— Психотропные наркотики галлюциногенного действия?
Любопытство одержало в нем верх над этическими или какими-то прочими соображениями.
— Что дало вам основание предположить это?
— Я слышал, что она покушалась на самоубийство. Таким эффектом обладает злоупотребление ЛСД. Вам наверняка известно это, доктор.
— Ну, разумеется.
— Пожалуйста, присядьте и давайте поговорим об этом.
— Нет, сэр, делать этого я не буду. Не имею права обсуждать личные дела моего пациента.
— Личные дела Сэнди сейчас уже достаточно преданы гласности. И не забывайте, что я на ее стороне.
Конверс покачал головой.
— Вы должны извинить меня. Мне предстоит делать обход в клинике.
— Как состояние Лупа?
— Сейчас он поправляется.
— А он, случайно, не принимает наркотики?
— Ну, откуда же мне это знать?
Резко повернувшись, Конверс вышел.
В гостиной меня ждал капитан Обри. Торндайк изложил ему в общих чертах мое сообщение, но у него имелись ко мне еще вопросы.
— Вы были тесно связаны с этим делом с самого начала. Как, по-вашему, все началось?
— Все началось с того самого дня, когда Дэви Спэннер и Сэнди Себастьян встретились. Оба молодых человека испытывают сильное отчуждение от общества и настроены к нему резко отрицательно.
— Кое-что о Спэннере мне известно. Психически он не вполне нормален, состоит на учете в полиции. Ему нельзя было позволять свободно разгуливать по городу. — Серые глаза Обри холодно блеснули. — К счастью, долго разгуливать на свободе ему уже не придется. Я связался с Родео-сити. Они обнаружили машину этой девушки Себастьян к северу от ранчо, застрявшей в грязи по самые ступицы. Без машины Спэннер далеко не уйдет. Власти округа Санта-Тереза считают, что он будет пойман уже сегодня.
— И что тогда?
— Ну, Спэннер — их подопечный. — Эта фраза Обри странным образом задела меня, толковать ее можно было по-разному. — Они хотят арестовать его за убийство первой степени при отягчающих обстоятельствах, это — основное обвинение. А вот с девушкой — сложнее. С одной стороны, она несовершеннолетняя и на учете в полиции не стоит. К тому же она убежала от Спэннера еще до убийства Флейшера. Повезло ей.
— Сэнди — не преступница. Она захотела выйти из всей этой истории сразу же, как только поняла, что преступление может действительно совершиться.
— Вы ведь беседовали с нею, не так ли? Что случилось с такой девушкой, как она? — Обри был по-настоящему обеспокоен. — У меня дочери шестнадцать лет. Хорошая девочка. И эта, видимо, была хорошей. Как мне узнать, не сможет ли моя собственная дочь в один прекрасный день подойти к человеку и раскроить ему череп монтировкой?
— Я думаю, что Сэнди имеет зуб против Лупа. Возможно, здесь завязка всего дела.
— А что она могла иметь против него?
— Воздержусь говорить, пока не соберу доказательства, капитан.
Он наклонился ко мне, весь побагровев при мысли о своей дочери:
— Имел ли он с ней половую связь?
— Мне об этом неизвестно. Но что бы между ними ни произошло, все это выяснится. Уж в отделе по работе с трудными подростками по ней пройдутся частым гребешком.
Недовольно посмотрев на меня, Обри направился к выходу.
Я остановил его.
— Хочу поговорить с вами еще об одном. Пройдемте к вашей машине. Это личное.
Он пожал плечами. Мы вышли из дома. Обри сел за руль своей машины без опознавательных полицейских знаков, а я устроился рядом с ним.
— Вы — тот самый Обри, что работал когда-то на участке Малибу?
— Да, это я. Потому мне и поручено расследование этого преступления.
— Мне сказали, что это второе серьезное преступление в семье Хэккетов.
— Верно. Старший Хэккет — его звали Марк — был застрелен на пляже.
— Вам удалось найти убийц}7?
— Нет. Такие убийства, когда преступник внезапно нападает на жертву и тут же исчезает с места преступления, вообще относятся к числу трудно раскрываемых. — Обри говорил извиняющимся тоном. — Трудность заключается в том, что недоказуема связь между грабителем и его жертвой.
— Мотивом явилось ограбление?
— Скорее всего. Взяли бумажник Хэккета, а он держал при себе крупную сумму денег. Что было неблагоразумно в таких обстоятельствах. На пляже, в отдаленном уголке, у него был коттедж, и он взял за привычку ради прогулки ходить туда по вечерам пешком совершенно один. Вооруженный грабитель подметил эту привычку и воспользовался ею.
— Вы тогда арестовали кого-нибудь?
— Мы задержали десятки подозреваемых. Но доказать, что преступление совершено кем-либо из них, так и не смогли.
— Помните ли вы имена кого-нибудь из них?
— Сейчас уже нет, ведь столько времени прошло.
— Я все же напомню вам одно: Джаспер Блевинс.
Он покачал головой.
— К сожалению, мне оно ни о чем не говорит. Кто такой Джаспер Блевинс?
— Отец Дэви. Местная газета писала тогда, что он погиб под колесами поезда недалеко от Родео-сити, два дня спустя после того, как был убит Марк Хэккет.
— Ну, и? "
— Любопытное совпадение.
— Возможно. С такими совпадениями я сталкиваюсь постоянно. Иногда они о чем-то говорят, иногда — нет.
— А это говорит?
— Хотите сказать, что существует причинная связь между этими двумя преступлениями — убийством Марка и похищением его сына?
— Во всяком случае, какая-то связь между ними есть. В газете сообщалось, что вы обнаружили револьвер, из которого был застрелен Марк Хэккет.
Повернув голову, Обри одобрительно посмотрел на меня.
— Вы хорошо выполняете свои домашние задания, не правда ли?
— Вам удалось выйти на владельца револьвера?
Обри помедлил с ответом.
— Странно там было то, — ответил он наконец, — что револьвер принадлежал в определенном смысле самому Хэккету...
— Что наводит на мысль о преступлении, совершенном членом его семьи.
Обри приподнял ладонь над баранкой.
— Дайте мне закончить. Револьвер принадлежал Хэккету в том смысле, что был приобретен одной из его нефтяных компаний. Хранился у них в офисе на Лонг-Бич в незапирающемся ящике. Должного контроля не было, и он попросту исчез. Вероятно, за какое-то время до совершения убийства.
— Недовольный служащий?
— Эту версию мы прорабатывали весьма тщательно. Но ощутимого результата она не принесла. Беда в том, что работников, недовольных Хэккетом, было весьма много. Он тогда только что приехал сюда из Техаса и практиковал на своих служащих присущий ему жесткий, типично техасский стиль управления и руководства. В одном лишь Лонг-Бич у него было почти пятьсот служащих, и добрая половина из них терпеть его не могла.
— Как называлась его компания?
— "Корпус Кристи Нефть и Газ". Марк Хэккет родом из города Корпус Кристи, штат Техас. Вот и оставался бы себе там.
И дружески ткнув меня в плечо кулаком, Обри повернул ключ зажигания. Я побрел в дом.
Глава 25
Герда Хэккет находилась в картинной галерее, поглощенная созерцанием полотна. На нем был изображен человек в смешении различных геометрических фигур. Художник, очевидно, хотел показать, как человек и это беспорядочное сочетание фигур взаимно переходят друг в друга.
— Вы интересуетесь живописью, миссис Хэккет?
— Да. Особенно — Клее. Это я продала вот эту картину мистеру Хэкке... Стивену.
— Вот как?
— Да. Я работала в галерее в Мюнхене. В очень хорошей галерее, — в голосе ее внезапно зазвучали ностальгические нотки. — Там я и познакомилась с мужем. Но если бы все можно было начать сначала, я бы осталась в Германии.
— А почему?
— Не нравится мне здесь. С людьми происходят такие ужасы.
— Ну вам-то, по крайней мере, мужа вернули.
— Да. — Но мои слова не обрадовали ее. Она повернулась ко мне, и неясный, двусмысленный огонек загорелся в ее голубых глазах. — Я очень благодарна вам. Правда. Вы спасли ему жизнь, и я хочу отблагодарить вас. Vielen Dank.
Она притянула к себе мою голову и поцеловала меня. Это явилось неожиданностью, возможно, даже для нее самой. Может быть, сначала это действительно был поцелуй в знак благодарности, но превратился он в нечто более интимное. Она прильнула ко мне всем телом. Ее язык проник мне в рот, словно слепой червь в поисках укрытия.
Даже если бы она и смогла понравиться мне как женщина, то уж, конечно, не до такой степени. Разведя ее руки и освободившись от объятий, я будто бы отстранил от себя мягкую безвольную статую.
— Я нехорошо веду себя? — спросила она. — Я не привлекательна?
— Вы очень привлекательны, — погрешил я немного против истины. — Но дело в том, что я работаю на вашего мужа, и находимся мы у него в доме.
— Ему это безразлично! — Двусмысленный огонек в ее глазах превратился в уголек беспомощной ярости. — Знаете, чем они сейчас занимаются? Она сидит на кровати подле него и кормит его с ложечки яичком всмятку.
— Совершенно невинное времяпрепровождение.
— Я не шучу. Она ему — мать. У него по отношению к ней Эдипов комплекс, а она это поощряет.
— Кто вам об этом сказал?
— Вижу собственными глазами. Она — мать-соблазнительница. Эти яички всмятку — символ. Все — символ.
Герда была в отчаянии и, казалось, вот-вот разрыдается. Она относилась к тому типу женщин, которые быстро приходят в состояние отчаяния, словно начинать строить свои отношения с окружающими с того, с чего начинают они, слишком ненадежно и рискованно. В этом плане ей никогда не суждено было сравниться со своей свекровью.
Но это была уже не моя проблема. Я сменил тему:
— Как я понимаю, вы дружите с Сэнди Себастьян?
— Уже нет. Я помогала ей в изучении языков. Но она оказалась неблагодарным существом.
— Проводила ли она время с Лупом?
— С Лупом? А почему вы спрашиваете?
— Потому что это может оказаться важным. Она часто с ним виделась?
— Конечно нет, в том смысле, в котором вы спрашиваете. Он обычно возил ее куда-нибудь и отвозил домой.
— Как часто?
— Много раз. Но женщины Лупа не интересуют.
— Откуда вам это известно?
— Я знаю. — Она покраснела. — А почему вы спрашиваете?
— Мне бы хотелось взглянуть на комнату Лупа.
— В связи с чем?
— С вами это никак не связано. У него комната в этом доме?
— Его квартира в здании гаража. Не знаю, открыта ли она. Подождите, я возьму наш ключ. — Она вышла, и несколько минут ее не было. Я стоял, смотрел на картину Клее и чувствовал, что она надвигается на меня: человек органически переходил в геометрические фигуры, а фигуры — в человека.
Герда Хэккет вернулась с ключом, на кольце которого болталась пластинка с выбитой надписью «Кв. в гараже». Я пошел в гараж и отпер этим ключом дверь в квартиру Лупа.
Она представляла собой то, что называется квартирой-студией, и состояла из большой комнаты и крохотной кухоньки. В ней господствовали яркие смелые цвета, мексиканские ткани и артефакты. Над кроватью, покрытой цветастой мексиканской шалью, висели индейские маски, относящиеся к доколумбовой эпохе. Если Луп и был примитивом, то весьма изысканным.
Я выдвинул все ящики комода, но не нашел ничего необычного, если не считать нескольких порнографических открыток. В ванной комнате, в аптечке, стояла лишь баночка с каким-то препаратом. На ярлыке была надпись «Галлюциногенный Любовный Бальзам». Однако на кухне в сахарнице некоторые кусочки рафинада были неумело завернуты в фольгу.
Таких кусочков было шесть. Взяв три из них, я завернул их в носовой платок и положил во внутренний карман пиджака.
Я не слышал шагов по лестнице и поэтому не ожидал, что дверь у меня за спиной вдруг откроется. Это оказался Сидни Марбург, обутый в теннисные туфли.
— Герда сказала, что вы здесь. Что такое с Лупом?
— Просто проверка.
— Что проверяете?
— Чем живет, какие привычки. Он не совсем обычный слуга, вы не находите?
— Да бросьте вы. Лично я считаю его подонком. — Марбург бесшумно подошел ко мне. — Если вы раскопаете на него что-нибудь, я бы хотел знать об этом.
— Вы серьезно?
— Вы правы, черт возьми, серьезней некуда.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35