Беседка в средневековом стиле напоминала греческий храм с колоннами и статуями, ступени которого сейчас были превращены в театральные подмостки. Зрители расселись по местам, защищенные от ветра высокими, увитыми плющом стенами соседних домов на рю Висконти и рю де Сен, на раскладных стульях, расставленных концентрическим полукругом. Женевьева расположилась рядом с Норманом Беттерсоном, который слегка прижался ногой к ее ноге.
Вышел мужчина в смокинге, Женевьева узнала в нем композитора и музыканта Вирджила Томсона. Он сел за рояль сбоку от беседки и, ударив по клавишам, заиграл какую-то современную импровизацию.
Когда Женевьева попыталась отодвинуться от Беттерсона, он еще сильнее прижался к ней.
В потрепанной шляпе с цветами из-за занавеса появилась Натали Барни, одетая как пастух, с посохом в руках, она вела за руку пастушку, свою худенькую, хрупкую любовницу, Рене Вивьен, в капоре и бесчисленных нижних юбках. Когда звуки рояля стихли, пастух встал на колени, громко декламируя по-французски нечто, что должно было начинаться как классическая греческая трагедия, и протянул руку, чтобы коснуться хорошенькой ножки пастушки.
После полуденного бокала французского белого вермута шамбери и черносмородинового ликера в кафе «Пре-о-Клер», а также после стакана свежего белого сухого вина «Сансерре», приятно охладившего ее в кафе «Селект», Женевьева почувствовала, что возродилась к жизни. Роберт сегодня приглашен на ужин, а значит, вернется домой поздно, она могла спокойно сидеть и наслаждаться приятным моментом. Гай Монтерей снова неожиданно появился в поле ее зрения, он увлеченно беседовал с двумя незнакомыми мужчинами.
– Что думаете о Монтерее? – Беттерсон проследил за ее взглядом сквозь клубы сигаретного дыма, его колено снова нашло под столом ее ногу, и ей пришлось резко отодвинуться.
– Он интересный человек.
– Мне кажется, что вы ему очень нравитесь, – заметил Беттерсон и зашелся в приступе кашля.
– Господи, с вами все в порядке? Принести воды?
Беттерсон поднес платок ко рту и вытер губы.
– Со мной все в порядке. Не согласитесь ли вы переспать со мной, Женевьева?
– О, Норман… – Неужели он пьян? Он так спокойно говорил об этом, в то время как его жена сидела в другом конце комнаты за барной стойкой в обществе его секретарши…
Он проследил за ее взглядом.
– Не обращайте внимания на Августу. Она не станет возражать. Она очень даже обрадуется этому.
До Женевьевы доходили слухи об отношениях его жены и секретарши.
– Я хочу поговорить о моей любовной лирике, – твердо произнесла она.
Его блестящие голубые глаза широко раскрылись.
– Я очень даже неплох, вы ведь знаете. Не отвергайте меня из-за болезни, она не заразна.
– Вы читали мои стихи?
– Милая, мне осталось жить всего пять лет. Когда дело касается хорошеньких женщин, я использую любую возможность. – Он снова разразился натужным кашлем.
Женевьева дождалась, пока приступ закончится, решила, что кашель станет своеобразной точкой в их разговоре. Однажды Эрнест Хемингуэй сказал, что Беттерсон «человек, отмеченный смертью». Замечание оказалось настолько удачным, что стало более знаменитым, чем сам Беттерсон. «Клеймо мертвеца» намертво приклеилось к нему.
– Норман, вы единственный, кто видел мои стихи. Ну, кроме Роберта, конечно, но он ничего не смыслит в поэзии. Мне необходимо знать… необходимо понять, выйдет ли из меня толк. Как вы считаете?
– О, я не сомневаюсь, вы великолепны. – Он снова начал вести себя непристойно.
Женевьева на мгновение закрыла глаза, но, когда она снова открыла их, выражение его лица изменилось.
– Вы очень милая девушка, Женевьева. – Беттерсон покачал головой и печально улыбнулся. – Но вся беда в том, что вы никогда никого не любили, правда? Это заметно, дорогая. Это очень заметно.
– Я понимаю.
Она вспомнила о Роберте, сделавшем ей предложение, и то, как она обдумывала свое решение, пытаясь убедить себя, что он для нее не просто средство спасения.
– Ну вот, я расстроил вас, хотя мне меньше всего этого хотелось.
Она покачала головой:
– Нисколько, мне необходимо было узнать правду.
Бар звенел от смеха, наполнялся густым туманом сигаретного дыма.
– Послушайте, Женевьева.
– Я лучше пойду домой, Норман.
– Милая. – Он накрыл ее ладонь своей рукой. – Ну почему вы не хотите попробовать написать о чем-нибудь еще? О чем-нибудь, о чем вы действительно имеете представление, о том, что вам довелось пережить.
Женевьева отдернула руку.
– Избавьте меня от своей снисходительности и опеки. Он потянулся за своим стаканом.
– Ладно, хорошо. Я буду с вами откровенен. Стихи просто ужасны, они напоминают старую засохшую еду, которую продолжают разогревать снова и снова и подают к столу. У вас есть что-нибудь еще?
– Ну… – Женевьева неохотно извлекла свой блокнот и принялась перелистывать страницы. – Я действительно считала, что любовные стихи удаются мне лучше всего, но… думаю, я могу переписать другие стихи и…
– Это все в этом блокноте? – спросил Беттерсон.
– Да.
– Тогда позвольте мне взять его. Если здесь есть что-то стоящее, я найду сам.
– О, но здесь полно набросков, я немного стесняюсь…
– Да ладно вам, оставьте это жеманство. – Он махнул рукой. Покраснев, она через стол подтолкнула к нему блокнот.
– Вы ведь сбережете его, правда? Это… очень личное.
– Конечно. – Он снова криво ухмыльнулся. – Ну а теперь давайте поговорим о журнале, хорошо?
– Не возражаете, если я присоединюсь?
Женевьева, слегка возбужденная разговором с Беттерсоном, садилась в такси на бульваре Монпарнас, напротив кафе «Селект». Обернувшись, она увидела Гая Монтерея.
– Куда вы едете? – поинтересовалась она.
– В «Шекспир и компанию».
Книжный магазин Сильвии Бич с примыкающей к нему библиотекой, расположенный на рю де Л'Одеон, представлял собой центр англо-американского литературного общества Левого берега Сены. Женевьеве стало очень любопытно, что за дела могут быть там у мужчины в светлом костюме в столь неурочный час. И хотя им было не по пути, она кивнула, приглашая его сесть в такси.
– Не могу поверить, что прошло столько лет, прежде чем я, наконец, приехал в Париж, – воскликнул он, положив руку на сиденье позади нее. – Я здесь всего несколько дней, но нигде раньше не чувствовал себя так особенно, как здесь. У меня ощущение, будто я вернулся домой.
– Я чувствую то же самое, – улыбнулась она.
– Здесь все ощущаешь гораздо острее. – Его губы приблизились к ее лицу. – Жизнь мчится стремительней и яростней. Вы так не считаете?
Она знала, что он собирается поцеловать ее и что она не станет этому сопротивляться, несмотря на то, что у нее есть муж и они находятся в общественном месте. И, господи, как было восхитительно чувствовать вкус его губ, его жар. Он протянул руку, чтобы коснуться ее груди, и она снова позволила ему. Она позволила ему запустить руку под ее пальто, под твидовый костюм-двойку, пока он не добрался до ее обнаженной плоти. Она жаждала отдаться неистовому порыву. Она хотела, чтобы он касался ее разгоряченного тела и целовал ее прямо в такси, пока они мчались по городским улицам. Автомобиль пробирался по запруженным транспортом улицам; испытывая легкое головокружение от алкоголя, она просто желала отдаться во власть мгновения и плыть по воле волн. Все происходящее казалось ей нереальным и походило на сон.
Такси подъехало к зданию, в котором располагался «Шекспир и компания». Они вышли, Монтерей расплатился с таксистом.
– Сильвия сказала, что пару ночей я могу переночевать в квартире над магазином, – объяснил он. – Пока не устроюсь достойным образом, ну, вы меня понимаете.
Прохладный вечерний воздух взбодрил ее, теперь она чувствовала себя не так уверенно. Женевьева провела рукой по губам, стирая остатки смазанной помады, он рылся в карманах в поисках ключей.
– Мне казалось, они были где-то здесь…
Похоже, это будет продолжаться вечность. Ее била дрожь. Наконец, он обернулся к ней и пожал плечами.
– Должно быть, я потерял их.
– Возможно, нам следует перейти улицу и постучаться в соседний дом. Сильвия наверняка там.
– Нет, она уехала вместе с Эдриэнн. Мне остается только проникнуть в квартиру через окно.
– Вы шутите.
Он упер руки в бока и взглянул на окно первого этажа.
– Думаю, это не составит особого труда. Я вскарабкаюсь по вывеске.
Такси уже уехало. Алкогольные пары постепенно рассеивались. Он поплевал на руки и цепко ухватился за раму, поставив ногу на карниз.
– Надеюсь, вы смотрите, – крикнул вниз. – Так я выгляжу особенно эффектно. – Он ухватился за вывеску, которая свисала с железного крюка как раз над дверью, на одной стороне было написано название магазина, на другой красовалось изображение самого Шекспира. Когда Монтерей рванулся вверх, крюк угрожающе прогнулся и заскрипел, Женевьева тихо вскрикнула и закрыла глаза.
– Смотрите, не отвлекайтесь, – раздался его голос, словно у него на затылке были глаза и он мог следить за ее реакцией.
Женевьева посмотрела сквозь пальцы и увидела, что он уже забрался на козырек магазина и медленно подбирается к балкону. Теперь она могла вздохнуть спокойно. Несколько секунд спустя он был уже в безопасности и возился с оконным шпингалетом.
– Подождите, сейчас я спущусь и открою дверь.
Стоило им войти внутрь, все изменилось в лучшую сторону. Женевьеве раньше не доводилось здесь бывать, хотя в магазинчике, расположенном этажом ниже, она оказывалась не раз. Здесь было очень уютно, в углу стояли односпальная кровать, кресло, стол и два деревянных стула, а в небольшом закутке располагалась крошечная кухонька. Оттуда выходили две двери.
– Идеальное для меня место, – заметил Монтерей. – Здесь есть все, что может понадобиться человеку, а внизу достаточно книг, чтобы хватило до конца жизни.
Он извлек из кармана пиджака небольшую флягу, а затем принялся рыться в буфете в поисках стаканов.
– Вот так. – Сказал он и наполнил стаканы.
Женевьева сделала глоток, чувствуя, как тягучая жидкость обожгла горло, и обрадовалась возвратившемуся опьянению. Она с любопытством посмотрела на кровать, как вдруг он подошел к ней сзади и принялся целовать ее шею. Она позволила его рукам ласкать свое тело, свои ноги. Когда он запустил руки ей под платье, она глубоко вздохнула. Что она делает?
– Тебе ведь нравится, правда? – прошептал он. – Тебе понравится еще больше.
Она почти слышала дразнящий голос Лулу: «В супружеской постели было так восхитительно, правда?»
В голове мелькнула смутная мысль: пора уходить! – но она уже изогнулась навстречу ему, держась за край стола, чтобы сохранить равновесие.
Женевьева вспомнила о привычном стуке Роберта в дверь ее спальни. О его ритуалах – предварительном, промежуточном, последующем.
Женевьева изо всех сил прижималась к Монтерею. Пусть это произойдет.
Вся беда в том, что ты никогда никого не любила, правда? Это очень заметно, милая.
Она почти теряла рассудок, желая, чтобы это произошло. Похоже, с ним происходило нечто похожее. Она не успела как следует разглядеть его лица, когда он резко вошел в нее. Она должна была опереться о стол, который стал двигаться вперед, деревянные половицы скрипели в такт их движениям. На самом деле пол скрипел сильнее, заглушая стоны Женевьевы. Дело вовсе не в том, что она не была возбуждена. Она наслаждалась запретной природой страсти, своей собственной порочностью. И чем больше боли это причиняло, тем сильнее ей нравилось.
Когда все закончилось, он принялся стягивать с нее одежду, путаясь в застежках.
– Тебе не кажется, что ты ошибся? – спросила она. – Разве не принято раздеваться в начале?
– Ты считаешь, что мы уже закончили? – поинтересовался он.
На этот раз их обнаженные тела сплелись на постели. Пальцы ласкали кожу легкими прикосновениями, они были не в силах отвести друг от друга взгляда, томились в мучительно-сладких поцелуях.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49