Сони был, в четверг, помните, вы все ушли, а я остался у нее обедать?
– Да. И что?
– Когда я смотрел из окна комнаты на верхнем этаже в сад – в комнате было темно, – мне показалось, что в ее саду кто-то прячется. Что кто-то стоял в кустах. Я до конца не уверен, но все же – я решил, лучше вам сказать.
– Вы не узнали этого человека?
– Нет.
– Мужчина?
– Мужчина вроде бы.
– Не Пьер ли?
– Я тоже задал себе этот вопрос. Но ничего не могу утверждать. А почему вы о нем подумали?
– Не вижу других кандидатов. Хотя это не значит, что их нет…
– Согласен, для одного сценария здесь слишком много накручено: ночная незнакомка, нанесшая мне нежданный визит; некая женщина за рулем, намеренная меня раздавить; а теперь еще и мужчина в саду. Перебор. Надо облегчать сценарий. Предлагаю человека в саду считать Пьером – в роли ревнивого мужа.
Реми рассмеялся и покинул квартиру.
Полежав несколько минут в одиночестве, Максим медленно сел на кровати, посидел, прислушиваясь к пульсирующему шуму кровотока в голове, затем осторожно спустил одну ногу, пошарил, нашел тапку, спустил другую ногу и медленно, словно у него был радикулит, сполз с постели. Главное – не вставать рывком. Если вставать медленно, постепенно, то голова не так уж и кружится. Он еще постоял, проверяя свои ощущения, – ничего, все в порядке, sa va (Все хорошо (фр.).).
Приободрившись, он направился в туалет и ванную и даже начал, по своей привычке с детских лет, напевать песенку.
Приняв душ, он почувствовал себя намного лучше, да и выглядел посвежее.
«Хоть на человека похож», – заключил он, разглядывая свое мускулистое тело и порозовевшее лицо, покрытое рыжеватой щетиной. Бриться он не стал из-за содранной кожи, но нашел, что его «трехдневная небритость» обладает неотразимым шармом.
– Больше никаких постельных режимов, никаких пижам – это вредно для здоровья! Да здравствуют джинсы! – сказал он вслух и запел во все легкие, выходя из ванной:
Как много девушек хороших, Как много ласковых имен, Но лишь одно из них тревожит…
"Как странно человеческая натура устроена, – подумал он вдруг, еще допевая песенку. – Позавчера я узнал, узнал с точностью, что дядя умер, убит.
Позавчера я горевал, вчера меня самого чуть не убили, а сегодня – радуюсь жизни как ни в чем не бывало, и только лишь потому, что я сам жив и даже здоров и чувствую себя хорошо…"
Унося покой и сон, когда влюблен… – оглашали коридор жизнерадостные ноты. «И еще, может быть, потому, что должна прийти Соня, я снова увижу ее сегодня…»
Любовь нечаянно нагрянет, когда ее совсем не ждешь…
И каждый вечер сразу станет удивительно хорош, И ты поешь…
Соня смотрела на него, широко раскрыв глаза. Она сидела в гостиной и смотрела на него. А он стоял в дверях гостиной, совершенно голый. Вернее, не так уж совершенно, поскольку на ногах у него были тапочки. Но если не считать тапочек – то в остальном совершенно голый. И вот в таком виде он обалдело стоял перед Соней.
Сердце, тебе не хочется покоя, – негромко допел он. Что делают в таких случаях? Максим привык раздеваться только перед своим врачом и своими любовницами. Соня не была ни тем, ни другим… И ему, старому развратнику, каковым он себя шутливо считал, было неловко, чудовищно неловко… Извиниться? Пошутить? Как ни в чем не бывало пройти в спальню и одеться? Или, может…
Что «может»? Подойти? Обнять? Сказать: «Вот я уже раздет, так давай в связи с этим обнимемся и поцелуемся и вообще займемся любовью, воспользуемся оказией. Чтобы в другой раз не раздеваться, раз уж полдела сделано»? Ну и бред, придет же в голову такое «может»…
Кажется, Соня тоже растерялась. Впрочем, не до такой степени, чтобы не воспользоваться моментом и не рассмотреть, хотя бы и с деликатной беглостью, его крепкое стройное тело, правда, самую малость поплотневшее, ну самую малость только – аппетитное, как говорили московские барышни, удостоившиеся доступа к этому зрелищу. И хотя во взгляде Сони не было ничего вызывающего и ничего тем более провокационного, Максим почувствовал, что его орудие стало приходить в боевую готовность. Медленно, но верно.
Сердце, как хорошо на свете жить…снова запел он, правда, потише.
Сердце, как хорошо, что ты такое…
Справившись со своим замешательством, он с независимым видом прошествовал в спальню, шлепая стоптанными в задниках тапочками, с гордо торчащим пенисом, оперенным с двух сторон туго подобравшимися яичками, словно это разгоряченная механика собралась в полет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53