– Ну и что скажешь? – спросил Закари. – Ты это ожидала увидеть?
– У меня такое чувство, словно я оказалась у тебя в голове.
Закари расхохотался.
– Ну и как тебе в ней нравится?
– Полный беспорядок, хотя, надо сказать, довольно приятный.
– Ты ведь знаешь, я никого сюда не пускаю.
– Спасибо, – ответила Женевьева. – За то, что впустил меня.
На стенах висело множество полок, заполненных разнообразными мелочами. Банка с пушистыми белыми гусиными перьями, несколько длинных серых перьев, по-видимому принадлежавших чайке, картонная коробочка, набитая крошечными желтыми утиными перышками, склеенными по бокам, безжизненное перо павлина. Крошечная бутылочка, заполненная камнями, интересно, бриллианты это или простые стекляшки? Другая бутылочка забита розовыми кристаллами, рядом – коробочка с изящными золотыми листьями. Баночка с маленькими белыми камешками, такие можно найти на морском берегу. Яркие краски всех оттенков радуги. Стеклянная колба с веществом, напоминающим ртуть.
– Я сожалею о том, что произошло на днях, – произнес Закари. – Я позволил себе вольность, а не должен был. Во всяком случае, не в общественном месте.
– Ты прощен, – откликнулась Женевьева. – По крайней мере, до тех пор, пока не сделаешь для меня новые туфли.
Его инструменты свисали с крюков: шила разных размеров, пинцеты, нечто, напоминающее кочергу, тесьма для измерения, несколько зловещих ножей для резки кожи. Листы кожи лежали в аккуратных стопках – коричневых, черных, красных. Под окном располагался верстак с тисками, его грубое дерево было испещрено рубцами и пятнами. На низкой скамеечке блестело несколько крюков рядом с катушками ниток и большими иголками.
– Тебе нужны от меня только туфли? – В его голосе прозвучали знакомые дразнящие нотки.
– А где ты их хранишь? – Женевьева огляделась. – Я имею в виду, туфли. Пары, которые ждут очереди. Пары, над которыми ты работаешь.
Закари указал на буфет, запертый на замок.
– Я не разбрасываю их где попало.
– А можно посмотреть?
Он метнул на нее испепеляющий взгляд.
Она посмотрела на ряд деревянных колодок, выставленных вдоль полки. Приблизилась и наобум выбрала один ряд. Сбоку виднелась крошечная надпись карандашом, она смогла разобрать имя Коко Шанель .
– Они все уникальны, – улыбнулся Закари. – Пара колодок для каждой клиентки. Сделаны из бука.
– И мои тоже здесь?
Он указал на пару, которая находилась почти в конце ряда. Женевьева наклонилась, чтобы взглянуть на свое собственное имя, одновременно заметив еще одно имя на паре, стоящей по соседству: Вайолет де Фремон .
– Взгляни на это. – Он указал на висящую на стене старинную гравюру из дерева. На ней были изображены двое мужчин в римских одеяниях, босые, они шли обнявшись, и в руках молотки.
– Это святой Криспин и его брат-близнец, святой Криспиниан. Они покровители сапожников.
– И что у них за история?
– Ну, есть некоторые расхождения. По английской версии, братья из знатного римского рода во время правления императора Диоклетиана вынуждены были переодетыми спасаться от его армии. Криспин стал учеником сапожника и отправился по приказу хозяина в Кентербери – отвезти туфли дочери императора, Урсуле. Молодые люди полюбили друг друга и тайно обвенчались. Тем временем Криспиниан стал римским солдатом, получил множество наград и сумел убедить императора, что в этом браке нет ничего ужасного, потому что братья по крови принадлежали к аристократии. 25 октября брак был утвержден, с тех пор этот день стал традиционным праздником сапожников.
– Какая милая история.
– Но есть еще французская версия. В этой истории братья попали в какие-то неприятности и были вынуждены бежать из Рима. Военачальник императора, Максимиан, поймал их в Суасоне, попытался утопить, окунал в кипящее масло и покрывал тела расплавленным свинцом, но все же не смог убить. В конце концов он обезглавил их. Кости братьев были разделены и помещены в двух храмах в Северной Франции. Больные люди приходили, чтобы приложиться к мощам, веря в то, что они обладают чудодейственной целебной силой.
– Мне больше нравится английская версия.
– Мне тоже. А какие туфли ты хочешь?
– Я не думала, что ты станешь спрашивать. Я считала, что их образ уже сложился в твоей голове. – Не думая о том, что делает, она приблизилась и коснулась его лица. У него была гладкая кожа. Ей безумно захотелось ощутить запах его кожи.
– Что ты со мной делаешь? – Его голос стал низким и неуверенным.
– Ничего. – Она отдернула руку, понимая, что дразнит его, это ей нравилось.
– Не говори так.
– Хорошо, я не буду. – Сегодняшний день был похож на сон. И здесь, в тишине его мастерской, они могли делать все, что им вздумается. Это касалось только их двоих. – Я хочу, чтобы ты дотронулся до меня.
– Где?
– Везде.
Он обнял ее за талию и, проведя сквозь хаос комнаты, слегка приподнял, чтобы усадить на край рабочего стола. Она медленно откинулась назад среди его эскизов, бумага резко заскрипела за спиной.
Закари смотрел на нее сверху, улыбался, и она сгорала от нетерпения, желая большего, как вдруг неожиданно потолок громко заскрипел. Кто-то ходил по магазину прямо у них над головами.
– Черт возьми! – Он резко отодвинулся от нее, нервно обернувшись через плечо. – Она сказала, что не придет.
Женевьева неохотно выпрямилась.
– Разве это имеет значение? Она не видит нас. Она ведь не догадывается, что я здесь.
Теперь потолок ритмично поскрипывал, Ольга, должно быть, ходила вдоль по комнате.
– Мне очень жаль. – На его лице застыло беспокойство.
– Почему ты боишься ее?
Он отрицательно покачал головой:
– Просто она заслуживает того, чтобы к ней относились с уважением.
– Она влюблена в тебя. – Женевьева соскользнула со стола. – Это каждому ясно.
Он снова покачал головой:
– Я могу позвонить тебе завтра?
– Полагаю, что да, месье Ренар. – Она чувствовала горечь.
– Женевьева. – Закари крепко обнял ее за плечи. – Мы встретимся завтра, где-нибудь в другом месте. Там, где сможем побыть вдвоем.
– Я не знаю, Паоло.
Она чувствовала его запах. Этот потрясающий лимонный аромат.
– Скажи да, – молил он.
– Да, Паоло, мы встретимся завтра.
Наверху, в магазине, Ольга сидела за конторкой, ее спина была прямой, как кочерга.
Женевьева пробормотала небрежное приветствие, пробежала мимо, но Ольга ничего не ответила и не поднялась, чтобы открыть дверь. Выходя на улицу, Женевьева обернулась. Русская все так же бесстрастно сидела за столом. В ней чувствовалась опустошенность, ее лицо казалось лицом мертвеца, лишенным чувств.
27
В тот вечер чета Шелби Кинг отправилась в театр с бостонскими знакомыми Роберта, которые заехали в Париж, путешествуя по Европе. Эти Фэншоу были, конечно, просто ужасны. Увидев их в фойе, Женевьева содрогнулась. Друсцилла нелепо суетилась с допотопным тяжелым пальто, Чарльз с маниакальным видом полировал свои очки до тех пор, пока они не засверкали так же ярко, как и его лысина. Женевьева решила убедить Роберта отправиться вместе с ними в Фоли. Там гарантировано легкое и веселое представление и всегда можно раствориться в шумном веселье, подогретом парами шампанского. Обычно в Фоли проходило великолепное шоу, американские туристы вроде этой парочки обожали его. Но Роберт вознамерился продемонстрировать свою «парижскую изысканность» и выбрал билеты на спектакль, который, как он слышал, получил редкие отзывы (хотя сам он не читал ни одного из них). Пьеса, в которой выступали двое мужчин и женщина, одетые как цирковые клоуны, говорящие между собой по-французски быстро и пылко (это было столь типично для Роберта – предположить, что пьеса будет на английском!) и разъезжающие по сцене на велосипедах.
У них была ложа, Женевьеве это нравилось, потому что она преспокойно могла разглядывать людей в зале при помощи театрального бинокля, но сегодня Друсцилла открыла для себя новое преимущество ложи, которое заключалось в том, что вокруг нет посторонних людей и можно без стеснения вопить Женевьеве на ухо.
– А что они сейчас говорят? – Друсцилла наклонялась к Женевьеве, окутывая ее плотным облаком сладчайших духов.
Мысли Женевьевы были поглощены Паоло Закари. «Я хочу его, – твердо сказала она себе. – Я изголодалась по его любви. Почему я должна ждать до завтра?»
– О чем они говорят? – снова прошипела Друсцилла.
– О… – Женевьева сосредоточилась на какое-то время на том, что происходило на сцене, пытаясь уловить обрывок диалога.
– Высокий мужчина сказал женщине, что она похожа на рыбу. А она ответила, что его мать проститутка.
Друсцилла побледнела, что стало заметно даже в полумраке зрительного зала, несмотря на толстый слой румян.
– Тогда коротышка сказал, что долгие годы знал мать долговязого и может поручиться, что она действительно была хороша в постели, и он не слышал ни одного плохого слова в ее адрес.
– Мерси! – Друсцилла обмахивалась программкой. – А вы уверены, что они говорили именно это?
– Абсолютно. – Женевьева вглядывалась в партер. Сегодня вечером там было очень много бриллиантов, декольте и плохих париков. Среди всего этого народа она насчитала не так уж много знакомых.
Друсцилла тщательно исследовала программку.
– Думаю, это вот-вот должно закончиться, но после антракта все снова пойдет своим чередом.
Женевьева попыталась улыбнуться. Кто-то в ложе на другом конце зрительного зала разглядывал ее в бинокль. Женщина. Она не могла разглядеть незнакомку, но у нее возникли смутные подозрения.
В антракте Женевьева отделалась от Роберта и четы Фэншоу под предлогом того, что ей надо припудрить носик, и отправилась в бар в поисках знакомых, с явным удовольствием ловя свое отражение в высоких зеркалах. Смелое платье от Мирбор с абсолютно открытой спиной было из тех нарядов, которые скорее подчеркивают наготу, нежели скрывают ее. Она хотела, чтобы Закари увидел ее в этом платье и его бархатных туфлях. Туфли, как жадные рты, языки, облизывающие и заглатывающие ее ступни… Она все еще чувствовала запах его кожи.
Кто-то похлопал ее по плечу. Вайолет де Фремон в платье, сияющем подобно внутренности устричной раковины, с широким жемчужным ожерельем, обвивающим шею, в изысканных туфельках цвета голубиного пера с крошечными шариками вместо каблучков, инкрустированными перламутром.
– Женевьева, дорогая, как я рада тебя видеть.
– Привет, Вайолет. – Женевьева спросила себя, так ли натянуто выглядит ее улыбка, как у графини.
– Я вспоминала тебя недавно. Мы должны обязательно как-нибудь встретиться за ленчем. – Вайолет перевела взгляд на туфли Женевьевы. – Господи, какой чудесный оттенок бархата. Закари?
Едва заметный кивок.
– Я вижу, твои тоже.
Ее улыбка стала еще шире.
– Знаешь, я на днях видела клочок этого бархата в мастерской Паоло.
– Правда? – Женевьева изо всех сил боролась с собой, чтобы выдержать удар. – А ты заметила, Паоло хранит наши с тобой колодки рядом, на одной полке?
– Надо же, кто бы мог подумать!.. – Улыбка Вайолет, как кусок резины, растянулась до предела. – Господи, дорогая, я только что видела… Извини меня, но я должна подойти и поздороваться.
Мгновение холодного удовлетворения, но какое короткое мгновение! А она подумала, что единственная видела его мастерскую… Ведь он так сказал, правда? Правда? Ей бы так хотелось собрать все туфли графини в большую кучу, полить бензином и поджечь их…
За пять минут до окончания заключительного акта, в котором трое актеров продолжали перемещаться по сцене и вести беседу (только теперь на ходулях), какой-то человек вскарабкался на сцену и принялся читать, очевидно наобум, отрывки из газеты, а актеры недоуменно перешептывались, пожимали плечами и раскачивались из стороны в сторону.
– Это тоже часть пьесы? – поинтересовалась Друсцилла, когда появился менеджер театра и двое дородных привратников поднялись на сцену.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49