Но это все не имеет значения, если у вас нет таланта.
Женевьева почувствовала странную тяжесть. Ее губы стали слишком непослушными, чтобы улыбнуться в ответ. Беттерсон подошел ближе. Она чувствовала: он хотел утешить ее простым человеческим движением, обнять или просто взять за руку. Но она отшатнулась.
– И что вам от того, что вы не можете писать хорошие стихи? Вы красавица. Более того, вы – личность. К тому же при деньгах.
– Вы ничего не понимаете.
– Не понимаю? Мне кажется, вы пытаетесь писать, прикрываясь общепринятыми иллюзиями. Творчество не делает нас счастливыми. Обычно оно приносит одни несчастья. Но мы продолжаем, потому что должны.
– Норман, когда я подошла к вам с Бобом Макэлмоном, хотела кое-что сказать. Нечто ценное. Я хотела стать частью чего-то важного, журнала, книги, разговора… Я хотела подкидывать интересные идеи, а не только деньги. И знать, что они приносят пользу. Думала, что это возможно, когда приехала в Париж, в этот Квартал. Я хочу, чтобы моя жизнь имела значение.
Неожиданно раздались звуки джаза. Трио музыкантов в галстуках-бабочках и смокингах – гитара, контрабас и труба – наигрывали негромкую приятную мелодию. К музыке присоединился одинокий голос, воспарил над веселым сборищем, сильный и чистый. Его ни с чем нельзя было спутать.
Лулу прислонилась к обвалившейся стене, на которой сидели Беттерсон и Макэлмон. Она медленно, провокационно подняла босую ногу и выставила пятку. Ее песня о двух бездомных котах, странствующих по улицам Парижа, звучала игриво и шаловливо. Распевая песню, она одну руку закинула за голову, потом вдруг опустилась на четвереньки, выгибая дугой спину, как кошки, о которых пела.
– Послушайте, милая моя. – Лицо Беттерсона скрывала густая тень, Женевьева не смогла разглядеть его выражение. – Вы написали несколько неудачных стихотворений. Бросьте, это не конец света. Вы ведь не можете сказать, что это мечта всей вашей жизни. Попробуйте себя в чем-нибудь другом. А как насчет рисунков? В этом блокноте есть потрясающие карикатуры. Ваш рисунок Боба – это было прямо в точку. Возможно, мы сможем напечатать некоторые из них в журнале.
– О, пожалуйста, – пробормотала Женевьева. – Только не надо меня жалеть.
Но внимание Беттерсона полностью переключилось на Лулу. Она стояла на стене, надувая губы и высоко вскидывая ноги, и пела о том, как в мертвой тишине ночного города коты становятся королями. Толпа резвилась на берегу, пытаясь танцевать у воды. Люди напоминали крабов, разбросанных по берегу.
Беттерсон пробормотал что-то себе под нос и направился к стене, пытаясь подойти к певице поближе.
Женевьева отвернулась и снова направилась к кромке воды. Когда она приблизилась к толпе, заметила знакомую фигуру, спускающуюся по ступенькам Нового моста. Она узнала склоненную темноволосую голову, сигарету в руке, рубашку свободного покроя, расстегнутую на шее.
Сердце бешено заколотилось и тут же ухнуло вниз.
Закари одиноко стоял в стороне, наблюдая за выступлением Лулу. Зажженная сигарета светилась желтым огоньком в ночном сумраке. С тех пор как они с Лулу напоили Ольгу, а затем привезли к нему в магазин, прошло несколько недель. Все это время Женевьева успешно избегала встреч с ним, но прекрасно понимала, что это не может продолжаться вечно. Сейчас он стоял в компании двух женщин в купальных костюмах, попивая шампанское прямо из бутылки.
«Я могу просто уйти», – подумала она. Но что-то остановило, не позволило двинуться с места. Она не могла просто так уйти с праздника, зная, что он здесь. Сняла вторую сережку, изо всех сил размахнулась, забросила ее как можно дальше в реку.
– Что вы делаете, сумасшедшая девчонка?
Голос прозвучал совсем близко. Она обернулась и увидела Гая Монтерея, тот стоял прямо у нее за спиной, засунув руки глубоко в карманы брюк своего светлого костюма. На его красивом лице светилась изумленная улыбка.
– А, это вы.
– Неужели вы совсем не рады мне?
Неожиданно послышались возня и завывания. Люди, стоявшие поблизости, пытались растащить двух обезумевших кошек, которые сцепились в драке, кусаясь и царапая друг друга перепачканными в краске когтями.
– Мне казалось, мы решили остаться друзьями, Женевьева.
Стоя у реки, глядя в загорелое лицо Монтерея, его блестящие, веселые глаза, она с трудом представляла, как оказалась в квартирке над «Шекспиром и компанией», вспоминала ужас, который испытала, обнаружив пистолет в кармане его пиджака. Гай выглядел разумным, абсолютно адекватным человеком. Беттерсон и Макэлмон хорошо отзывались о нем. Теперь у него есть женщина, та, которая бросила своего мужа, отказалась от богатства и пересекла Атлантику, лишь бы быть рядом с ним.
– О чем вы думали, когда подсовывали мне идиотский рисунок с изображением черепа?
– О господи! – Он прижал ладонь к лицу. – Простите меня, Женевьева. Я был пьян. Полагаю, тогда мне казалось, что это смешная шутка, это лишний раз доказывает, насколько сильно я напился!
Казалось, он искренне смущен. Она позволила себе расслабиться и испытать облегчение, решила навсегда забыть о черепе. Закари все еще беседовал с женщинами. Они смеялись.
– А где ваша новая подруга? – Она услышала ребячливые нотки в собственном голосе. – У нее забавное имя. Щепка, или Щекотка, или как-то еще?
– Шепот, – подсказал он. – Ее здесь нет. У нас с ней… соглашение.
– Понимаю. – Она ничего не понимала, но какое это имело значение?
Раздался еще один безумный вопль, вспышка ярости, мелькание когтистых лап и сияние желтых глаз. Кошки бросились им навстречу. Женевьева в испуге шагнула назад и едва не упала. Кошки пронеслись так близко, что она почувствовала прикосновение пушистого меха к ногам.
– Эй, успокойся. – Монтерей схватил ее за руку, пытаясь поддержать. Когда она выпрямилась, его рука все еще поддерживала ее. Женевьева встретилась взглядом с Закари.
Она молниеносно перевела взгляд на ноги. На носке шелковой туфельки от Рамбальди красовалось пятно голубой краски. Вот черт!
Лулу махнула рукой оркестру, музыканты тут же заиграли новый мотив, мелодию с неподражаемым заводным ритмом, который привел танцоров в неописуемый восторг. Певица спрыгнула со стены и ринулась в толпу.
Женевьева глубоко вздохнула и, заставив себя не смотреть на Закари, улыбнулась добродушному Гаю Монтерею.
– Потанцуйте со мной, – предложила она и, взяв его за руку, повела прочь от воды.
В какой-то критический момент ночного представления, в час, когда отупение и усталость от чрезмерного количества выпитого и танцев достигли высшей точки, возможно, в два или в три часа утра, баржа начала наполняться водой. Ее хозяин, мужчина в блузе художника, который крутил над головой кошку, запаниковал и стал орать, чтобы все расходились по домам, в это время его жена, темноглазая женщина с вьющимися волосами, вычерпывала ковшом воду и выливала ее за борт.
На кю де Конти опьяневшая Лулу носилась в толпе и приглашала всех, кого только могла, в том числе и прохожих, которые не были на празднике, в особняк, расположенный на ближайшей рю де Лилль – для продолжения ночного «сабантуя».
– Я поеду домой, – отказалась Женевьева. – Роберт уже давным-давно вернулся.
– О, не будь такой скучной, милая моя. Как бы там ни было, он наверняка лег спать, ведь правда? Поэтому какая разница, ну, задержишься еще на пару часов?
– Думаю, ты права. – Ей все равно придется возвращаться домой. Женевьева хорошо это понимала. Но она опьянела, теперь ей гораздо легче было поддаться на уговоры Лулу, чем принять непростое решение вернуться.
– Это замечательное место, – возбужденно заявила Лулу. – Фантастическое! Вот увидишь.
– Чей это дом? – поинтересовалась Женевьева. Во главе пестрой и шумной процессии они подходили к белому особняку, из которого доносились громкие звуки джазовой мелодии, парадная дверь была гостеприимно распахнута.
– Я не помню, – беспечно ответила Лулу.
– Ну, так откуда ты знаешь, что там так замечательно?
– Это я тоже не помню. Ну а кому какая разница, милая моя? Сейчас время веселиться! – Подруга рванулась вперед.
– Женевьева. – Кто-то положил руку ей на плечо. Оказалось, что это Закари. – Я так давно хотел поговорить с тобой. Но ты все время была с тем мужчиной, американцем в светлом костюме. Кто он такой?
– Ты ревнуешь? – Женевьева услышала сварливые нотки в собственном голосе. Она хотела, чтобы он ревновал.
Он махнул рукой:
– Будь осторожна, не доверяй этому человеку. Снова у нее перед глазами возник рисунок черепа.
– Почему? Что ты знаешь о нем?
Закари пожал плечами:
– Ничего. Это интуиция.
Женевьева отошла от входной двери, вырвалась из толпы людей, стремящихся на вечеринку, прислонилась к стволу платана.
– Я хочу, чтобы ты оставил меня в покое.
– Ты не хочешь этого.
– Я должна.
Он приблизился.
– Я знаю, ты боишься, Женевьева. Боишься своих чувств и меня.
– Что за вздор.
– Ты боишься своей страсти. Боишься, что это может причинить вред тебе и твоему браку… Если ты снова поддашься ей…
Она заставила себя взглянуть на его шею. И увидела веснушку. Она знала, что, если станет смотреть на веснушку, все будет в порядке, тогда она сможет держать себя в руках.
– Я так замечательно жила до того, как все это произошло, – ответила она. – Замечательно.
Вечеринка разгоралась. Люди вопили и шумно радовались. Повсюду раздавался звон стаканов.
– Но ты снова хочешь выпустить чувства на свободу. – Он подошел еще ближе. Она пыталась отодвинуться, но ее спина прижалась к дереву. – Мы оба знаем, как нам было хорошо вместе.
– Я не могу. Я…
Она чувствовала его дыхание. Он стоял так близко, что она могла наклониться и поцеловать его веснушку. Или впиться поцелуем в его губы.
– Эй, Женевьева! – До нее донесся голос Монтерея. Он выглядывал из окна на первом этаже.
Закари положил руку ей на плечо.
– Опять он. Я хочу поговорить с тобой наедине, Женевьева.
– Ты идешь? – крикнул Монтерей.
– Да, я сейчас приду. Закари нахмурился:
– Будь с ним осторожна. Встретимся завтра днем в Люксембургском саду.
– Этот человек пристает к тебе, Женевьева? – заорал Монтерей.
– В два часа, – сказал Закари. – Я буду у Циклопа, у фонтана Медичи.
– Не думаю, что смогу. – Женевьева сбросила его руку со своего плеча.
– Хочешь, я выйду и проучу его? – снова послышался голос Монтерея.
– Нет, я уже иду.
– Хорошо, до завтра. – Закари быстро удалился.
– Я не договаривалась с тобой. Ты это знаешь!
– Я буду ждать, – бросил он через плечо.
В гостиной гремела музыка в исполнении джазового ансамбля, к которому присоединились музыканты, игравшие на барже. Комната была завешана африканскими и египетскими масками. Повсюду стояли пальмы в фарфоровых горшках. Ползучие растения обвивались вокруг витиеватых мраморных колонн. Настенные фрески изображали египетских богов, золотая статуя фараона вполне могла быть извлечена прямо из гробницы Тутанхамона. Толпа танцевала чарльстон.
– Хотите потанцевать? – спросил Монтерей.
– Только не сейчас. – Женевьева все еще чувствовала странную слабость. – Вы не видели Лулу?
– Нет. А как насчет того, чтобы побродить по дому?
– Я не знаю. Мне надо возвращаться.
– Да ладно вам. – Он склонился к ней, прошептал на ухо: – Неужели вам ни капельки не любопытно, что это за место?
– Ну…
Он положил руку ей на талию и увлек в холл.
– Знаете, что я всегда говорю в подобных случаях? Единственный способ избавиться от искушения – это поддаться ему.
– Разве это сказал не Оскар Уайльд?
– Умная девочка, – откликнулся Монтерей. – Пойдемте. Возможно, нам посчастливится, и мы найдем Лулу.
Поднимаясь по широким дубовым ступеням, она снова подумала о том, как сильно пьяна. Ступенек становилось все больше и больше, она подняла голову и посмотрела наверх.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49
Женевьева почувствовала странную тяжесть. Ее губы стали слишком непослушными, чтобы улыбнуться в ответ. Беттерсон подошел ближе. Она чувствовала: он хотел утешить ее простым человеческим движением, обнять или просто взять за руку. Но она отшатнулась.
– И что вам от того, что вы не можете писать хорошие стихи? Вы красавица. Более того, вы – личность. К тому же при деньгах.
– Вы ничего не понимаете.
– Не понимаю? Мне кажется, вы пытаетесь писать, прикрываясь общепринятыми иллюзиями. Творчество не делает нас счастливыми. Обычно оно приносит одни несчастья. Но мы продолжаем, потому что должны.
– Норман, когда я подошла к вам с Бобом Макэлмоном, хотела кое-что сказать. Нечто ценное. Я хотела стать частью чего-то важного, журнала, книги, разговора… Я хотела подкидывать интересные идеи, а не только деньги. И знать, что они приносят пользу. Думала, что это возможно, когда приехала в Париж, в этот Квартал. Я хочу, чтобы моя жизнь имела значение.
Неожиданно раздались звуки джаза. Трио музыкантов в галстуках-бабочках и смокингах – гитара, контрабас и труба – наигрывали негромкую приятную мелодию. К музыке присоединился одинокий голос, воспарил над веселым сборищем, сильный и чистый. Его ни с чем нельзя было спутать.
Лулу прислонилась к обвалившейся стене, на которой сидели Беттерсон и Макэлмон. Она медленно, провокационно подняла босую ногу и выставила пятку. Ее песня о двух бездомных котах, странствующих по улицам Парижа, звучала игриво и шаловливо. Распевая песню, она одну руку закинула за голову, потом вдруг опустилась на четвереньки, выгибая дугой спину, как кошки, о которых пела.
– Послушайте, милая моя. – Лицо Беттерсона скрывала густая тень, Женевьева не смогла разглядеть его выражение. – Вы написали несколько неудачных стихотворений. Бросьте, это не конец света. Вы ведь не можете сказать, что это мечта всей вашей жизни. Попробуйте себя в чем-нибудь другом. А как насчет рисунков? В этом блокноте есть потрясающие карикатуры. Ваш рисунок Боба – это было прямо в точку. Возможно, мы сможем напечатать некоторые из них в журнале.
– О, пожалуйста, – пробормотала Женевьева. – Только не надо меня жалеть.
Но внимание Беттерсона полностью переключилось на Лулу. Она стояла на стене, надувая губы и высоко вскидывая ноги, и пела о том, как в мертвой тишине ночного города коты становятся королями. Толпа резвилась на берегу, пытаясь танцевать у воды. Люди напоминали крабов, разбросанных по берегу.
Беттерсон пробормотал что-то себе под нос и направился к стене, пытаясь подойти к певице поближе.
Женевьева отвернулась и снова направилась к кромке воды. Когда она приблизилась к толпе, заметила знакомую фигуру, спускающуюся по ступенькам Нового моста. Она узнала склоненную темноволосую голову, сигарету в руке, рубашку свободного покроя, расстегнутую на шее.
Сердце бешено заколотилось и тут же ухнуло вниз.
Закари одиноко стоял в стороне, наблюдая за выступлением Лулу. Зажженная сигарета светилась желтым огоньком в ночном сумраке. С тех пор как они с Лулу напоили Ольгу, а затем привезли к нему в магазин, прошло несколько недель. Все это время Женевьева успешно избегала встреч с ним, но прекрасно понимала, что это не может продолжаться вечно. Сейчас он стоял в компании двух женщин в купальных костюмах, попивая шампанское прямо из бутылки.
«Я могу просто уйти», – подумала она. Но что-то остановило, не позволило двинуться с места. Она не могла просто так уйти с праздника, зная, что он здесь. Сняла вторую сережку, изо всех сил размахнулась, забросила ее как можно дальше в реку.
– Что вы делаете, сумасшедшая девчонка?
Голос прозвучал совсем близко. Она обернулась и увидела Гая Монтерея, тот стоял прямо у нее за спиной, засунув руки глубоко в карманы брюк своего светлого костюма. На его красивом лице светилась изумленная улыбка.
– А, это вы.
– Неужели вы совсем не рады мне?
Неожиданно послышались возня и завывания. Люди, стоявшие поблизости, пытались растащить двух обезумевших кошек, которые сцепились в драке, кусаясь и царапая друг друга перепачканными в краске когтями.
– Мне казалось, мы решили остаться друзьями, Женевьева.
Стоя у реки, глядя в загорелое лицо Монтерея, его блестящие, веселые глаза, она с трудом представляла, как оказалась в квартирке над «Шекспиром и компанией», вспоминала ужас, который испытала, обнаружив пистолет в кармане его пиджака. Гай выглядел разумным, абсолютно адекватным человеком. Беттерсон и Макэлмон хорошо отзывались о нем. Теперь у него есть женщина, та, которая бросила своего мужа, отказалась от богатства и пересекла Атлантику, лишь бы быть рядом с ним.
– О чем вы думали, когда подсовывали мне идиотский рисунок с изображением черепа?
– О господи! – Он прижал ладонь к лицу. – Простите меня, Женевьева. Я был пьян. Полагаю, тогда мне казалось, что это смешная шутка, это лишний раз доказывает, насколько сильно я напился!
Казалось, он искренне смущен. Она позволила себе расслабиться и испытать облегчение, решила навсегда забыть о черепе. Закари все еще беседовал с женщинами. Они смеялись.
– А где ваша новая подруга? – Она услышала ребячливые нотки в собственном голосе. – У нее забавное имя. Щепка, или Щекотка, или как-то еще?
– Шепот, – подсказал он. – Ее здесь нет. У нас с ней… соглашение.
– Понимаю. – Она ничего не понимала, но какое это имело значение?
Раздался еще один безумный вопль, вспышка ярости, мелькание когтистых лап и сияние желтых глаз. Кошки бросились им навстречу. Женевьева в испуге шагнула назад и едва не упала. Кошки пронеслись так близко, что она почувствовала прикосновение пушистого меха к ногам.
– Эй, успокойся. – Монтерей схватил ее за руку, пытаясь поддержать. Когда она выпрямилась, его рука все еще поддерживала ее. Женевьева встретилась взглядом с Закари.
Она молниеносно перевела взгляд на ноги. На носке шелковой туфельки от Рамбальди красовалось пятно голубой краски. Вот черт!
Лулу махнула рукой оркестру, музыканты тут же заиграли новый мотив, мелодию с неподражаемым заводным ритмом, который привел танцоров в неописуемый восторг. Певица спрыгнула со стены и ринулась в толпу.
Женевьева глубоко вздохнула и, заставив себя не смотреть на Закари, улыбнулась добродушному Гаю Монтерею.
– Потанцуйте со мной, – предложила она и, взяв его за руку, повела прочь от воды.
В какой-то критический момент ночного представления, в час, когда отупение и усталость от чрезмерного количества выпитого и танцев достигли высшей точки, возможно, в два или в три часа утра, баржа начала наполняться водой. Ее хозяин, мужчина в блузе художника, который крутил над головой кошку, запаниковал и стал орать, чтобы все расходились по домам, в это время его жена, темноглазая женщина с вьющимися волосами, вычерпывала ковшом воду и выливала ее за борт.
На кю де Конти опьяневшая Лулу носилась в толпе и приглашала всех, кого только могла, в том числе и прохожих, которые не были на празднике, в особняк, расположенный на ближайшей рю де Лилль – для продолжения ночного «сабантуя».
– Я поеду домой, – отказалась Женевьева. – Роберт уже давным-давно вернулся.
– О, не будь такой скучной, милая моя. Как бы там ни было, он наверняка лег спать, ведь правда? Поэтому какая разница, ну, задержишься еще на пару часов?
– Думаю, ты права. – Ей все равно придется возвращаться домой. Женевьева хорошо это понимала. Но она опьянела, теперь ей гораздо легче было поддаться на уговоры Лулу, чем принять непростое решение вернуться.
– Это замечательное место, – возбужденно заявила Лулу. – Фантастическое! Вот увидишь.
– Чей это дом? – поинтересовалась Женевьева. Во главе пестрой и шумной процессии они подходили к белому особняку, из которого доносились громкие звуки джазовой мелодии, парадная дверь была гостеприимно распахнута.
– Я не помню, – беспечно ответила Лулу.
– Ну, так откуда ты знаешь, что там так замечательно?
– Это я тоже не помню. Ну а кому какая разница, милая моя? Сейчас время веселиться! – Подруга рванулась вперед.
– Женевьева. – Кто-то положил руку ей на плечо. Оказалось, что это Закари. – Я так давно хотел поговорить с тобой. Но ты все время была с тем мужчиной, американцем в светлом костюме. Кто он такой?
– Ты ревнуешь? – Женевьева услышала сварливые нотки в собственном голосе. Она хотела, чтобы он ревновал.
Он махнул рукой:
– Будь осторожна, не доверяй этому человеку. Снова у нее перед глазами возник рисунок черепа.
– Почему? Что ты знаешь о нем?
Закари пожал плечами:
– Ничего. Это интуиция.
Женевьева отошла от входной двери, вырвалась из толпы людей, стремящихся на вечеринку, прислонилась к стволу платана.
– Я хочу, чтобы ты оставил меня в покое.
– Ты не хочешь этого.
– Я должна.
Он приблизился.
– Я знаю, ты боишься, Женевьева. Боишься своих чувств и меня.
– Что за вздор.
– Ты боишься своей страсти. Боишься, что это может причинить вред тебе и твоему браку… Если ты снова поддашься ей…
Она заставила себя взглянуть на его шею. И увидела веснушку. Она знала, что, если станет смотреть на веснушку, все будет в порядке, тогда она сможет держать себя в руках.
– Я так замечательно жила до того, как все это произошло, – ответила она. – Замечательно.
Вечеринка разгоралась. Люди вопили и шумно радовались. Повсюду раздавался звон стаканов.
– Но ты снова хочешь выпустить чувства на свободу. – Он подошел еще ближе. Она пыталась отодвинуться, но ее спина прижалась к дереву. – Мы оба знаем, как нам было хорошо вместе.
– Я не могу. Я…
Она чувствовала его дыхание. Он стоял так близко, что она могла наклониться и поцеловать его веснушку. Или впиться поцелуем в его губы.
– Эй, Женевьева! – До нее донесся голос Монтерея. Он выглядывал из окна на первом этаже.
Закари положил руку ей на плечо.
– Опять он. Я хочу поговорить с тобой наедине, Женевьева.
– Ты идешь? – крикнул Монтерей.
– Да, я сейчас приду. Закари нахмурился:
– Будь с ним осторожна. Встретимся завтра днем в Люксембургском саду.
– Этот человек пристает к тебе, Женевьева? – заорал Монтерей.
– В два часа, – сказал Закари. – Я буду у Циклопа, у фонтана Медичи.
– Не думаю, что смогу. – Женевьева сбросила его руку со своего плеча.
– Хочешь, я выйду и проучу его? – снова послышался голос Монтерея.
– Нет, я уже иду.
– Хорошо, до завтра. – Закари быстро удалился.
– Я не договаривалась с тобой. Ты это знаешь!
– Я буду ждать, – бросил он через плечо.
В гостиной гремела музыка в исполнении джазового ансамбля, к которому присоединились музыканты, игравшие на барже. Комната была завешана африканскими и египетскими масками. Повсюду стояли пальмы в фарфоровых горшках. Ползучие растения обвивались вокруг витиеватых мраморных колонн. Настенные фрески изображали египетских богов, золотая статуя фараона вполне могла быть извлечена прямо из гробницы Тутанхамона. Толпа танцевала чарльстон.
– Хотите потанцевать? – спросил Монтерей.
– Только не сейчас. – Женевьева все еще чувствовала странную слабость. – Вы не видели Лулу?
– Нет. А как насчет того, чтобы побродить по дому?
– Я не знаю. Мне надо возвращаться.
– Да ладно вам. – Он склонился к ней, прошептал на ухо: – Неужели вам ни капельки не любопытно, что это за место?
– Ну…
Он положил руку ей на талию и увлек в холл.
– Знаете, что я всегда говорю в подобных случаях? Единственный способ избавиться от искушения – это поддаться ему.
– Разве это сказал не Оскар Уайльд?
– Умная девочка, – откликнулся Монтерей. – Пойдемте. Возможно, нам посчастливится, и мы найдем Лулу.
Поднимаясь по широким дубовым ступеням, она снова подумала о том, как сильно пьяна. Ступенек становилось все больше и больше, она подняла голову и посмотрела наверх.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49