Ты знаешь, кто этот парень?
— Его отцом был Джаспер Блевинс, а мать — Лорел.
— Ты куда умнее, чем я думала. — Она искоса посмотрела на меня. — Или это я тебе сама сказала тогда вечером?
— Нет.
— Да ну, наверняка я, кто же еще? Или кто-нибудь с севера округа. В Родео-сити об этом каждая собака знает.
— О чем именно, миссис Флейшер?
— О Джеке и его фокусах. Он ведь там закон представлял. Царь и бог — кто бы посмел его остановить? Убил этого Блевинса и сунул его под поезд, чтобы его женой завладеть. А Лорел заставил показать, что труп не ее мужа. Мальчишку ихнего сдал в сиротский приют. Как же, ведь у него была така-ая любовь.
Я не верил ей. И я не мог не верить ей. Ее слова повисли в ирреальном пространстве, где они были вполне на своем месте, но не имели никакого отношения к действительности, залитой дневным светом.
— Откуда вам все это известно?
— Кое-что и сама вычислила. — Один ее глаз смотрел на меня вполне осмысленно, другой был полузакрыт и смотрел совершенно по-идиотски. — У меня есть друзья в полиции и суде. Точнее — были. Ну и жены других помощников — те тоже кое о чем нашептали.
— Почему же их мужья не вывели вашего мужа на чистую воду?
Глаз, принадлежавший идиотке, застыло моргнул и закрылся полностью. Теперь на меня взирал один только разумный глаз.
— Джеку было слишком многое известно. Север округа — территория с жестокими нравами, мистер, а он творил там, что хотел. Да и что они смогли бы доказать? Сама жена, Лорел, заявила, что тело не принадлежит ее мужу. Сказала, что никогда в жизни не видела этого человека. Голова у него была сплошное месиво, разворочена до неузна... — она никак не могла выговорить это слово, — до «незнаемости». Ну и записали как очередную смерть от несчастного случая.
— А вы точно знаете, что не от него?
— Я знаю то, что знаю. — Ее закрытый глаз будто бы посмеивался над столь серьезным тоном.
— Хотите рассказать все это в полиции?
— А толку что? Джек умер. Все умерли.
— Но вы-то живы.
— Лучше бы и я умерла. — Это заявление то ли удивило, то ли встревожило ее. Она открыла закрывшийся глаз и уставилась на меня обоими, словно это я угрожал отнять у нее жизнь.
— И Дэви Спэннер жив.
— Скоро умрет. По его следам пущены добрые полсотни полицейских. Я говорила с Рори Пэннелом сегодня утром. Пообещал, что они пристрелят его.
— Вы хотите этого?
— Ведь он убил Джека, разве нет?
— Но вы же только что сказали, что не очень вините его за это.
— Я так сказала? — Вопрос ее был обращен к себе самой так же, как и ко мне. — Быть не может. Джек был моим мужем.
Все стало ясно. Сейчас ее одинокая жизнь и сознание были разделены такой же глубокой трещиной, какой раньше — ее брак. Я встал и направился к выходу. Она проводила меня до двери.
— Так как насчет пленок?
— А что насчет пленок? Они у вас есть?
— Думаю, я смогла бы достать их.
— За тысячу?
— Этого мало, — ответила она. — Теперь я — вдова и сама должна заботиться о себе.
— Дайте мне прослушать записи. Тогда я предложу вам другую сумму.
— Они у меня не здесь.
— А где же?
— Мне-то это известно, а вот ты попробуй выясни.
— О'кей. Держите их у себя. Я или вернусь, или позвоню вам. Не забыли мое имя?
— Арчер, — ответила она. — Джек Арчер.
Я не стал ее исправлять, и она ушла назад, в искусственный полумрак своей гостиной.
Глава 29
Перед отъездом из Санта-Терезы я позвонил Генри Лэнгстону домой из автомата на бензоколонке. Трубку сняла его жена.
— Дом Лэнгстонов, — официально сказала она.
— Ваш муж дома?
— Будьте добры, кто его спрашивает? — Но она, вероятно, узнала мой голос. Интонация у нее стала явно враждебной.
— Лью Арчер.
— Нет, дома его нет, и виноваты в этом вы. Он все еще на севере округа, старается вызволить этого своего драгоценного убийцу. Допрыгается, что его самого пристрелят. — Она была на грани истерики, и я попытался успокоить ее:
— Это весьма маловероятно, миссис Лэнгстон.
— Вы не знаете, — ответила она. — Я испытываю ужасное фатальное предчувствие, что теперь у нас уже никогда не будет все хорошо. И это ваша вина, вы его в это дело втянули.
— Не совсем так. Хэнк уже занимался Дэви Спэннером несколько лет. Он принял на себя обязательство перед ним и старается его выполнить.
— А я? — воскликнула она.
— Вас что-то конкретно беспокоит?
— А-а, да что толку с вами говорить, — в голосе ее послышалась нотка сердитой доверительности, — вы же не врач.
— Вы больны, миссис Лэнгстон?
Вместо ответа она швырнула трубку. Я ощутил желание немедля поехать к ней, но это привело бы лишь к тому, что я увяз бы еще больше и потерял время. Я сочувствовал ей, но помочь ничем не мог. Сделать это мог только ее муж.
Выехав на скоростное шоссе, я направился на север. Мой организм уже начал протестовать против постоянной активности и отсутствия полноценного отдыха. Ощущение было такое, точно моя правая нога на акселераторе сама перемещала машину вверх по склону прямо до Родео-сити.
Помощник шерифа Пэннел сидел в задней комнате управления, слушая по рации сообщения диспетчера. Вероятно, он не выходил отсюда с того самого времени, когда я говорил с ним среди ночи. Казалось, все лицо его занимали одни усы да глаза. Он побледнел, осунулся и был небрит.
— Что слышно, помощник?
— Они упустили его, — он говорил со злостью.
— Где?
— Не могут определить. Дождем смыло следы его покрышек. На северном перевале все еще идет дождь.
— И что будет?
— Он все равно вернется на побережье. В противоположной стороне — одни горные хребты. А на уровне выше полутора тысяч метров идет снег. Когда он выедет на шоссе, мы уже опередим его. Я приказал патрулю перекрыть шоссе.
— А есть хоть какая-то вероятность, что он уже спустился в долину?
— Возможно. По крайней мере, п-профессор, похоже, так и думает.
— Вы имеете в виду Генри Лэнгстона?
— Угу. Он все еще крутится у старого ранчо. У него целая теория, что Спэннер вроде бы помешался на мысли об этом месте и вернется туда.
— А вы не верите в эту теорию?
— Нет. Не встречал еще ни одного профессора, к-который бы сам понимал, что он там городит. У них мозги размягчаются от того, что столько книжек читают.
Я не стал спорить с Пэннелом, и он с жаром продолжал. Оказалось, что Лэнгстон расстроил его, и теперь он нуждался в чьей-нибудь поддержке.
— Знаете, что этот п-профессор хотел мне внушить? Что у Спэннера есть оправдание за то, что он сделал с беднягой стариной Джеком. Из-за того, что Джек поместил его в сиротский приют.
— А разве этого не было?
— Было, конечно, но что еще Джеку оставалось делать? Отца у мальчишки задавило поездом. Джек не нес за него ответственности.
Мне послышалось, что голос у Пэннела дрогнул и фраза в его устах прозвучала двусмысленно.
— За кого Джек не нес ответственности?
— Да ни за того, ни за другого, ни за отца, ни за сына. Я знаю, что в то время ходили всякие грязные слухи, а теперь вот этот Лэнгстон опять хочет их распускать, а старину Джека еще и похоронить не успели.
— Что за слухи?
Он поднял на меня печальные воспаленные глаза.
— Не хочу даже и говорить, какая-то чушь собачья.
— Что Джек сам убил этого человека?
— Угу. Брехня сплошная.
— И вы могли бы поклясться в этом, помощник?
— Ясное дело, мог бы, — он немного бравировал. — Хоть на целой стопке Библий. Я и п-профессору так заявил, да только его разве переубедишь.
— Меня тоже. Согласились бы вы пройти проверку на детекторе лжи?
Пэннел разочарованно посмотрел на меня:
— Так вы, значит, думаете, что я вру. И что бедный старина Джек был убийцей.
— А кто же убил Джаспера Блевинса, если не он?
— Да кто угодно мог.
— Кого именно подозреваете?
— Вокруг ранчо околачивался один бородатый тип дикого вида. Я слышал, он походил на русского.
— Бросьте-ка вы, помощник. Ни за что не поверю ни в каких бородатых анархистов. А вот что Джек возле ранчо действительно ошивался, я знаю. А потом, как мне сказали, он снимал для этой женщины квартиру в доме Мэйми Хейгдорн.
— Ну и что из того? Блевинсу жена была не нужна, он этого и не скрывал.
— Вы знали Блевинса?
— Видал пару раз.
— А труп его видели?
— Угу.
— Это был Блевинс?
— Поклясться не мог бы, он или нет. — Он добавил, отведя глаза в сторону: — Миссис Блевинс сказала, что не он. Ей лучше знать.
— А ребенок что сказал?
— Ни единого слова. Он не мог говорить. Стоял, как истукан.
— Это оказалось весьма удобно, не так ли?
Пэннел резко встал, положив руку на рукоятку револьвера.
— Ну, хватит с меня т-таких р-разговоров. Джек Флейшер был мне, как старший б-брат. Научил меня стрелять и п-пить. Впервые п-привел к женщине. Сделал м-меня м-мужчиной.
— Я просто хотел выяснить, кто преступник.
Грязно выругавшись, Пэннел выхватил револьвер. Я отступил к двери и вышел. Преследовать меня он не стал, однако я был слегка ошарашен. За сегодняшний день мне второй раз угрожали оружием. Рано или поздно один из этих револьверов непременно выстрелит.
Перейдя на другую сторону улицы, я вошел в отель «Родео» и спросил у администратора, где живет Мэйми Хейгдорн. Он приветливо посмотрел на меня:
— Но Мэйми отошла от бизнеса.
— Прекрасно. Я по личному делу.
— Понятно. Она живет на шоссе в направлении Сентервила. Большой дом из красного кирпича, единственное такое здание в той части города.
Я проехал сначала мимо площадок с трибунами для состязаний по родео, а затем направился вверх по шоссе. Большой дом из красного кирпича стоял на одном из холмов, господствуя над местностью. День стоял пасмурный, и хмурое небо отражалось в океане, словно в тусклом зеркале. Подъехав по гравийной дорожке прямо к двери, я позвонил.
Мне открыла американка мексиканского происхождения в черной форме и белой шапочке с черным бархатным бантом. Я давно уже не видел служанок в форме.
Она начала было устраивать мне устный тест на тему, как меня зовут, кто я такой и для чего приехал. Тест был прерван женским голосом, донесшимся из гостиной:
— Пусть войдет, я поговорю с ним.
Служанка провела меня в комнату, обставленную изысканной мебелью в стиле королевы Виктории с богатой резьбой и плюшевой обивкой, покрытой набором салфеточек на спинках и ручках. Эта обстановка еще сильнее обострила во мне то чувство, которое я испытывал, оказавшись на севере округа, несмотря на электрифицированную железную дорогу, будто я перенесся в эпоху до гражданской войны между северными и южными штатами.
И Мэйми Хейгдорн, укрепила во мне эту иллюзию. На кушетке сидела маленькая женщина, болтая обутыми в золотистые домашние туфли ножками, которые не доставали до паркетного пола. На ней было довольно строгое платье с высоким воротником. Грудь у нее выступала вперед, как у голубицы, старое морщинистое лицо было нарумянено, а волосы — свои или парик — были невероятного переливающегося ярко-рыжего цвета. Но улыбка, искривившая ее лицо, понравилась мне.
— С чем вы пришли? — спросила она. — Садитесь и расскажите Мэйми.
Она показала мне на кушетку рукой, на пальце которой блеснул бриллиант. Я сел рядом с нею.
— Вчера вечером я беседовал с Элом Симмонсом в Сентервиле. Он сказал, что вы когда-то знали Лорел Блевинс.
— Уж Эл поболтать любит, хлебом не корми, — радостно сказала она, словно вспомнив о приятном. — По правде говоря, Лорел я знала очень хорошо. Она жила со мной после смерти ее мужа.
— Так, значит, под колесами поезда погиб ее муж?
Она задумалась, прежде чем ответить.
— Точно не знаю. Официального сообщения так и не появилось.
— Почему?
Она сделала неловкое движение. Платье ее зашуршало, и меня обдало запахом лаванды. Обостренно напряженными нервами я воспринимал ее как само прошлое, шевельнувшееся в своем древнем саване.
— Мне не хотелось бы ставить Лорел в неудобное положение. Я всегда любила Лорел.
— Тогда вам будет больно услышать, что она умерла.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35