— Пока ты была с Мамедовым, тебе не составило труда узнать все о нем, и его планах. Потом ты обманула и его. Ты только не могла знать, что ему известно все о каждом твоем шаге и, если бы не я, он, когда пришло бы время, настиг бы тебя мгновенно. Ты могла бы все мне рассказать, но ты хотела остаться в стороне. Я был обречен самостоятельно разгребать эту грязь, а ты должна была в стороне посмеиваться надо мной и над всеми. Слишком много здесь у вас любителей загребать жар чужими руками. Слишком много тут у вас кукловодов. Мне все вы противны!
В горле у Сергея пересохло. Он вдруг опомнился. Он взглянул на себя со стороны: стоит с бластером, говорит речи, которые все равно ничего изменить не могут!
Вдруг Лена… нет, уже Марина, медленно пошла к нему с очень странным выражением на лице. Она подошла совсем близко и — Сергей не понял как! — отобрала бластер.
Она была очень красива. Даже сквозь негодование и обиду он не мог не отметить это. В своем коротком халатике она была прекрасна, как Афродита! Нет, Афина с бластером вместо копья!
Тем временем хозяйка дома отошла в сторону и включила экран. Со стены доброжелательно светилось металлическое лицо мажордома.
— Пролистайте карту медицинских данных на Николая Орлова. Я скажу, когда остановиться. Замелькали страницы.
— Здесь, — неожиданно сказала она и приказала уже Сергею: — Читай!
Сергей добросовестно прочел, что в одной из экскурсий на Сигму в созвездии Лебедя, куда Николая занесло в юности, он подхватил проявляющийся лишай на правой лопатке — болезнь неопасную, но вызывавшую появление пятен, похожих на родимые. Были произведены три безуспешные попытки пятно вывести, но все они оказались неудачные.
— Снимай рубашку! — потребовала Марина. Сергей непонимающе уставился на нее. Та шевельнула дулом бластера:
— Мне повторить?
Волков, все еще пребывая в каком-то затмении, подчинился.
— Тебе дать зеркало? Или и так видно?
Только тут лихорадочный поток мыслей смог упорядочиться. В его голове словно взорвали заряд взрывчатки. Мозг немедленно запылал, и невероятная догадка осветила все, забытое им прежде. Он вспомнил все то, что, казалось, потерял после взрыва вулкана на Уране.
Память окончательно к нему вернулась.
— Сергей Волков был очень хитрым человеком, — говорила Марина. — Он воспользовался твоей амнезией. На вас там на Уране, конечно, особенно никто не обращал внимания. Не знаю каким образом, тебе это должно быть известно лучше, чем мне, но Волков сумел обменяться с тобой отпечатками пальцев и рисунком сетчатки глаз. Я думаю, это было, нетрудно сделать?
Вронская посмотрела на него, увидела в лице подтверждение своим словам и продолжила:
— Двойник получился отменный. Быть сыном бывшего Премьер-министра, наследником Империи, хоть и не состоявшимся, за это стоило побороться. А может быть, у него были другие планы, настолько важные, что он кинулся спасать тебе жизнь даже с риском для себя. Вот ты и стал Сергеем Волковым, провинциальным убийцей. А он — Николаем Орловым. Его планы спутал случай, только и всего. Ты же рассказывал, что твой друг погиб, съеденный каким-то чудовищем.
Сергей потрясенно молчал. Уже уясненная, уловленная, но так до конца не принятая тайна напряженно встала между ними.
— А с Мирабом у меня ничего не было. Я несколько лет водила его за нос, чтобы узнать побольше об убийстве Ивана Силантьевича Орлова, а когда выяснила, поняла, что мне с такой информацией не жить. Поэтому скрылась от всех. Я не знала, как обо всем сказать тебе. Не Сергею Волкову, а Николаю Орлову. Я навела справки сразу, как ты появился. Это стоило мне недешево, но благодаря тебе я это смогла позволить.
Волков с удивлением смотрел на нее. Последнюю ее фразу он совсем не понял.
— Как это благодаря мне?
— Да, да. — Она что-то продиктовала в сторону экрана, и на нем возник новый документ. — Ты по собственноручно подписанной дарственной передал мне в собственность планету класса «А» промышленного типа и еще две аграрные планеты класса «С». Все это случилось незадолго до убийства отца.
Она бросила бластер на пол и закрыла лицо руками.
— Это еще не все. Смотри на экран.
На экране возникло свидетельство о браке между Николаем Орловым и Мариной Вронской.
— Теперь тебе понятно?
Она потерянно улыбнулась, и Сергей, словно загипнотизированный, сделал к ней шаг. Голова не вмещала всего, что он узнал и начал вспоминать. Еще будет время разобраться.
И в этот момент Марина бросилась к нему…

Эпилог
Я находился у себя в замке Бога-Императора, куда некогда (когда? Я уже почти не помню) прибыл в качестве паломника. Изредка Я и сейчас встречаю длинную вереницу перепуганных людей, храбро шагающих в неизвестность, но делаю это просто…
Я не знаю, почему делаю это, да и вопроса как такового нет.
Только что Я сидел у себя в кабинете и, переключая экраны, лениво просматривал жизнь в отдаленных и близких уголках ойкумены. Сказать, что это необходимо, нельзя, потому что в экстренных случаях, грозящих глобальными катаклизмами моему населению (войны, сбившиеся с мест кометы, солнце, внезапно вознамерившееся раздуться в сверхновом всплеске), необходимость вмешательства Я ощущал задолго до события. Вероятно, потому, что, как демиург этого мира, Я настроен на сети импульсных искажений в гравитационных и синоптических полях времени и пространства.
Я лениво оглядывал степи вокруг своей резиденции, поля с работающими и, конечно, счастливыми обрами, стайки гордых арланов и не менее гордых сколотов, без моего участия как-то упорядочивших свою совместную жизнь. Правда, под сенью моего божественного покровительства.
Заглянул в Мечтоград, где за промелькнувшие там триста пятьдесят лет после моей последней жизни почти ничего не изменилось. Подумал, что пора, вероятно, готовить нового посланца в большую-маленькую жизнь.
Ведь Я помню все двести двадцать лет моего первого правления Премьер-министром (были ведь и другие), так счастливо прожитые вместе с Мариной.
Воспоминание, вернее, желание вспоминать об этом говорит о том, что, возможно, в скором времени я вновь покину дворец. Хотя, может быть, еще задержусь. С некоторых пор меня преследует мысль о застойности моего давно упорядоченного бытия. Я предполагаю, что есть другой путь познания себя и — этого сожительствующего со мной мира. До сих пор меня устраивала моя жизнь: короткое общение с людьми, обрами, арланами и даже кнехтами — полуночными санитарами помрачневших и ослабленных систем. Все существа, включая и людей, безгрешны и невинны, они готовы выполнить каждый приказ, исходящий от меня, вплоть до их собственного уничтожения. Хотя что Я могу предложить, кроме того, что они и так имеют: еду, питье, партнеров для сексуальных утех… Я не упомянул власть. Действительно, о ней грезят, не понимая, что сладость правителя ограничена ближним окружением, все остальное — сущая абстракция, поэтому вожди всегда так легко отдают приказы, к примеру, о смертных казнях.
Иногда мне кажется, что Я становлюсь брюзгливым старым циником. На самом деле это не так. Мой организм — организм двадцатипятилетнего человека — и функционирует именно с этой возрастной лихостью. Притуплено лишь сенсорное восприятие, но это поправимо, поэтому и возникла мысль о новом погружении в человеческий мир лет эдак на двести-триста. А может быть, все же…
Недалеко от меня возникает Малинин, в этот момент лениво опускающийся в кресло. И рядом с ним — Исаев, огромный нос которого еще больше обострился за полторы тысячи лет, прошедшие со времени нашей первой встречи. Иногда мы посещаем друг друга, конечно, виртуально, и удивительнее всего, что желание встретиться возникает у нескольких Властителей одновременно.
— Ну как, решился? — сразу без приветствия спросил Малинин. Я понял, что он имеет в виду мой проект воссоздания нового мира внутри собственного сознания, о чем Я говорил как-то в беседах с Властителями.
— Не знаю, — ответил я. — Боюсь, это выше моих сил.
— Что ты знаешь о своих силах? Не смеши меня. Я вот до сих пор не знаю, как налажена наша связь, если обмен материальными телами и энергией между нашими Вселенными невозможен. Мы даже не способны определиться во времени и пространстве. Так что дерзай.
— О чем это вы? — сморщил нос Исаев.
— Орлов хочет придать форму тому бессвязному, мутящему разум веществу, из которого созданы наши сны.
— Может, пусть для начала потренируется вить веревки из песка? — ядовито заметил Исаев.
— Почему бы и нет, — откликнулся Малинин. — Если представить время, которое нас еще будет терзать — для меня сейчас и какой-то миллион лет полнейшая абстракция, — вить веревки из песка или там чеканить ветер — занятия равно достойные.
— Что с тобой? — спросил чуткий Исаев.
— Ничего. Я тут подумал, что наше существование лишено смысла. Мы превратились в богов древних людей— просто люди, наделенные преувеличенными чертами.
— То есть?..
— Ну, вспомни Бога Ветхого Завета, например. Вспыльчивый, жаждущий поклонения и жертв, завидовавший другим богам… или египетские боги, лишь формально разделенные, а не то устроили бы склоку не хуже олимпийских поседельцев…
— Это не так. Я имею в виду нас, — перебил его Я. — Мы, правда, ограничены в своем всеведении и всесилии, но мы эволюционируем, нам еще предстоит очень большой путь, пока мы осознаем свое бессилие.
— Мальчик! — с бесконечной печалью и сожалением произнес Малинин. — Самое ужасное то, что счастье, радость, печаль или даже отчаяние не имеют ни малейшего отношения к смыслу бытия. Бог — не мы, а настоящий Бог — может все. Он может создавать и изменять цели. Мы лишь функционируем в системах координат, созданных другими. Наши инстинкты, устремления, цели можно определить несколькими словами: плодитесь, размножайтесь и создавайте подобных себе.
— Зачем же так мрачно? — неуверенно, заметил Исаев. — Здравствуй, Марина! — поздоровался он с моей только что вошедшей супругой. — Представляешь, эти нытики разочаровались в смысле жизни.
— Да ну вас. Вы мне напоминаете подростков, которые, тайно торжествуя, обсуждают собственные мужские подвиги. Живите… пока взрослыми не станете.
Последующие годы Я был занят. Неожиданно задуманное дело увлекло меня. Усилием воли Я погружал себя в состояние полуяви-полусна — то пограничное бытие, в котором все видится намного ярче, чем в реальном мире, и пытался в деталях представить собственный иллюзорный мир и себя в нем. Надо было сделать свои, вначале зыбкие видения достаточно четкими, чтобы сомнения в подлинности, как это и бывает во сне, не возникало.
На этот эксперимент ушло гораздо больше времени, чем Я думал, начинать пришлось с первовзрыва, и мысль могла лишь догнать разбегающиеся галактики. Но спешить было некуда, и творчество захватило меня.
А потом ожил и мой двойник. И попутно случилось то, на что Я не рассчитывал, — свершилось мое слияние со сверхзамыслом этой иллюзорной Вселенной. Я увидел некий Шар-Колесо, нет, Круг, который был бесконечным и включал все, что было, есть и будет. Я был одной из нитей этой бесконечной ткани, а Марина, Малинин, Исаев — другими.
В Круге заключались все причины и следствия, и достаточно было мне взглянуть на него, чтобы понять все, всю бесконечность. Я видел Вселенную и постиг ее сокровенные помыслы. Видел бесчисленные деяния, слагавшиеся в единое блаженство, и понимая все. Постиг Я и первооснову — безликое Начало, стоявшее позади всех богов. И Я понял, что, покуда владею собой и покуда у меня есть силы оставаться собой, никогда не стану тем Всемогущим Ничто.
Кто видел всю Вселенную, кто проник в огненные помыслы, кто принял все это — тот не станет думать о человеке, его жалких радостях и горестях, даже если он тоже когда-то был точно таким же человеком.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58