Что, хочешь начать снова?
Я задумался. Да какое ей, собственно, дело? И уже собрался было так и ответить, но вместо этого сказал:
— Возможно, ты права.
— Тогда еще кофе?
— Да, обязательно!
* * *
Я вернулся к статье. Предварительный осмотр позволил установить время убийства — около полуночи. Я пытался вспомнить, что делал в то время, когда он ее убивал. После собрания зашел к «Армстронгу», но вот когда оттуда вышел, не помнил. Спать лег довольно рано, было уже, наверное, около двенадцати, когда я забрался в постель. Вероятно, время убийства установлено лишь приблизительно, так что, должно быть, я уже спал, когда он начал полосовать ее ножом.
Я сидел и пил кофе и снова и снова перечитывал статью.
Из «Армстронга» пошел в церковь. Сел на скамью в заднем ряду и пытался собраться с мыслями. Перед глазами, сменяя друг друга, проносились видения. Эпизоды тех двух встреч с Ким переплетались с обрывками разговора с Чансом.
Я опустил пятьдесят долларов в ящик для пожертвований. Зажег свечу и долго смотрел на пламя, словно пытаясь различить в дрожащем язычке тайные образы.
Потом вернулся и снова уселся на скамью. И все еще сидел там, когда подошел молодой священник и тихим голосом, вежливо извиняясь, сообщил, что они закрываются. Я кивнул и поднялся.
— Вы, кажется, чем-то огорчены? — спросил он. — Могу ли я как-то помочь?
— Нет, не думаю.
— Я вас уже видел, вы к нам заходите время от времени. Знаете, иногда это помогает — просто поговорить с кем-нибудь.
Разве? А вслух я сказал:
— Я не католик, святой отец..
— Это не имеет значения. И если вас что-то тревожит...
— Просто плохие новости, святой отец. Неожиданная смерть друга.
— О, это всегда очень трудно пережить!..
Я уже начал было опасаться, что он станет читать мне проповедь о Божьем промысле, но он молчал и, похоже, ждал, что я скажу ему что-то еще. Наконец я вышел из церкви и какое-то время стоял на тротуаре, соображая, что же делать дальше.
Было около половины седьмого. Собрание начнется только через два часа. Можно, конечно, прийти и пораньше, посидеть, попить кофейку и поболтать с людьми. Но я всегда этого избегал.
Говорят, что тем, кто бросил пить, нельзя терпеть голод. Сегодня я почти ничего не ел, не считая хот-дога в парке. При одной только мысли о еде меня едва не вывернуло наизнанку.
Я пошел в гостиницу. Буквально на каждом шагу попадались или бар, или лавка, торгующая спиртным. Я поднялся к себе в номер и просидел там до собрания.
Я пришел на собрание за несколько минут до начала. Человек шесть приветствовали меня по имени. Я налил кофе и сел.
Выступавший вкратце изложил историю своей пьяной жизни, а большую часть времени посвятил описаниям несчастий, свалившихся на его уже трезвую голову. Брак распался, младшего сына переехал пьяный водитель, сам он долго был безработным и перенес несколько приступов тяжелейшей депрессии.
— Но я все равно не пью, — заявил он. — Когда я первый раз пришел сюда, люди тут говорили, что нет ничего хуже, чем пить. Что от этого вся жизнь идет наперекосяк. И еще говорили, что программа лечения составлена так, что пить нельзя, пусть хоть задница у тебя отвалится, но ни-ни. И вот что мне иногда кажется... Что я сижу трезвым просто из чистого идиотского упрямства. Ничего... Как бы оно там ни складывалось, надо потерпеть...
В перерыве мне захотелось уйти. Вместо этого я налил еще кофе и взял несколько больших печений. И вдруг вспомнил, как Ким говорила, что она жуткая сладкоежка. «Могу есть что угодно и хоть когда-нибудь прибавила бы унцию. Ну разве это не счастье?»
Я ел печенье. Для меня это было все равно что жевать солому, но я все равно ел, а потом запил кофе.
Началось обсуждение, и одна дама долго и бессвязно рассказывала о своих взаимоотношениях с каким-то мужчиной. Она надоела всем до чертиков — каждый день долдонила одно и то же. И я отключился.
Я сидел и твердил про себя: я Мэтт, и я алкоголик. Прошлой ночью убили мою знакомую. Она наняла меня, чтобы я спас ее от гибели. А дело кончилось тем, что я убедил ее, что она в безопасности, и Ким поверила. А убийца обманул меня, заговорил зубы, а я клюнул на его удочку, и вот теперь Ким мертва, и ей уже ничем не поможешь. И это грызет меня, и я не знаю, что теперь делать... И на каждом углу каждой улицы в этом городе — по бару и по одному винному магазину на каждый квартал. И выпивка не вернет ее к жизни, и трезвее от нее я не стану, но какого, собственно, черта? Какого черта я должен мучиться? Почему?..
Я твердил себе: я Мэтт, и я алкоголик, и мы тупеем на этих дурацких собраниях, без конца говорим одни и те же глупости, а тем временем там, на улице, все эти звери убивают друг друга! Мы говорим: «Не пейте», «Как это важно — быть трезвым» и еще: «Потихоньку, постепенно»... И пока мы бубним об этом, как какие-то безмозглые зомби, мир подходит к роковой черте.
Я подумал: «Мое имя Мэтт, и я алкоголик. И мне нужна помощь».
Но когда очередь дошла до меня, сказал:
— Мое имя Мэтт. Спасибо за внимание. Я очень ценю эти собрания. И думаю, что пока просто послушаю.
Сразу после молитвы я ушел. Не стал заходить ни в «Кобб корнер», ни к «Армстронгу», а вместо этого дошел до своей гостиницы, миновал ее и прошагал еще полквартала до одной забегаловки, «Джой Фэррел», на углу Пятьдесят восьмой.
Народу там было немного. Из музыкального автомата доносился голос Тони Беннета. Бармена я не знал.
Я оглядел витрину за стойкой. И заказал первое попавшееся на глаза виски — «Эли Тайм». Я заказал его неразбавленным и еще стакан воды, запить. Бармен поставил виски на стойку передо мной.
Я взял стаканчик и начал разглядывать содержимое. Интересно, что я ожидал там увидеть?
Итак, я посмотрел, а потом выпил.
Глава 7
Ничего особенного. Сперва я даже не почувствовал вкуса, затем немного заболела голова и слегка затошнило.
Что ж, это и понятно. Просто организм отвык. Ведь я держался целую неделю. Когда это последний раз удавалось удержаться от выпивки целую неделю?
Я не помнил. Возможно, лет в пятнадцать. Или в двадцать. Точно не скажу.
Я стоял, опершись о стойку локтем, поставив одну ногу на перекладину табурета, и пытался разобраться в своих ощущениях. Нет, сейчас вроде бы получше, чем несколько минут назад. С другой стороны, я никак не мог понять... Странно...
— Повторить?
Я уже собрался было кивнуть, но спохватился и отрицательно покачал головой.
— Не сейчас, — ответил я. — Вы не разменяете мне доллар? Мне надо позвонить.
Бармен разменял и указал на кабинку платного телефона. Я плотно прикрыл за собой дверь, достал записную книжку и ручку. Несколько двадцатицентовиков ушло на то, чтобы выяснить, кто занимается делом Ким Даккинен, еще пара — на его поиски, и пот, наконец, я набрал номер участка в Мидтаун-Норт. Попросил позвать детектива Деркина, и чей-то голос ответил:
— Погодите минутку, — а потом: — Джой? Это тебя.
После паузы в трубке раздался уже другой голос:
— Джой Деркин, слушаю вас!
Я сказал:
— Деркин, это Скаддер. Хотел узнать, арестован ли кто-нибудь по делу об убийстве Ким Даккинен.
— Простите, не разобрал вашего имени...
— Это Мэттью Скаддер, и не волнуйтесь, я не пытаюсь получить у вас информацию. Я хочу ее дать. Если вы еще не арестовали этого сутенера, я могу подсказать, где его искать.
В трубке настало молчание. Затем он сказал:
— Мы никого не арестовывали.
— У нее был сутенер.
— Это нам известно.
— Вы знаете его имя?
— Послушайте, мистер Скаддер...
— Имя ее сутенера — Чанс. Возможно, имя, а может, и фамилия или кличка. Во всяком случае, в общей картотеке такой не значится.
— Откуда вам известно, что есть и чего нет в нашей картотеке?
— Я бывший полицейский. Послушайте, Деркин, мне вообще много чего известно, и я хотел бы поговорить с вами. Вы сперва послушайте, а уж потом можете задавать какие угодно вопросы.
— Хорошо.
И я рассказал ему все, что знал о Чансе. Дал полное описание внешности, добавив описание автомобиля и его номер. Сказал, что он пасет минимум четырех девушек и что одна из них, Соня Хендрикс, известна по прозвищу Санни, и описал ее.
— В пятницу вечером он привез Хендрикс по адресу: Центральный парк, Западная, дом 444. Возможно, она живет там, но скорее всего там была организована вечеринка в честь победы боксера Кида Баскомба. Чанса что-то связывает с этим Баскомбом, и возможно, что некто, проживающий в этом доме, и устроил в честь него вечеринку.
Деркин хотел было что-то сказать, но я перебил его.
— В пятницу вечером Чанс узнал, что эта девушка, Даккинен, хочет порвать с ним. В субботу днем он пришел к ней домой, на Восточную Тридцать восьмую, и сказал, что не возражает. И просил освободить квартиру к концу месяца. Это была его квартира. Он ее оплачивал, он же поселил там Даккинен.
— Минутку, — сказал Деркин, и я услышал, как он шелестит бумагами. — Официально эта квартира была снята на имя некоего Дэвида Голдмана. И телефон также зарегистрирован на его имя.
— Вы нашли этого Дэвида Голдмана?
— Пока нет.
— И никогда не найдете. Или же этот Голдман окажется адвокатом или посредником в делах Чанса, и тот действует под его прикрытием. И потом, сам Чанс похож на кого угодно, только не на Дэвида Голдмана.
— Вы вроде бы говорили, он черный?
— Вот именно!
— Вы с ним встречались?
— Да. Он не любит тусовки, но есть два-три места, которые посещает постоянно. — Я продиктовал список. — Узнать, где он живет, мне не удалось. Держит в секрете свой адрес, насколько я понял.
— Это не проблема, — заметил Деркин. — У нас есть справочная служба. К тому же вы ведь сами дали мне его номер или забыли? Найдем адрес по этому номеру.
— Думаю, это просто телефон для связи.
— Но ведь у них должен быть его домашний телефон!
— Возможно.
— А вы сомневаетесь?
— Мне кажется, он из тех, кто тщательно заметает следы, — сказал я.
— Тогда каким же образом вы его отыскали? И вообще какое отношение вы имеете ко всему этому, а, Скаддер?
Мне захотелось повесить трубку. Я выложил ему все сведения, которыми располагал, но отвечать на его вопросы — это уж слишком! Но найти меня куда как проще, чем Чанса, и стоит мне повесить трубку, как Деркин незамедлительно этим займется.
— В пятницу вечером мы с ним виделись. Мисс Даккинен попросила меня быть ее посредником.
— Посредником? В чем?
— Просила заступиться за нее. Передать, что хочет соскочить с крючка. Сама она боялась сказать ему об этом.
— И вы с ним поговорили?
— Да.
— А вы, часом, сами не сутенер, а, Скаддер? Небось, захотели, чтобы она перебралась в ваше стойло?
Я еще крепче сжал пальцами трубку.
— Нет, у меня в этой жизни есть занятия получше, Деркин! А чего это вы вдруг заинтересовались? Свою мамочку захотели пристроить, что ли?
— Да что это вы себе позволяете!
— Не смейте распускать свой поганый язык, вот что! Вам преподносят все, как на блюдечке, готовеньким, а вместо благодарности — хамство! Мне вообще не следовало вам звонить!
Он молчал.
После паузы я сказал:
— Ким Даккинен — приятельница одной моей знакомой. Желаете знать обо мне больше, спросите у полицейского по имени Гузик. Он меня знает. Он до сих пор работает в Мидтаун-Норт?
— Так вы — друг Гузика?
— Не скажу, чтобы мы так уж обожали друг друга, но он может подтвердить, что человек я честный. Я сказал Чансу, что она хочет от него уйти. А потом той же ночью кто-то ее убил. Вы по-прежнему считаете, что убийство произошло в полночь?
— Да, но это приблизительно. Ее обнаружили часов двенадцать спустя. И потом, положение, в котором находилось тело... Так что медэксперт не слишком уверен.
— Плохо.
— Лично мне больше всего жаль ту маленькую горничную. Девчонка из Эквадора. Думаю, что попала в Штаты нелегально, едва говорит по-английски, и надо же вляпаться в такое с самого начала! — Он фыркнул. — Может, желаете взглянуть на тело, подтвердить личность убитой?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50
Я задумался. Да какое ей, собственно, дело? И уже собрался было так и ответить, но вместо этого сказал:
— Возможно, ты права.
— Тогда еще кофе?
— Да, обязательно!
* * *
Я вернулся к статье. Предварительный осмотр позволил установить время убийства — около полуночи. Я пытался вспомнить, что делал в то время, когда он ее убивал. После собрания зашел к «Армстронгу», но вот когда оттуда вышел, не помнил. Спать лег довольно рано, было уже, наверное, около двенадцати, когда я забрался в постель. Вероятно, время убийства установлено лишь приблизительно, так что, должно быть, я уже спал, когда он начал полосовать ее ножом.
Я сидел и пил кофе и снова и снова перечитывал статью.
Из «Армстронга» пошел в церковь. Сел на скамью в заднем ряду и пытался собраться с мыслями. Перед глазами, сменяя друг друга, проносились видения. Эпизоды тех двух встреч с Ким переплетались с обрывками разговора с Чансом.
Я опустил пятьдесят долларов в ящик для пожертвований. Зажег свечу и долго смотрел на пламя, словно пытаясь различить в дрожащем язычке тайные образы.
Потом вернулся и снова уселся на скамью. И все еще сидел там, когда подошел молодой священник и тихим голосом, вежливо извиняясь, сообщил, что они закрываются. Я кивнул и поднялся.
— Вы, кажется, чем-то огорчены? — спросил он. — Могу ли я как-то помочь?
— Нет, не думаю.
— Я вас уже видел, вы к нам заходите время от времени. Знаете, иногда это помогает — просто поговорить с кем-нибудь.
Разве? А вслух я сказал:
— Я не католик, святой отец..
— Это не имеет значения. И если вас что-то тревожит...
— Просто плохие новости, святой отец. Неожиданная смерть друга.
— О, это всегда очень трудно пережить!..
Я уже начал было опасаться, что он станет читать мне проповедь о Божьем промысле, но он молчал и, похоже, ждал, что я скажу ему что-то еще. Наконец я вышел из церкви и какое-то время стоял на тротуаре, соображая, что же делать дальше.
Было около половины седьмого. Собрание начнется только через два часа. Можно, конечно, прийти и пораньше, посидеть, попить кофейку и поболтать с людьми. Но я всегда этого избегал.
Говорят, что тем, кто бросил пить, нельзя терпеть голод. Сегодня я почти ничего не ел, не считая хот-дога в парке. При одной только мысли о еде меня едва не вывернуло наизнанку.
Я пошел в гостиницу. Буквально на каждом шагу попадались или бар, или лавка, торгующая спиртным. Я поднялся к себе в номер и просидел там до собрания.
Я пришел на собрание за несколько минут до начала. Человек шесть приветствовали меня по имени. Я налил кофе и сел.
Выступавший вкратце изложил историю своей пьяной жизни, а большую часть времени посвятил описаниям несчастий, свалившихся на его уже трезвую голову. Брак распался, младшего сына переехал пьяный водитель, сам он долго был безработным и перенес несколько приступов тяжелейшей депрессии.
— Но я все равно не пью, — заявил он. — Когда я первый раз пришел сюда, люди тут говорили, что нет ничего хуже, чем пить. Что от этого вся жизнь идет наперекосяк. И еще говорили, что программа лечения составлена так, что пить нельзя, пусть хоть задница у тебя отвалится, но ни-ни. И вот что мне иногда кажется... Что я сижу трезвым просто из чистого идиотского упрямства. Ничего... Как бы оно там ни складывалось, надо потерпеть...
В перерыве мне захотелось уйти. Вместо этого я налил еще кофе и взял несколько больших печений. И вдруг вспомнил, как Ким говорила, что она жуткая сладкоежка. «Могу есть что угодно и хоть когда-нибудь прибавила бы унцию. Ну разве это не счастье?»
Я ел печенье. Для меня это было все равно что жевать солому, но я все равно ел, а потом запил кофе.
Началось обсуждение, и одна дама долго и бессвязно рассказывала о своих взаимоотношениях с каким-то мужчиной. Она надоела всем до чертиков — каждый день долдонила одно и то же. И я отключился.
Я сидел и твердил про себя: я Мэтт, и я алкоголик. Прошлой ночью убили мою знакомую. Она наняла меня, чтобы я спас ее от гибели. А дело кончилось тем, что я убедил ее, что она в безопасности, и Ким поверила. А убийца обманул меня, заговорил зубы, а я клюнул на его удочку, и вот теперь Ким мертва, и ей уже ничем не поможешь. И это грызет меня, и я не знаю, что теперь делать... И на каждом углу каждой улицы в этом городе — по бару и по одному винному магазину на каждый квартал. И выпивка не вернет ее к жизни, и трезвее от нее я не стану, но какого, собственно, черта? Какого черта я должен мучиться? Почему?..
Я твердил себе: я Мэтт, и я алкоголик, и мы тупеем на этих дурацких собраниях, без конца говорим одни и те же глупости, а тем временем там, на улице, все эти звери убивают друг друга! Мы говорим: «Не пейте», «Как это важно — быть трезвым» и еще: «Потихоньку, постепенно»... И пока мы бубним об этом, как какие-то безмозглые зомби, мир подходит к роковой черте.
Я подумал: «Мое имя Мэтт, и я алкоголик. И мне нужна помощь».
Но когда очередь дошла до меня, сказал:
— Мое имя Мэтт. Спасибо за внимание. Я очень ценю эти собрания. И думаю, что пока просто послушаю.
Сразу после молитвы я ушел. Не стал заходить ни в «Кобб корнер», ни к «Армстронгу», а вместо этого дошел до своей гостиницы, миновал ее и прошагал еще полквартала до одной забегаловки, «Джой Фэррел», на углу Пятьдесят восьмой.
Народу там было немного. Из музыкального автомата доносился голос Тони Беннета. Бармена я не знал.
Я оглядел витрину за стойкой. И заказал первое попавшееся на глаза виски — «Эли Тайм». Я заказал его неразбавленным и еще стакан воды, запить. Бармен поставил виски на стойку передо мной.
Я взял стаканчик и начал разглядывать содержимое. Интересно, что я ожидал там увидеть?
Итак, я посмотрел, а потом выпил.
Глава 7
Ничего особенного. Сперва я даже не почувствовал вкуса, затем немного заболела голова и слегка затошнило.
Что ж, это и понятно. Просто организм отвык. Ведь я держался целую неделю. Когда это последний раз удавалось удержаться от выпивки целую неделю?
Я не помнил. Возможно, лет в пятнадцать. Или в двадцать. Точно не скажу.
Я стоял, опершись о стойку локтем, поставив одну ногу на перекладину табурета, и пытался разобраться в своих ощущениях. Нет, сейчас вроде бы получше, чем несколько минут назад. С другой стороны, я никак не мог понять... Странно...
— Повторить?
Я уже собрался было кивнуть, но спохватился и отрицательно покачал головой.
— Не сейчас, — ответил я. — Вы не разменяете мне доллар? Мне надо позвонить.
Бармен разменял и указал на кабинку платного телефона. Я плотно прикрыл за собой дверь, достал записную книжку и ручку. Несколько двадцатицентовиков ушло на то, чтобы выяснить, кто занимается делом Ким Даккинен, еще пара — на его поиски, и пот, наконец, я набрал номер участка в Мидтаун-Норт. Попросил позвать детектива Деркина, и чей-то голос ответил:
— Погодите минутку, — а потом: — Джой? Это тебя.
После паузы в трубке раздался уже другой голос:
— Джой Деркин, слушаю вас!
Я сказал:
— Деркин, это Скаддер. Хотел узнать, арестован ли кто-нибудь по делу об убийстве Ким Даккинен.
— Простите, не разобрал вашего имени...
— Это Мэттью Скаддер, и не волнуйтесь, я не пытаюсь получить у вас информацию. Я хочу ее дать. Если вы еще не арестовали этого сутенера, я могу подсказать, где его искать.
В трубке настало молчание. Затем он сказал:
— Мы никого не арестовывали.
— У нее был сутенер.
— Это нам известно.
— Вы знаете его имя?
— Послушайте, мистер Скаддер...
— Имя ее сутенера — Чанс. Возможно, имя, а может, и фамилия или кличка. Во всяком случае, в общей картотеке такой не значится.
— Откуда вам известно, что есть и чего нет в нашей картотеке?
— Я бывший полицейский. Послушайте, Деркин, мне вообще много чего известно, и я хотел бы поговорить с вами. Вы сперва послушайте, а уж потом можете задавать какие угодно вопросы.
— Хорошо.
И я рассказал ему все, что знал о Чансе. Дал полное описание внешности, добавив описание автомобиля и его номер. Сказал, что он пасет минимум четырех девушек и что одна из них, Соня Хендрикс, известна по прозвищу Санни, и описал ее.
— В пятницу вечером он привез Хендрикс по адресу: Центральный парк, Западная, дом 444. Возможно, она живет там, но скорее всего там была организована вечеринка в честь победы боксера Кида Баскомба. Чанса что-то связывает с этим Баскомбом, и возможно, что некто, проживающий в этом доме, и устроил в честь него вечеринку.
Деркин хотел было что-то сказать, но я перебил его.
— В пятницу вечером Чанс узнал, что эта девушка, Даккинен, хочет порвать с ним. В субботу днем он пришел к ней домой, на Восточную Тридцать восьмую, и сказал, что не возражает. И просил освободить квартиру к концу месяца. Это была его квартира. Он ее оплачивал, он же поселил там Даккинен.
— Минутку, — сказал Деркин, и я услышал, как он шелестит бумагами. — Официально эта квартира была снята на имя некоего Дэвида Голдмана. И телефон также зарегистрирован на его имя.
— Вы нашли этого Дэвида Голдмана?
— Пока нет.
— И никогда не найдете. Или же этот Голдман окажется адвокатом или посредником в делах Чанса, и тот действует под его прикрытием. И потом, сам Чанс похож на кого угодно, только не на Дэвида Голдмана.
— Вы вроде бы говорили, он черный?
— Вот именно!
— Вы с ним встречались?
— Да. Он не любит тусовки, но есть два-три места, которые посещает постоянно. — Я продиктовал список. — Узнать, где он живет, мне не удалось. Держит в секрете свой адрес, насколько я понял.
— Это не проблема, — заметил Деркин. — У нас есть справочная служба. К тому же вы ведь сами дали мне его номер или забыли? Найдем адрес по этому номеру.
— Думаю, это просто телефон для связи.
— Но ведь у них должен быть его домашний телефон!
— Возможно.
— А вы сомневаетесь?
— Мне кажется, он из тех, кто тщательно заметает следы, — сказал я.
— Тогда каким же образом вы его отыскали? И вообще какое отношение вы имеете ко всему этому, а, Скаддер?
Мне захотелось повесить трубку. Я выложил ему все сведения, которыми располагал, но отвечать на его вопросы — это уж слишком! Но найти меня куда как проще, чем Чанса, и стоит мне повесить трубку, как Деркин незамедлительно этим займется.
— В пятницу вечером мы с ним виделись. Мисс Даккинен попросила меня быть ее посредником.
— Посредником? В чем?
— Просила заступиться за нее. Передать, что хочет соскочить с крючка. Сама она боялась сказать ему об этом.
— И вы с ним поговорили?
— Да.
— А вы, часом, сами не сутенер, а, Скаддер? Небось, захотели, чтобы она перебралась в ваше стойло?
Я еще крепче сжал пальцами трубку.
— Нет, у меня в этой жизни есть занятия получше, Деркин! А чего это вы вдруг заинтересовались? Свою мамочку захотели пристроить, что ли?
— Да что это вы себе позволяете!
— Не смейте распускать свой поганый язык, вот что! Вам преподносят все, как на блюдечке, готовеньким, а вместо благодарности — хамство! Мне вообще не следовало вам звонить!
Он молчал.
После паузы я сказал:
— Ким Даккинен — приятельница одной моей знакомой. Желаете знать обо мне больше, спросите у полицейского по имени Гузик. Он меня знает. Он до сих пор работает в Мидтаун-Норт?
— Так вы — друг Гузика?
— Не скажу, чтобы мы так уж обожали друг друга, но он может подтвердить, что человек я честный. Я сказал Чансу, что она хочет от него уйти. А потом той же ночью кто-то ее убил. Вы по-прежнему считаете, что убийство произошло в полночь?
— Да, но это приблизительно. Ее обнаружили часов двенадцать спустя. И потом, положение, в котором находилось тело... Так что медэксперт не слишком уверен.
— Плохо.
— Лично мне больше всего жаль ту маленькую горничную. Девчонка из Эквадора. Думаю, что попала в Штаты нелегально, едва говорит по-английски, и надо же вляпаться в такое с самого начала! — Он фыркнул. — Может, желаете взглянуть на тело, подтвердить личность убитой?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50