Это был совсем другой жакет!..
Я принял душ, побрился и вышел. Поймал такси и поехал — сперва к дому Ким, проверить еще раз ее гардероб. Тогда, у «Армстронга», на ней был не жакет из лапина, или, если вам угодно, крашеного кролика, который купил ей Чанс. Он ведь был длиннее, пышнее и никакой застежки у горла! Нет, тогда на ней был совсем другой жакет, по всей видимости, действительно из норки, — жакет, который она мечтала променять на свою старую курточку.
И этого жакета в квартире не оказалось.
Я поймал еще одно такси и поехал в Мидтаун-Норт. Деркина на дежурстве не оказалось, тогда я попросил одного из полицейских позвонить ему домой и, наконец, получил доступ к досье Ким. Инвентарный список найденных на месте преступления вещей включал и меховой жакет. Я просмотрел все снимки в папке, но фотографии жакета не нашел.
Доехал на метро до Центрального управления полиции, поговорил с коллегами и попросил помочь. Потом ждал, пока мой запрос не пройдет по всем положенным инстанциям. Ждать пришлось долго. При мне оказалось расписание собраний. Выяснил, что сегодняшняя встреча группы «А. А.» должна состояться буквально в двух кварталах отсюда, в церкви Святого Эндрю. Так что час проболтался там. После собрания заскочил в кафе, перехватил сандвич. Вернулся в Центральное управление. Наконец мне принесли то, что я искал, — меховой жакет, найденный в номере, где умерла Ким. Я не смог бы поклясться, что это был «подлинник», но что он был очень похож, — это точно. Я провел рукой по густому меху, пытаясь снова прокрутить в памяти ту встречу в «Армстронге». Да, тот же самый, той же длины и того же цвета, а у горла красовалась застежка, которой играли тогда ее длинные пальцы с красно-коричневым маникюром на ногтях.
На бирке, пришитой изнутри к подкладке, значилось, что это настоящая норка и что имя меховщика, изготовившего эту вещь, — Арвин Танненбаум.
Фирма Танненбаума располагалась на третьем этаже большого здания на Западной Двадцать девятой, в самом сердце меховой империи Нью-Йорка. Если бы я мог прихватить с собой жакет Ким, это значительно упростило бы дело, но просить Нью-йоркский департамент полиции одолжить мне вещественное доказательство — это уж слишком! Я описал жакет на словах, что мало помогло, затем описал Ким. Проверка записей о сбыте показала, что да, действительно, шесть недель назад описываемый мной жакет был приобретен Ким Даккинен, а чек, приложенный к этому документу, привел нас к продавцу. Он все вспомнил.
Продавец, круглолицый лысеющий мужчина с водянисто-голубыми глазками за толстыми стеклами очков, сказал:
— Высокая девушка. Очень хорошенькая. Вы знаете, я видел ее имя в газетах, и оно показалось мне знакомым, но только я никак не мог вспомнить откуда. Ужасно, просто ужасно!.. Такая хорошенькая девушка!
Он добавил, что была она не одна, а с джентльменом и что именно джентльмен заплатил за манто. Причем наличными, это он очень хорошо запомнил. Впрочем, ничего необычного в этом нет. Небольшой объем реализации образцов происходит за наличный расчет, а клиенты — по большей части или люди, занятые в меховом бизнесе, или же их знакомые, хотя и простой человек с улицы тоже может зайти и купить тут любую из приглянувшихся ему вещей. И все они, как правило, расплачиваются наличными. Потому что не всякий покупатель захочет ждать, пока его чек или карточку проверят, и потом мех — это же предмет роскоши, подарок для близкой и, так сказать, шикарной подруги, и покупатель меньше всего заинтересован, чтобы об этом его презенте кто-то узнал. А потому предпочитает платить наличными. Кстати, и чек по той же причине выписан не на имя того джентльмена, а на имя мисс Даккинен.
Покупка обошлась ему в две с половиной тысячи долларов с учетом торговой наценки. Да, довольно солидная сумма, чтобы носить при себе, но и здесь ничего удивительного тоже нет. Разве у меня совсем недавно не было при себе почти столько же?..
Может ли он описать этого джентльмена?
Торговец вздохнул. Ему гораздо легче описать даму. Она прямо так и стоит перед глазами: эти золотые косы короной вокруг головы, эти пронзительно-синие глаза. Она перемерила несколько манто. Мех ей очень к лицу, она выглядела в нем так элегантно, а вот господин...
Лет тридцати восьми — сорока. Скорее высокий, чем низкий, насколько помнится. А девушка, та была действительно очень высокая.
— Извините, — сказал он. — Я, как бы это выразиться, и его представляю, а вот описать не могу. Вот если бы на нем было меховое пальто, тогда, конечно, я бы рассказал больше, но...
— Как он был одет?
— Кажется... в костюме. Но точно не помню. Просто он из тех мужчин, которые обычно носят костюмы. Нет, совершенно не помню, в чем он был.
— А если бы увидели его снова, узнали бы?
— Мог бы пройти мимо него не улице и не заметить.
— Ну, а если бы его вам показали?
— Тогда, наверное, узнал бы. Да, точно узнал бы.
Я подумал, что он наверняка помнит больше, чем ему кажется. И спросил, какова, по его мнению, профессия этого мужчины.
— Да я даже имени его не знаю! Откуда же мне знать, чем он зарабатывает на жизнь?
— Ну, ваше первое впечатление, — продолжал настаивать я. — Автомеханик? Брокер на бирже? Участник родео?
— О... — сказал он и на какое-то время задумался. — Возможно, бухгалтер, — сказал он наконец.
— Бухгалтер?
— Ну, что-то в этом роде. Юрист по налогообложению, бухгалтер... Это ведь просто предположение. Игра. Вы спрашиваете, а я...
— Ясно. Ну, а национальность?
— Американец. Кто ж еще, по-вашему?
— Но американцы ведь могут быть разные. Я имею в виду происхождение. Англичанин, ирландец, итальянец...
— О, — сказал он, — теперь я понял! Я бы сказал... еврей. Или... скорее итальянец. Темноволосый, ну, знаете, такого средиземноморского типа. По контрасту — она была такая светленькая... Нет, точно не помню, был ли он брюнетом, но то, что контраст был, — это точно. Он мог оказаться греком или испанцем, да кем...
— Он оканчивал колледж?
— Ну, знаете, диплома он не показывал!
— Да, но ведь говорил же он с вами! Или с ней. Как говорил? Как выпускник колледжа или на уличном жаргоне?
— Да нет, вроде бы не на уличном... Это был джентльмен, человек образованный.
— Женатый?
— Ну, во всяком случае, не на ней.
— И все-таки женатый?
— Они все, как правило, женаты. Когда вы холостяк, вам ни к чему покупать норку подруге. Возможно, он и жене своей купил норку, чтобы была довольна.
— Обручальное кольцо на нем было?
— Кольца не помню. — Он дотронулся до золотого ободка на безымянном пальце левой руки. — Может, и было, а может, и нет. Не припомню.
Он вообще мало что помнил, а сведения, полученные от него, были весьма сомнительны. Они могли возникнуть и из подсознательного желания угодить мне, дать именно те ответы, которых я, по его мнению, ожидал. Я мог бы продолжить наш диалог, спросить, к примеру: «Ладно, вы не помните, какие именно были на нем ботинки, но какого типа обувь должен носить такой человек? Ботинки из нубука? Дешевые мокасины? Испанские фирменные туфли? Адидасы? Что?» Но я не стал этого делать. Просто поблагодарил его и вышел.
* * *
На первом этаже этого здания находилось кафе — длинная стойка с табуретами и раздаточным окошком. Я взял чашку кофе, пристроился на табурете и стал подводить итоги. Итак, чем же я располагаю?
У Ким был любовник. Это несомненно. Мужчина, купивший ей манто и рассчитавшийся сотенными купюрами. И не оставивший своих инициалов на чеке.
Мог ли этот тип иметь мачете? Он ведь бухгалтер, не так ли? И ему куда сподручней действовать авторучкой марки «Пилот» с острющим наконечником — смертельное оружие в руках самурая. Чик-чик, вот тебе, сука, вот!
Кофе был довольно скверным. Однако я все же заказал вторую чашку. Сидел, сцепив пальцы, и разглядывал свои руки. Сцепленные пальцы, каждый на своем месте, все сошлись в одно целое, чего не скажешь о деле. Концы с концами не сходятся.
Какой он, к дьяволу, бухгалтер? Разве станет бухгалтер орудовать ножом? Конечно, если убийство спонтанное, в порыве гнева, тогда все возможно. Но ведь убийство Ким тщательно спланировано: номер снят под вымышленным именем, убийца аккуратно замел все следы, не оставляя ни одной зацепки.
Мог ли это быть мужчина, купивший ей манто?
Я отпил еще глоток и решил, что нет, не тот вариант. Не подходил на эту роль и тот тип в мешковатой куртке, передавший мне предупреждение вчера вечером, после собрания. Он был мускулист, но прост и примитивен, как правда, пусть даже и наняли его на этот раз не для демонстрации мускулов. Может ли скромный, сдержанный, с хорошими манерами бухгалтер нанять такого типа?
Вряд ли.
А ее приятель и Чарлз Оуэн Джоунс — не одно ли это лицо? И к чему такой усложненный псевдоним, это второе имя, «Оуэн»? Ведь люди, использующие в качестве псевдонима фамилию типа Смит или Джоунс, скорее назовутся Джоем или Джоном, но уж не Чарлзом Оуэном...
А может, его звали Чарлз Оуэнс? И он уже начал было писать это имя в карточке, но затем спохватился и опустил последнюю букву в слове «Оуэнс», превратив его таким образом во второе имя. Что-то в этом есть.
Но потом я поразмыслил и решил, что все это ерунда.
И еще этот идиот из гостиницы. Ведь его так толком и не допросили. Деркин сказал, что парень был под кайфом и что он, по всей видимости, латиноамериканец. Почему? Возможно, парень был не в ладах с английским. Однако он был наверняка очень шустрый тип, иначе вряд ли его взяли бы в такой приличный отель с плохим знанием языка, да еще на должность, требующую непрерывного общения с людьми! Нет, это просто обычная халатность, что им никто толком до сих пор не занялся. Если бы его допросили как следует, ну, хотя бы так, как я сейчас этого торговца мехами, тогда, возможно, удалось бы выудить что-нибудь ценное. Свидетели всегда помнят больше, чем им самим кажется.
* * *
Паренька, зарегистрировавшего Чарлза Оуэна Джоунса, звали Октавио Кальдерон, и последний раз он был на службе в субботу: дежурил с четырех до двенадцати ночи. В воскресенье днем он позвонил и сказался больным. Вчера снова звонил, а в третий раз позвонил примерно за час до моего прихода в «Гэлакси» и сообщил помощнику управляющего, что все еще болен. Очевидно, не появится еще день, а то и дольше.
Я спросил, что же случилось с беднягой. Помощник управляющего вздохнул и покачал головой.
— Не знаю, — сказал он. — Разве у них что поймешь, у этих иностранцев! Если уж не хотят отвечать на прямой вопрос, то тут же прикидываются, что плохо знают английский. Сразу начинают твердить: «no comprendo». И больше от них ничего не добьешься.
— Вы хотите сказать, что наняли на такую должность человека, который почти не знает английского?
— О, нет, нет! Сам Кальдерон прекрасно говорит по-английски. Это ведь не он звонил. Кто-то другой, по его просьбе, — он покачал головой. — Он очень скромный молодой человек, я говорю о нашем Тавио. Подозреваю, что он специально попросил позвонить друга, решил, видно, что, если позвонит чужой, я не стану бранить его. Думаю, что он и вправду серьезно болен и не в состоянии встать с постели и позвонить мне. Кажется, в доме, где он снимает комнату, телефон стоит внизу, в холле. Нет, звонил не он. Другой парень, с куда более сильным, чем у Тавио, акцентом. Латиноамериканским акцентом.
— А вчера тоже он звонил?
— Вроде бы...
— Тот же мужчина, что и сегодня?
— Не знаю, точно не скажу. По телефону голоса у всех этих латиноамериканцев все на один лад. Одно могу сказать наверняка: это был мужской голос. Думаю, тот же голос, но поклясться не могу. Да и какая, собственно, разница?
— Никакой, — согласился я. — Ну, а как насчет воскресенья? Уж тогда-то, наверное, Кальдерон звонил сам?
— Меня в воскресенье не было.
— А у вас номер его телефона есть?
— Да, кажется, да. Но телефон-то у него внизу, в холле. Вряд ли он подойдет сам.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50