Я просто занимаюсь проституцией. И знаете, есть худшие способы прожить какой-то период жизни.
— Несомненно.
— У меня много свободного времени, удовольствий и развлечений. Я много читаю, хожу в кино и музеи. Чанс любит водить меня на концерты. Знаете байку про слепых и слона? Один из них хватает слона за хвост и говорит, что это змея, другой хлопает его по заду и утверждает, что это стена.
— И что же?
— Мне кажется, что Чанс — это слон, а все его девушки — слепые. Каждая из нас видит в нем свое.
— И, конечно, у вас в квартире есть африканская скульптура?
У нее была одна статуэтка, примерно дюймов тридцати в высоту. Маленький человечек с пучком прутьев о руке. Фигурка была инкрустирована синими и красными бусинками и мелкими, очень красивыми ракушками.
— Мой домашний божок, — объяснила она. — Фигурка из Камеруна. Знаете, как называются эти раковины? Каури. Первобытные племена африканских и азиатских стран использовали их вместо денег. Нечто вроде швейцарского франка первобытного мира. Видите, какая форма? Я подошел и посмотрел.
— Напоминают женские прелести, верно? То, что мужчины покупают и продают. Хотите еще сыра?
— Нет, спасибо.
— А коки?
— Нет.
— Что ж, — сказала она, — если вам что-нибудь еще понадобится, дайте мне знать.
Глава 19
Я вышел из подъезда, когда к обочине подкатило такси и из него вылез пассажир. Я занял освободившуюся машину и назвал адрес своей гостиницы.
Дворники не работали. Водитель был белый, хотя машина, вероятно, принадлежала не ему — за щиток у ветрового стекла была засунута лицензия, где на фотографии красовался чернокожий. Внизу приписка: «Не курить — водитель аллергик». В салоне воняло марихуаной.
— Ни черта не видно! — проворчал водитель.
Я откинулся на спинку сиденья и расслабился — движение всегда доставляло мне удовольствие.
* * *
Из вестибюля позвонил Чансу, затем поднялся к себе в номер. Минут через пятнадцать он перезвонил.
— ОСЛЗ — СВД, — сказал он. — Нет, ей-богу, мне это нравится! Ну, и в какие же двери вы сегодня стучали?
— Во многие.
— И?..
— У нее был любовник. Он покупал ей подарки, и она ими хвасталась.
— Перед кем? Перед другими девушками?
— Нет. И это доказывает, что она хотела сохранить свою связь в тайне. Ее соседка рассказала мне о подарках.
— И эта же соседка забрала котенка?
— Верно.
— ОСЛЗ — СВД! Черт, смотрите-ка, сработало! Искали пропавшего котенка, а напали на след. Что за подарки?
— Меха, драгоценности.
— Меха... — протянул он. — Вы, что же, имеете в виду кроличий жакет?
— Она говорила, он из норки.
— Крашеный кролик, — сказал он. — Я купил ей этот жакет, причем выбирали мы вместе. Прошлой зимой. Соседка говорит, что это норка, надо же! Хотел бы я продать этой соседке пару таких же норок! Можно было бы неплохо заработать.
— Ким говорила, что это норка.
— Кому, соседке?
— Мне. — Я закрыл глаза и представил ее за столиком у «Армстронга». — Сказала, что приехала в город в хлопковой курточке, а теперь носит настоящую норку, но с удовольствием променяла бы ее на ту курточку, если бы можно было вернуть эти годы.
Он громко расхохотался.
— Крашеный кролик! — повторил он. — Стоит, конечно, подороже, чем та тряпка, что была на ней в автобусе. Но, поверьте, не целое состояние. И никакой любовник ей ничего не покупал, потому что жакет купил я.
— Что ж, тогда...
— Разве что я и есть тот приятель, о котором идет речь.
— Допустим.
— И еще вы сказали, драгоценности. Все это полный бред, дружище. Вы видели, что лежит у нее в шкатулке? Там нет ничего ценного.
— Знаю.
— Фальшивый жемчуг, дешевое колечко. Единственную красивую вещь подарил я. Может, вы заметили браслет?
— Из слоновой кости?
— Да, из бивня слона. Очень старая слоновая кость, инкрустированная золотом. Застежка и петля тоже золотые. Правда, золота там не так много, но золото — оно всегда золото, верно?
— Вы купили ей и этот браслет?
— Да, достал за сто долларов. Вообще-то в магазине такая вещица может стоить все триста. А может, и больше. Да еще поди найди такую красивую.
— Краденый?
— Ну, скажем, так: чека у меня нет. А парень, который продал его мне, не говорил, где он его взял. Сказал только, что хочет за него сотню. Надо было забрать его, как и ту фотографию. Послушайте, я купил его только потому, что он мне понравился. Но не самому же мне его было носить? Я подумал, что он будет неплохо смотреться на ее руке. И отдал ей. Ну, вот. И вы до сих пор считаете, что у нее был любовник?
— Думаю, да.
— Тем не менее уже не так в этом уверены, верно? Или это просто голос звучит у вас устало. Вы устали?
— Да.
— Слишком много дверей, да?.. Так чем еще, по-вашему, занимался этот ее любовник, помимо того, что дарил ей все эти несуществующие подарки?
— Заботился о ней, полагаю.
— О, черт! — буркнул он. — Но ведь и я тем же самым занимался. Что мне еще оставалось, как не заботиться об этой девушке?
Я растянулся на постели и уснул, не раздеваясь. Я стучался в слишком многие двери, говорил со слишком многими людьми. Еще надо бы повидаться с Санни Хендрикс. Я звонил ей и сказал, что зайду, а вместо этого уснул. Мне снилась кровь и женские крики, и проснулся я весь в поту и с каким-то металлическим привкусом во рту.
Принял душ, оделся. Проверил номер телефона Санни, записанный в блокноте. Спустился в вестибюль и позвонил. Никто не снял трубку.
Я испытал нечто похожее на облегчение. Взглянул на часы и отправился к Святому Павлу.
* * *
Сегодня выступал какой-то тип с тихим голосом, редеющими светло-каштановыми волосами и мальчишеской физиономией. Я принял его за банковского служащего.
Но он оказался убийцей. Он был гомосексуалистом и как-то ночью, в пьяном беспамятстве, убил своего любовника: нанес ему тридцать или сорок ударов кухонным ножом. Он утверждал, что почти ничего не помнил, что то впадал в забытье, то выходил из него и видел, что держит в руках нож, а потом снова проваливался в тьму. Отбыл семь лет тюремного заключения в Аттике, вышел и вот уже три года, как не пьет.
Слушать его было страшно. Я никак не мог разобраться, какие чувства он у меня вызывал. И не знал, радоваться мне или сожалеть о том, что он жив и теперь на свободе.
В перерыве я разговаривал с Джимми. Может, выступление этого гомика так повлияло на меня или не оставляли мысли о смерти Ким, но неожиданно для себя я вдруг заговорил обо всем этом насилии, преступлениях, убийствах.
— Знаешь, меня уже все это просто бесит, — сказал я. — Стоит раскрыть газету, и тут же натыкаешься па разные ужасы. Доконали уже!
— Слыхал анекдот — из серии врачебных? — спросил Джимми. «Доктор, как начну вот тут ковырять — сразу так больно!» — «А вы не ковыряйте!»
— Ну и что?
— Да то, что тебе нужно прекратить это чтение газет, — ответил он. Я выразительно на него посмотрел. — Я серьезно, — сказал он. — Все эти истории меня тоже пугают. И вообще вся ситуация в мире. Если даже и есть хорошая новость, так ее ни за что не напечатают. Одни ужасы. Но знаешь, я тут подумал или мне подсказал кто, уже не помню, короче, до меня дошло: ведь нет такого закона, который бы обязывал меня читать всю эту муть.
— Просто игнорировать, да?
— Почему бы и нет?
— Ну, это какой-то страусиный подход. Раз не вижу, стало быть, меня не колышет?
— Возможно, но лично я смотрю на это несколько иначе. Мне кажется, не стоит сходить с ума от того, чего не в силах исправить.
— Но нельзя не замечать того, что творится.
— Почему бы и нет?
Я вспомнил Донну.
— Возможно, потому, что я связан со всем человечеством.
— Я тоже, — сказал он. — Вот прихожу сюда, слушаю, говорю. Бросил пить. Это и есть то, что связывает меня с человечеством.
Я налил себе еще кофе и взял печенье. Во время обсуждения нее в один голос заявили, что им очень понравилась искренность выступавшего.
«Господи, — подумал я, — а ведь сам я сроду ничего подобного не делал!» И посмотрел на стенку. На ней были развешаны плакаты с изречениями типа: «Будь проще — и к тебе потянутся!», «Тише едешь — дальше будешь». И никак не мог оторвать глаз от одного: «Все, что ни делается, все во славу Божию».
Ничего себе!.. Даже находясь в отключке, я никого не убивал, руки ни на кого не поднял. А если бы сорвался?
И когда настал мой черед, я выступать отказался.
Глава 20
Дэнни Бой поднес стакан с русской водкой к глазам и стал разглядывать ее на свет.
— Чистота. Прозрачность. Крепость, — сказал он, словно перекатывая слова во рту, произнося каждый слог с невероятной отчетливостью. — Хорошая водка — она как лезвие бритвы. Острый скальпель в руках умелого хирурга. Не оставляет рваных краев.
Он отпил унции три этой самой «чистоты и прозрачности». Мы сидели в «Пуганс». На нем было нечто вроде матроски с широким воротником, отделанным тонким красным кантом, еле различимым в полутьме бара. Я пил содовую с лимоном. Пробегая мимо нашего столика, веснушчатая официантка сообщила, что напиток этот называется «Лайм Рики». Лично я ничего против не имел, но, помнится, делая заказ, я называл что-то другое.
Дэнни Бой сказал:
— Значит так, давай подобьем бабки. Имя — Ким Даккинен. Крупная блондинка лет двадцати с хвостиком, проживала в Меррей-Хилл, убита две недели назад в «Гэлакси».
— Ну, двух недель еще не прошло.
— Верно. Была одной из девушек Чанса. И еще имелся у нее дружок. И именно он тебя интересует. Дружок.
— Правильно.
— И ты заплатишь любому, кто даст тебе о нем хоть какую-то информацию. Сколько?
Я пожал плечами.
— Чеком, наличными? Сколько именно баксов?
Я снова пожал плечами.
— Не знаю, Дэнни. Это зависит от информации, от кого она исходит и куда пойдет. Миллиона долларов у меня нет, но ты сам знаешь, последние центы еще не считаю.
— Так ты сказал, что она была одной из девиц Чанса?
— Именно.
— Смотри, как интересно получается! Не так давно мы искали этого самого Чанса. Пришлось даже пойти на бокс и показать тебе его.
— Точно.
— А несколько дней спустя блондинку убивают, и ее фотография красуется во всех газетах. Ты искал ее сутенера, и она погибла. А теперь ты ищешь ее любовника.
— Ну и что?
Он одним глотком допил водку.
— Чанс в курсе, чем ты занимаешься?
— Да, он знает.
— Ты говорил с ним об этом?
— Говорил.
— Очень интересно!.. — Он поднес пустой стакан к свету, щурясь, посмотрел сквозь стекло, видимо, проверяя на прозрачность и чистоту. А потом сказал: — Кто твой клиент?
— Этого я сказать не могу.
— Смешно... Люди хотят получить информацию и делают вид, что не знают, какой ценой она достается. Ладно, нет проблем. Поспрошаю кое-каких людишек, загляну кое-куда. Это тебя устроит?
— Да.
— А тебе вообще что-нибудь известно об этом неизвестном друге?
— Что ты имеешь в виду?
— Ну, к примеру, молодой он или старый, хитер или простоват, женат или холост? Ходил ли в школу, регулярно ли обедает?
— Возможно, он дарит подарки.
— О, это значительно сужает область поиска!
— Знаю.
Что ж, — заметил он. — Попробуем, что нам еще остается...
* * *
Действительно, поиски приятеля Ким — это было единственным, что могло пролить свет на всю эту историю. После собрания я вернулся в гостиницу и нашел записку. «Позвоните Санни» — было написано там и значился номер телефона, по которому я уже звонил. Я позвонил из кабинки в вестибюле, и снова никто не ответил. Неужели у нее нет автоответчика? Ведь эти аппараты сейчас почти у всех.
Я поднялся к себе в номер, но на месте как-то не сиделось. Усталости я не чувствовал, а после нескольких чашек кофе, что выпил на собрании, был возбужден и полон желания действовать. Просмотрел свои записи в блокноте, перечитал стихотворение Донны, и мне вдруг показалось, что я ищу ответ, который уже есть.
В работе полицейского такое случается довольно часто. Проще всего в подобных случаях спросить того, кто знает этот ответ. Самое сложное — вычислить человека, который этот ответ даст.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50
— Несомненно.
— У меня много свободного времени, удовольствий и развлечений. Я много читаю, хожу в кино и музеи. Чанс любит водить меня на концерты. Знаете байку про слепых и слона? Один из них хватает слона за хвост и говорит, что это змея, другой хлопает его по заду и утверждает, что это стена.
— И что же?
— Мне кажется, что Чанс — это слон, а все его девушки — слепые. Каждая из нас видит в нем свое.
— И, конечно, у вас в квартире есть африканская скульптура?
У нее была одна статуэтка, примерно дюймов тридцати в высоту. Маленький человечек с пучком прутьев о руке. Фигурка была инкрустирована синими и красными бусинками и мелкими, очень красивыми ракушками.
— Мой домашний божок, — объяснила она. — Фигурка из Камеруна. Знаете, как называются эти раковины? Каури. Первобытные племена африканских и азиатских стран использовали их вместо денег. Нечто вроде швейцарского франка первобытного мира. Видите, какая форма? Я подошел и посмотрел.
— Напоминают женские прелести, верно? То, что мужчины покупают и продают. Хотите еще сыра?
— Нет, спасибо.
— А коки?
— Нет.
— Что ж, — сказала она, — если вам что-нибудь еще понадобится, дайте мне знать.
Глава 19
Я вышел из подъезда, когда к обочине подкатило такси и из него вылез пассажир. Я занял освободившуюся машину и назвал адрес своей гостиницы.
Дворники не работали. Водитель был белый, хотя машина, вероятно, принадлежала не ему — за щиток у ветрового стекла была засунута лицензия, где на фотографии красовался чернокожий. Внизу приписка: «Не курить — водитель аллергик». В салоне воняло марихуаной.
— Ни черта не видно! — проворчал водитель.
Я откинулся на спинку сиденья и расслабился — движение всегда доставляло мне удовольствие.
* * *
Из вестибюля позвонил Чансу, затем поднялся к себе в номер. Минут через пятнадцать он перезвонил.
— ОСЛЗ — СВД, — сказал он. — Нет, ей-богу, мне это нравится! Ну, и в какие же двери вы сегодня стучали?
— Во многие.
— И?..
— У нее был любовник. Он покупал ей подарки, и она ими хвасталась.
— Перед кем? Перед другими девушками?
— Нет. И это доказывает, что она хотела сохранить свою связь в тайне. Ее соседка рассказала мне о подарках.
— И эта же соседка забрала котенка?
— Верно.
— ОСЛЗ — СВД! Черт, смотрите-ка, сработало! Искали пропавшего котенка, а напали на след. Что за подарки?
— Меха, драгоценности.
— Меха... — протянул он. — Вы, что же, имеете в виду кроличий жакет?
— Она говорила, он из норки.
— Крашеный кролик, — сказал он. — Я купил ей этот жакет, причем выбирали мы вместе. Прошлой зимой. Соседка говорит, что это норка, надо же! Хотел бы я продать этой соседке пару таких же норок! Можно было бы неплохо заработать.
— Ким говорила, что это норка.
— Кому, соседке?
— Мне. — Я закрыл глаза и представил ее за столиком у «Армстронга». — Сказала, что приехала в город в хлопковой курточке, а теперь носит настоящую норку, но с удовольствием променяла бы ее на ту курточку, если бы можно было вернуть эти годы.
Он громко расхохотался.
— Крашеный кролик! — повторил он. — Стоит, конечно, подороже, чем та тряпка, что была на ней в автобусе. Но, поверьте, не целое состояние. И никакой любовник ей ничего не покупал, потому что жакет купил я.
— Что ж, тогда...
— Разве что я и есть тот приятель, о котором идет речь.
— Допустим.
— И еще вы сказали, драгоценности. Все это полный бред, дружище. Вы видели, что лежит у нее в шкатулке? Там нет ничего ценного.
— Знаю.
— Фальшивый жемчуг, дешевое колечко. Единственную красивую вещь подарил я. Может, вы заметили браслет?
— Из слоновой кости?
— Да, из бивня слона. Очень старая слоновая кость, инкрустированная золотом. Застежка и петля тоже золотые. Правда, золота там не так много, но золото — оно всегда золото, верно?
— Вы купили ей и этот браслет?
— Да, достал за сто долларов. Вообще-то в магазине такая вещица может стоить все триста. А может, и больше. Да еще поди найди такую красивую.
— Краденый?
— Ну, скажем, так: чека у меня нет. А парень, который продал его мне, не говорил, где он его взял. Сказал только, что хочет за него сотню. Надо было забрать его, как и ту фотографию. Послушайте, я купил его только потому, что он мне понравился. Но не самому же мне его было носить? Я подумал, что он будет неплохо смотреться на ее руке. И отдал ей. Ну, вот. И вы до сих пор считаете, что у нее был любовник?
— Думаю, да.
— Тем не менее уже не так в этом уверены, верно? Или это просто голос звучит у вас устало. Вы устали?
— Да.
— Слишком много дверей, да?.. Так чем еще, по-вашему, занимался этот ее любовник, помимо того, что дарил ей все эти несуществующие подарки?
— Заботился о ней, полагаю.
— О, черт! — буркнул он. — Но ведь и я тем же самым занимался. Что мне еще оставалось, как не заботиться об этой девушке?
Я растянулся на постели и уснул, не раздеваясь. Я стучался в слишком многие двери, говорил со слишком многими людьми. Еще надо бы повидаться с Санни Хендрикс. Я звонил ей и сказал, что зайду, а вместо этого уснул. Мне снилась кровь и женские крики, и проснулся я весь в поту и с каким-то металлическим привкусом во рту.
Принял душ, оделся. Проверил номер телефона Санни, записанный в блокноте. Спустился в вестибюль и позвонил. Никто не снял трубку.
Я испытал нечто похожее на облегчение. Взглянул на часы и отправился к Святому Павлу.
* * *
Сегодня выступал какой-то тип с тихим голосом, редеющими светло-каштановыми волосами и мальчишеской физиономией. Я принял его за банковского служащего.
Но он оказался убийцей. Он был гомосексуалистом и как-то ночью, в пьяном беспамятстве, убил своего любовника: нанес ему тридцать или сорок ударов кухонным ножом. Он утверждал, что почти ничего не помнил, что то впадал в забытье, то выходил из него и видел, что держит в руках нож, а потом снова проваливался в тьму. Отбыл семь лет тюремного заключения в Аттике, вышел и вот уже три года, как не пьет.
Слушать его было страшно. Я никак не мог разобраться, какие чувства он у меня вызывал. И не знал, радоваться мне или сожалеть о том, что он жив и теперь на свободе.
В перерыве я разговаривал с Джимми. Может, выступление этого гомика так повлияло на меня или не оставляли мысли о смерти Ким, но неожиданно для себя я вдруг заговорил обо всем этом насилии, преступлениях, убийствах.
— Знаешь, меня уже все это просто бесит, — сказал я. — Стоит раскрыть газету, и тут же натыкаешься па разные ужасы. Доконали уже!
— Слыхал анекдот — из серии врачебных? — спросил Джимми. «Доктор, как начну вот тут ковырять — сразу так больно!» — «А вы не ковыряйте!»
— Ну и что?
— Да то, что тебе нужно прекратить это чтение газет, — ответил он. Я выразительно на него посмотрел. — Я серьезно, — сказал он. — Все эти истории меня тоже пугают. И вообще вся ситуация в мире. Если даже и есть хорошая новость, так ее ни за что не напечатают. Одни ужасы. Но знаешь, я тут подумал или мне подсказал кто, уже не помню, короче, до меня дошло: ведь нет такого закона, который бы обязывал меня читать всю эту муть.
— Просто игнорировать, да?
— Почему бы и нет?
— Ну, это какой-то страусиный подход. Раз не вижу, стало быть, меня не колышет?
— Возможно, но лично я смотрю на это несколько иначе. Мне кажется, не стоит сходить с ума от того, чего не в силах исправить.
— Но нельзя не замечать того, что творится.
— Почему бы и нет?
Я вспомнил Донну.
— Возможно, потому, что я связан со всем человечеством.
— Я тоже, — сказал он. — Вот прихожу сюда, слушаю, говорю. Бросил пить. Это и есть то, что связывает меня с человечеством.
Я налил себе еще кофе и взял печенье. Во время обсуждения нее в один голос заявили, что им очень понравилась искренность выступавшего.
«Господи, — подумал я, — а ведь сам я сроду ничего подобного не делал!» И посмотрел на стенку. На ней были развешаны плакаты с изречениями типа: «Будь проще — и к тебе потянутся!», «Тише едешь — дальше будешь». И никак не мог оторвать глаз от одного: «Все, что ни делается, все во славу Божию».
Ничего себе!.. Даже находясь в отключке, я никого не убивал, руки ни на кого не поднял. А если бы сорвался?
И когда настал мой черед, я выступать отказался.
Глава 20
Дэнни Бой поднес стакан с русской водкой к глазам и стал разглядывать ее на свет.
— Чистота. Прозрачность. Крепость, — сказал он, словно перекатывая слова во рту, произнося каждый слог с невероятной отчетливостью. — Хорошая водка — она как лезвие бритвы. Острый скальпель в руках умелого хирурга. Не оставляет рваных краев.
Он отпил унции три этой самой «чистоты и прозрачности». Мы сидели в «Пуганс». На нем было нечто вроде матроски с широким воротником, отделанным тонким красным кантом, еле различимым в полутьме бара. Я пил содовую с лимоном. Пробегая мимо нашего столика, веснушчатая официантка сообщила, что напиток этот называется «Лайм Рики». Лично я ничего против не имел, но, помнится, делая заказ, я называл что-то другое.
Дэнни Бой сказал:
— Значит так, давай подобьем бабки. Имя — Ким Даккинен. Крупная блондинка лет двадцати с хвостиком, проживала в Меррей-Хилл, убита две недели назад в «Гэлакси».
— Ну, двух недель еще не прошло.
— Верно. Была одной из девушек Чанса. И еще имелся у нее дружок. И именно он тебя интересует. Дружок.
— Правильно.
— И ты заплатишь любому, кто даст тебе о нем хоть какую-то информацию. Сколько?
Я пожал плечами.
— Чеком, наличными? Сколько именно баксов?
Я снова пожал плечами.
— Не знаю, Дэнни. Это зависит от информации, от кого она исходит и куда пойдет. Миллиона долларов у меня нет, но ты сам знаешь, последние центы еще не считаю.
— Так ты сказал, что она была одной из девиц Чанса?
— Именно.
— Смотри, как интересно получается! Не так давно мы искали этого самого Чанса. Пришлось даже пойти на бокс и показать тебе его.
— Точно.
— А несколько дней спустя блондинку убивают, и ее фотография красуется во всех газетах. Ты искал ее сутенера, и она погибла. А теперь ты ищешь ее любовника.
— Ну и что?
Он одним глотком допил водку.
— Чанс в курсе, чем ты занимаешься?
— Да, он знает.
— Ты говорил с ним об этом?
— Говорил.
— Очень интересно!.. — Он поднес пустой стакан к свету, щурясь, посмотрел сквозь стекло, видимо, проверяя на прозрачность и чистоту. А потом сказал: — Кто твой клиент?
— Этого я сказать не могу.
— Смешно... Люди хотят получить информацию и делают вид, что не знают, какой ценой она достается. Ладно, нет проблем. Поспрошаю кое-каких людишек, загляну кое-куда. Это тебя устроит?
— Да.
— А тебе вообще что-нибудь известно об этом неизвестном друге?
— Что ты имеешь в виду?
— Ну, к примеру, молодой он или старый, хитер или простоват, женат или холост? Ходил ли в школу, регулярно ли обедает?
— Возможно, он дарит подарки.
— О, это значительно сужает область поиска!
— Знаю.
Что ж, — заметил он. — Попробуем, что нам еще остается...
* * *
Действительно, поиски приятеля Ким — это было единственным, что могло пролить свет на всю эту историю. После собрания я вернулся в гостиницу и нашел записку. «Позвоните Санни» — было написано там и значился номер телефона, по которому я уже звонил. Я позвонил из кабинки в вестибюле, и снова никто не ответил. Неужели у нее нет автоответчика? Ведь эти аппараты сейчас почти у всех.
Я поднялся к себе в номер, но на месте как-то не сиделось. Усталости я не чувствовал, а после нескольких чашек кофе, что выпил на собрании, был возбужден и полон желания действовать. Просмотрел свои записи в блокноте, перечитал стихотворение Донны, и мне вдруг показалось, что я ищу ответ, который уже есть.
В работе полицейского такое случается довольно часто. Проще всего в подобных случаях спросить того, кто знает этот ответ. Самое сложное — вычислить человека, который этот ответ даст.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50