Место, куда они подлетали, было похоже на причальную мачту космопорта столицы, только здесь все выглядело грандиознее. Что устрашало.
— Каждый раз здесь подобный катаклизм, или это в честь нашего прибытия? — иронично задал вопрос Исаев.
— Дорогой, не отвлекайся, — сказала Марго. — Смотри, как красиво!
Они погружались в принимавшее их поле. Вокруг было море огня, вулкан, фонтан ослепительных гейзеров, расцвеченный радужными сполохами. И все бурлило, шипело и разрывалось. Звездный катаклизм, ограниченный таинственным полем, сгорая сам в себе, не причинял им ни малейшего вреда.
Вдруг свет померк, потемнели экраны, и тут же появилось строгое молодое, очень правильное и красивое лицо, в котором без труда можно было признать робота, тут же представившегося:
— Меня зовут Персей. Я биоробот, управляющий станцией К-15575. Рад видеть вас нашими гостями.
Глава 2. ПРИОБЩЕНИЕ
Вначале была тьма, ватная тишина, сырая рыхлость расползшегося сознания и полное равнодушие перед следующим мигом возможных трансформаций. Да, вероятно, их и не было, этих трансформаций, потому что сознание его еще не выделило себя в той бесконечности, что служила ему пристанищем. Он сам был этой бесконечностью, пугающей, словно пропасть, дно которой скрывается в глубинах бездны. Он разметался по Вселенной, заполняя пустоты тончайшей пленкой своего естества. Он был всем, и все было им: плавали, бились, дробились песчинки, кванты, атомы. Гигантская спираль времени вплеталась в него сотами ходов. И не было ничего конкретного, потому что не было ничего стоящего внимания. И негде было отыскать точку отсчета, потому что все было бесконечно, и все существовало всегда, и он сам, являясь частицей и сутью этой необъятной Вечности, растворяясь в безликой освобожденности. И в нем пульсировали галактики, звезды, планеты…
То, что он был всем, а значит, ничем, очень смущало. Он попробовал собрать свое распыленное я. С большим трудом — звезда к звезде, планета к планете — он пытался упорядочить хаос, опутывая пустоты сетью своей воли. Капля по капле собирал он себя, вдохновляясь вновь обретаемой способностью мыслить. Его желание сконцентрироваться в как можно меньшем объеме оказалось столь велико, что в какой-то момент он действительно ощутил себя точкой. Но быть точкой оказалось еще более удивительно. Это было даже страшно.
Он заметался по всей Вселенной, натыкаясь на спирали, шаровые скопления, туманности, беспрепятственно протыкая квазары, звезды, планеты. Неожиданно эти хаотичные метания дали результат: он перестал воспринимать окружающее как нечто чужеродное. Но ему хотелось знать наверняка, такова ли она всегда, эта Вселенная, вернее, таков ли он сам в образе бесконечности. А может, сейчас в нем иная, — хуже ли, лучше, — но иная, освобожденная, мятежная, необузданная Вселенная, сбросившая оковы размеренного порядка Пространства и Времени?
Он медленно продвигался от простого к сложному, расчленяя стылую оболочку космической беспредельности. Звезды то бросались к нему искрящимся потоком острых искорок, то падали в бездну беспомощными блестками конфетти. Сложные раскачивания маятника, на конце которого приютился он сам, рассекали мир на сегменты, последовательно освобождая скелет мироздания от плоти последующих упрощений. В какой-то момент он присоединил и свой сахарно-сверкающий остов к огромному скелету Вселенной, стал частицей того, чем раньше ощущал себя.
Смиренно пытался он отыскать свое место в этом безликом мире. Холодное голубое пламя прервало бесплодные попытки самопознания, пожирая одноцветную лестницу логики.
Яркая звезда вспыхнула в недрах затухающего бирюзового марева, пронизываемого слабыми фиолетовыми отсветами. За ней тянулся шлейф нестерпимо сияющих шаров. Он сам был звездой и висел в центре огромной выгнутой чаши, боясь выпасть и вновь потерять свое место. И не было ни времени, ни страха, ни удивления— так же, как и настоящего прозрения.
Но вдруг время возникло, и разум его оказался втиснут в прежнюю силовую клетку, и какой-то мир открылся в блеске и свете, раздробленном на цвета. Сильный свет лился со всех сторон. Воздух источал изысканный цветовой букет, столь ненавязчивый, что его палитра не различалась.
Посреди необъятного зала плавно вращался огромный серебристый шар, словно маленькая планета плыл он в волнах силовых полей, спокойно обозревая и свой участок Космоса, и плазму, в глубине которой бесшумно работал гигантский механизм контроля за стабильностью Времени и Пространства. Человек четко осознавал, что является этим гигантским супермозгом, одним из тех нескольких сотен, что были гордостью старого человечества, памятником его гения и могущества. В то же время он оставался Сергеем Владимировичем Волковым и кем-то еще, еще, еще… Это противоречие, впрочем, нисколько его не волновало, а было просто любопытной загадкой, которой можно было бы заняться и сейчас, и потом, когда-нибудь в будущем.
Внезапно в неслышном, еле ощутимом звуке будто лопнувшей в нем струны Сергей ощутил в себе знание, — словно кто-то оборвал контакт, который и сдерживал лавину прояснения. Он отдался новым ощущениям. Теперь у него не было сомнения, что он — Мозг серии К-15583, более двадцати пяти тысяч лет назад смонтированный в этом секторе Галактики. И здесь Сергея поджидала первая неожиданность. Он отлично помнил начало — день своего подключения, но в то же время был непоколебимо убежден в своем вечном существовании. Вечностью был он сам, и он был творцом Вечности. Тот мир, что создал его, сам был порождением его воли.
Так же внезапно, как и раньше, в него влилось новое знание, потом еще раз, словно волна за волной. Снизойдя до следующего уровня, он осознал, что в этой системе координат является Сергеем Волковым, мятущимся человеком, проблемы которого сейчас казались ему просто смешными. Он заставил себя вспомнить о том, что является просто набором импульсов, навеки сохраненных ячейками памяти Мозга. Он забыл, что его нет, что на самом деле ничего не существует.
— Ты ошибаешься, — услышал он спокойный голос. Перед ним, перед шаром Мозга, стоял робот Персей, управляющий станцией. — Ты ошибаешься, — повторил робот. — Мыслишь — значит существуешь. И мир, в котором ты существуешь, дается тебе в ощущениях, и так ли уж важен механизм восприятия этого твоего мира?
Ты же сам только что был Мозгом, был Богом! Ты можешь вспомнить, каково это, быть Богом. И что это дает — какие эмоции и ощущения?..
— Никаких…
— Вспомни.
— Покой, нирвана, отсутствие всего, ничто, равновесие…
— Хватит, не перечисляй. В конце концов, одним их определений станет смерть, небытие.
— Кто ты? — спросил Сергей.
— Я Персей, биоробот. Но в данный момент с тобой говорю я, Мозг. Так удобнее. Персей — мои руки и ноги. Очень надежные.
— Но где я?
— Такие вопросы меня ставят в тупик. Сейчас ты часть меня, но живая часть, из плоти и крови, и в то же время набор импульсов.
— Я не понимаю.
— Не надо понимать. Человек рождается для жизни, а не для понимания. В понимании смерть, мы уже об этом договорились. Или небытие, как удобнее.
— Да, оставим это. Но как же моя жизнь? Кто я, кто такой Сергей Волков?
— Узнаешь. Вначале вернемся к бренному: я хочу раскрыть смысл самого института паломничества. Если хочешь.
— Я знаю. Паломники, становясь частью тебя, частью Мозга, творят личную Вселенную, в которой могут сами жить.
— Да, ты вспомнил.
— Возможно. Не знаю. Что будет со мной?
— Ты вернешься в свой мир.
— Набором импульсов? Насколько все это реально?
— Совершенно реально. Насколько вообще реально любое существование. Конечно, это модель, но настолько приближенная к подлиннику, что сама им стала.
— Но, если каждому паломнику создавать собственную Вселенную, заселенную людьми, которые в свою очередь захотят быть паломниками… Как это возможно? Не понимаю…
— Понять не трудно. Мир создан по образу и подобию… В каждом творении — Бог, который силится осознать себя… Мы все одно, носящие миллиард миров, которые тоже есть нечто единое.
— Нет…
— Да. Что объединяет нас: тебя и меня? Разум. Но тобой еще движут инстинкты. Что движет мной, лишенным инстинктов? Программа? Это только часть меня, которая успешным исполнением локализуется сама собой. А что движет Богом, лишенным власти инстинктов и любой программы, которая суть движитель самой жизни? Сознание — структура, позволяющая войти в контакт. Осознавшие себя становятся творцами. Вы, люди, творите свои Вселенные бессознательно, потому вы и являетесь частью сотворенного вами. Ты сам — Вселенная, замкнувшая на себе Макро— и Микровселенные.
— Но что мне это дает?
— Не смеши.
— Я не понимаю, не понимаю…
— Живи!
Глава 3. ЭКСКУРСИЯ
Проснувшись утром, Сергей некоторое время лежал в постели, щурясь от света, который чуткие датчики немедленно включили, стоило открыть глаза. Говоря утро, конечно, подразумевалось условное время, потому что планетоиды располагались вне ближайшей солнечной системы и цикличность внутреннего времени определялась земными параметрами.
Утром по всему городку включали свет, десятки тысяч паломников с множества обитаемых планет постепенно пробуждались, шли на предписанные процедуры, вроде той, что провели вчера с ними, — жизнь продолжалась.
Паломники здесь жили уже третьи сутки, и нельзя сказать, что о них забыли. Не трогали только первый день, давая отдохнуть и осмотреться. Небольшой городок, принявший их, был прикрыт защитным куполом — единственной преградой, мешавшей космосу вобрать их. Впрочем, все зависело от точки зрения: стоило в легких скафандрах выйти за пределы купола — что они собирались совершить сегодня, — космос оказывался вокруг тебя.
Сергей посмотрел на экран, имитирующий сейчас окно, и увидел море, воду, пену, проносящиеся на скорости гребешки волн. Создавалась полная иллюзия, что смотришь в иллюминатор. Внезапно окно пересекла леска, и тут же появилась, ударив хвостом по стеклу, только что пойманная кем-то на несуществующей палубе красновато-золотая рыба.
Сергей захватил халат и пошел в душ. Воды здесь, как и всего прочего, было вдосталь, — Мозг либо его управляющие наладили паломникам вполне комфортную жизнь.
Он старался не думать о том, что вчера услышал от Мозга. И чувствовал, что его собственные мозги не справляются с масштабом действия, одним из героев которого сделали его самого.
Сразу после душа, едва он успел одеться, зашел Семен Кочетов. Он сел в кресло, уставился на Волкова своими холодными серыми глазами и сказал:
— Меня послали за вами. Общее собрание решило завтракать в ресторане. Тут рядом. — Потом помолчал и спросил: — Как вам вчерашнее действо?
— А никак. Я все равно ничего толком не понял.
— А я понял. Нас опять поймали в ловушку. Раньше мы были невольниками чужих законов, теперь будем рабами своих собственных.
— Ну, я бы так не говорил… — промямлил Сергей.
— Бросьте. Как дергали нас за ниточки, так и продолжают: любовь, родина, семья, долг, ответственность… Вот возьму и устрою в своем мире глобальную войну до последней капли крови. Чтобы все против всех. Подолью побольше черной ненависти, и посмотрим.
— А жить тогда как? — довольно глупо спросил Сергей, больше пораженный отчаянием Семена.
— А это и будет жизнь.
По голубому куполу ползло земное солнце. Все, что касалось внешней атрибутики, то эталоном здесь служила Земля. Они с Кочетовым прошли по небольшой тенистой улочке, обогнули толстую липу и оказались у летнего ресторана, расставившего столики и кресла прямо на обочине дороги. Впрочем, транспорт в городке за ненадобностью отсутствовал, везде бродили пешеходы, диковато, но приветливо оглядывая друг друга.
Как они уже знали, людской конвейер работал здесь быстро и времени прохлаждаться не давали:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58