Потом вернулся в Штаты и занялся бизнесом.
— Сами себя перевоспитали?
— Да я себя заново сделал! Изобрел, вот что! Назвался Чансом. А начинал жизнь совсем под другими именем и фамилией, которые не имели ничего общего с этим словом — Чанс. Итак, я дал себе новое имя, создал новый стиль жизни, и все сразу стало на свои места. А сутенерству выучиться нетрудно. Весь секрет в силе. Будете делать вид, что у вас есть сила и власть, и женщины сами придут и отдадут вам все. Поверьте, так оно и есть.
— И вам необязательно носить красную шляпу?
— Одеться, чтобы хорошо выглядеть, — это самое легкое. Важно другое: действовать и вести себя вопреки стереотипу. Тогда люди будут думать: он человек особенный.
— А вы особенный?
— Ну, не знаю. С девушками, во всяком случае, всегда поступаю честно. Никогда не бил, не угрожал. Ким захотела уйти — и что я сделал? Сказал ей: иди и будь счастлива.
— В общем, сутенер с золотым сердцем.
— А вы, я вижу, все шутите! Нет, я действительно о них заботился. И всегда мечтал о другой, прекрасной жизни, дружище!.. Правда, мечтал.
— И до сих пор мечтаете?
Он покачал головой.
— Нет, — ответил он после паузы. — Все ускользает. Все разваливается, уплывает куда-то. Не за что уцепиться...
* * *
Мы выехали из гаража перестроенного под дом пожарного депо. Я — на заднем сиденье, а за рулем Чанс в шоферской кепочке. Отъехав на несколько кварталов, он притормозил, снял кепку и сунул ее в бардачок, а я перебрался на переднее сиденье. К тому времени интенсивность движения спала, и доехали мы быстро и почти в полном молчании. Мы словно стеснялись друг друга, как люди, в порыве откровенности сказавшие больше, чем ожидали сами.
Никто мне не звонил и ничего не передавал. Я поднялся наверх, переоделся, потом, уже подойдя к двери, вернулся и достал револьвер из ящика. Какой смысл иметь при себе оружие, из которого я, по всей видимости, не способен выстрелить? Смысла не было, тем не менее я сунул револьвер в карман. Так, на всякий случай.
Спустился, купил газету, а потом без долгих размышлений свернул за угол, к «Армстронгу». Вошел и уселся за столик. За свой постоянный столик в дальнем углу. Подошла Трина, посетовала, что давненько меня не видела, и приняла заказ. Чизбургер, маленький салат и кофе.
Она удалилась на кухню, а мне почему-то представилось мартини. Чистое, сухое и холодное, как лед, в бокале на тонкой ножке. Я отчетливо видел это мартини, улавливал его можжевеловый запах с горьковатым привкусом лимонной корочки. Ощущал, как холодные его капли стекают по горлу в желудок.
Господи!..
Но бешеное желание выпить исчезло столь же внезапно, как и появилось. И я решил, что это просто рефлекс, реакция на атмосферу «Армстронга». Ведь я выпивал здесь так часто и на протяжении такого долгого времени. И меня прогнали отсюда после того, последнего захода, и с тех пор я ни разу не переступил порог этого заведения. Так что вполне естественно, что я думаю о выпивке. И это вовсе не означает, что я буду пить.
Я съел все, что мне принесли, и заказал вторую чашку кофе. Прочитал газету, расплатился по счету, дал на чай. Пора было идти к Святому Павлу.
* * *
Обсуждение превратилось в некий алкогольный вариант Американской Мечты. Выступавший был когда-то нищим пареньком из Ворчестера, штат Массачусетс. Он работал, как каторжный, с самого детства, зарабатывая себе деньги на колледж, окончил его и, постепенно поднимаясь по служебной лестнице, занял, наконец, пост вице-президента одной телевизионной компании. А потом лишился всего из-за пьянства. Он скатился на самое дно, не вылезал из лос-анджелесских больниц, а затем вдруг открыл для себя «А. А.» и вернул все, что потерял.
Эта поучительная история, несомненно, произвела бы на меня впечатление, если бы я слушал ее более внимательно. Но мысли мои были не здесь. Я думал о похоронах Санни, о том, что рассказал мне Чанс, а потом — о деле, пытаясь расставить все разрозненные фрагменты по своим местам.
Они же все у меня на руках, абсолютно все! А целостной картины не получается. Может быть, я гляжу на эту картину просто не под тем углом?
Во время обсуждения, незадолго до того, как настала моя очередь выступать, я поднялся и вышел. Сегодня даже имени своего произносить не хотелось. Вернулся в гостиницу, преодолевая искушение заскочить к «Армстронгу» на минутку.
Позвонил Деркину. Его не оказалось на месте. Я, так и не попросив ничего передать, повесил трубку и тут же снова поднял ее. И набрал номер Джен.
Никто не ответил. Наверное, еще не пришла с собрания. А потом обязательно пойдет пить кофе, так что раньше одиннадцати не вернется.
Я и сам мог бы досидеть до конца. А потом пойти в кафе со всей честной компанией. И сейчас еще не поздно присоединиться к ним. Отсюда до «Кобб корнер», где они обычно собираются, рукой подать.
Я поразмыслил и решил, что не так уж мне туда и хочется.
Взял книжку, но никак не мог сосредоточиться. Отшвырнул ее, разделся, зашел в ванную и включил душ. О Бог ты мой, ну зачем мне душ? Ведь я уже принимал душ утром. А до седьмого пота я сегодня не вкалывал. Смотрел, как Чанс работает со штангой, — вот и вся активная деятельность за день. Так что мне этот душ?
Я выключил воду и снова оделся.
Господи, я чувствовал себя, словно тигр в клетке! Снял трубку, хотел позвонить Чансу. Но ведь этому сукиному сыну нельзя позвонить просто так, надо обязательно вызывать его через идиотскую службу, а потом ждать, пока он не перезвонит. А ждать мне не хотелось. Позвонил Джен. Ее все еще не было. Потом позвонил Деркину. Его тоже не было, а просить, чтобы ему передали сообщение о моем звонке, я не стал.
Может, он в забегаловке на Десятой авеню, сидит и расслабляется со своими дружками? И я подумал, что, наверное, стоит пойти и поискать его там, но я лукавил: вовсе не Деркин мне нужен, я просто ищу и никак не могу найти предлог, чтобы зайти в эту заплеванную забегаловку и поставить ногу на медную приступку у бара.
А есть ли там вообще эта медная приступочка? Я закрыл глаза и пытался представить это место, и где-то через секунду вспомнил абсолютно все — вплоть до запаха разлитого спиртного, несвежего пива и мочи. Сырого и манящего, словно дом родной, запаха дешевой пивной.
Я уговаривал себя: уже девять дней ты живешь без алкоголя, и сегодня ты посетил два собрания, дневное и вечернее. А сейчас ты опять у опасной черты. Что же это, черт побери, с тобой происходит, а?..
Если пойду в забегаловку Деркина, обязательно там напьюсь. Если пойду в «Фэррел», «Полли» или к «Армстронгу», тоже напьюсь. Если останусь здесь, в этих четырех стенах, просто сойду с ума. Так какой же выход? Стоит только очутиться на улице, как тут же подвернется бар, и я зайду выпить.
И все-таки я заставил себя остаться. Я побил свой собственный рекорд — восемь дней — и думаю, что столь же благополучно переживу и девятый.
Я сидел неподвижно, но почти каждую минуту нервно поглядывал на часы. И, наконец, когда стрелки показали ровно одиннадцать, спустился, вышел на улицу и поймал такси.
* * *
В моравской церкви, что на углу Тринадцатой и Лексингтон, ночные собрания проводились по семь раз в неделю. Двери там открывают за целый час до начала. Я вошел, сел и, когда кофе сварился, налил себе чашку.
Я не прислушивался ни к выступлениям, ни к обсуждению. Просто сидел и чувствовал себя в безопасности. Среди нас были люди, бросившие пить совсем недавно. Люди, которым было очень трудно! Иначе зачем они явились сюда в такой поздний час?
Были, кстати, и такие, кто еще не бросил пить. Одного пришлось выпроводить, другие же особого беспокойства не доставляли. Но здесь были и те, кто пытался продержаться хотя бы час.
Когда этот час прошел, я помог убрать стулья и вытряхнуть окурки из пепельниц. Один из посетителей, выполнявший ту же работу, что и я, представился как Кевин и спросил, как долго я уже не пью. Я ответил, что сегодня — девятый день.
— Но это же замечательно! — сказал он. — Приходите еще.
Вечно они говорят одно и то же.
Я вышел и махнул рукой, останавливая такси, но когда машина, свернув к обочине, стала притормаживать, вдруг передумал и знаком показал, что она может ехать дальше. Мотор взревел, и такси умчалось.
Мне не хотелось возвращаться в гостиницу.
Вместо этого я отшагал кварталов семь к северу, по направлению к дому Ким. Зашел, проскользнул мимо привратника, поднялся наверх и отпер дверь. Я знал, что у нее в квартире целый шкаф спиртного, но это меня не волновало. У меня даже не возникло желания вылить его в раковину, как тогда виски «Уайт Терки».
Зашел в спальню и заглянул в шкатулку. Перебрал все содержимое. Нет, кольца с зеленым камнем я найти не надеялся. Взял браслет из слоновой кости, расстегнул застежку, примерил на запястье. Маловат. Взял на кухне бумажные полотенца, аккуратно завернул в них браслет и сунул в карман.
Может, Джен понравится? Уже несколько раз — у нее дома и на похоронах — я представлял, как будет выглядеть этот браслет у нее на руке.
А если не понравится, то носить его она вовсе не обязана.
Подошел к телефону, снял трубку. Работает, на станции еще не отключили. Я предполагал, что рано или поздно это обязательно произойдет, как и то, что из квартиры скоро уберут все вещи Ким и наведут порядок. Но пока она словно еще жила здесь. Словно вышла всего на минутку.
Я положил трубку, так никому и не позвонив. Где-то около трех разделся и лег в ее постель. Белья менять не стал, и мне показалось, что я ощущаю ее запах — уже совсем слабый, едва различимый. Будто она находится где-то рядом, в комнате.
Если и так, то спать мне от этого не расхотелось. Я тут же уснул.
* * *
Проснулся я весь мокрый от пота. Мне приснилось, что я наконец нашел разгадку, а потом, тоже во сне, забыл, в чем она заключается. Принял душ, оделся и вышел.
В гостинице мне передали сразу несколько записок. Все до единой — от Мэри Лу Баркер. Она звонила вчера, вскоре после того, как я ушел. А потом еще два раза, уже утром.
Я набрал номер. Она сказала:
— Все время пыталась дозвониться вам, Мэтт. Хотела даже звонить вашей приятельнице, но забыла ее имя.
— В справочнике номера ее телефона все равно нет, — сказал я. К тому же и меня там не было, но этого я говорить не стал.
— Потом пыталась связаться с Чансом, — продолжала она. — Думала, может, вы с ним говорили.
— Говорил, но только вчера, до семи. А в чем дело?
— Никак не могу его найти. У меня только один телефон — его справочной службы.
— Но и у меня тот же.
— А я почему-то думала, вы знаете еще какой-нибудь его номер.
— Нет. Только службы.
— Я туда звонила. Он всегда потом перезванивает. А тут почему-то не стал, хотя я много раз просила передать, чтобы он позвонил.
— А раньше такое случалось?
— Нет. Ну, во всяком случае, за все то время, сколько я его знаю. Пытаюсь дозвониться ему со вчерашнего дня. Сейчас уже одиннадцать? Больше семнадцати часов от него никаких вестей. Не может быть, чтобы за это время он ни разу не позвонил в свою справочную службу.
Я вспомнил, как вчера мы сидели у него дома. Звонил ли он хоть раз за то время, что мы были вместе? Нет, вроде бы не звонил.
Прежде, когда мы с ним встречались, звонил через каждые полчаса.
— Причем не только мне, — говорила она. — Он и Фрэн не звонил. Я специально проверяла, и она позвонила ему, но он и ей не ответил.
— А Донне?
— Она здесь, у меня. Ни мне, ни ей не хочется быть одной. И потом еще Руби... Я не знаю, где Руби. К телефону она не подходит.
— Она в Сан-Франциско.
— Где?
Я вкратце объяснил, затем слушал, как она пересказывает все Донне.
— Донна только что процитировала Иитса: «Вещи распадаются, даже сердцевина не в силах удержать...» Я эти строки тоже помню. Все вокруг распадается.
— Не волнуйтесь. Я постараюсь найти Чанса.
— И сразу же сообщите мне, ладно?
— Обязательно.
— А Донна пока побудет у меня.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50
— Сами себя перевоспитали?
— Да я себя заново сделал! Изобрел, вот что! Назвался Чансом. А начинал жизнь совсем под другими именем и фамилией, которые не имели ничего общего с этим словом — Чанс. Итак, я дал себе новое имя, создал новый стиль жизни, и все сразу стало на свои места. А сутенерству выучиться нетрудно. Весь секрет в силе. Будете делать вид, что у вас есть сила и власть, и женщины сами придут и отдадут вам все. Поверьте, так оно и есть.
— И вам необязательно носить красную шляпу?
— Одеться, чтобы хорошо выглядеть, — это самое легкое. Важно другое: действовать и вести себя вопреки стереотипу. Тогда люди будут думать: он человек особенный.
— А вы особенный?
— Ну, не знаю. С девушками, во всяком случае, всегда поступаю честно. Никогда не бил, не угрожал. Ким захотела уйти — и что я сделал? Сказал ей: иди и будь счастлива.
— В общем, сутенер с золотым сердцем.
— А вы, я вижу, все шутите! Нет, я действительно о них заботился. И всегда мечтал о другой, прекрасной жизни, дружище!.. Правда, мечтал.
— И до сих пор мечтаете?
Он покачал головой.
— Нет, — ответил он после паузы. — Все ускользает. Все разваливается, уплывает куда-то. Не за что уцепиться...
* * *
Мы выехали из гаража перестроенного под дом пожарного депо. Я — на заднем сиденье, а за рулем Чанс в шоферской кепочке. Отъехав на несколько кварталов, он притормозил, снял кепку и сунул ее в бардачок, а я перебрался на переднее сиденье. К тому времени интенсивность движения спала, и доехали мы быстро и почти в полном молчании. Мы словно стеснялись друг друга, как люди, в порыве откровенности сказавшие больше, чем ожидали сами.
Никто мне не звонил и ничего не передавал. Я поднялся наверх, переоделся, потом, уже подойдя к двери, вернулся и достал револьвер из ящика. Какой смысл иметь при себе оружие, из которого я, по всей видимости, не способен выстрелить? Смысла не было, тем не менее я сунул револьвер в карман. Так, на всякий случай.
Спустился, купил газету, а потом без долгих размышлений свернул за угол, к «Армстронгу». Вошел и уселся за столик. За свой постоянный столик в дальнем углу. Подошла Трина, посетовала, что давненько меня не видела, и приняла заказ. Чизбургер, маленький салат и кофе.
Она удалилась на кухню, а мне почему-то представилось мартини. Чистое, сухое и холодное, как лед, в бокале на тонкой ножке. Я отчетливо видел это мартини, улавливал его можжевеловый запах с горьковатым привкусом лимонной корочки. Ощущал, как холодные его капли стекают по горлу в желудок.
Господи!..
Но бешеное желание выпить исчезло столь же внезапно, как и появилось. И я решил, что это просто рефлекс, реакция на атмосферу «Армстронга». Ведь я выпивал здесь так часто и на протяжении такого долгого времени. И меня прогнали отсюда после того, последнего захода, и с тех пор я ни разу не переступил порог этого заведения. Так что вполне естественно, что я думаю о выпивке. И это вовсе не означает, что я буду пить.
Я съел все, что мне принесли, и заказал вторую чашку кофе. Прочитал газету, расплатился по счету, дал на чай. Пора было идти к Святому Павлу.
* * *
Обсуждение превратилось в некий алкогольный вариант Американской Мечты. Выступавший был когда-то нищим пареньком из Ворчестера, штат Массачусетс. Он работал, как каторжный, с самого детства, зарабатывая себе деньги на колледж, окончил его и, постепенно поднимаясь по служебной лестнице, занял, наконец, пост вице-президента одной телевизионной компании. А потом лишился всего из-за пьянства. Он скатился на самое дно, не вылезал из лос-анджелесских больниц, а затем вдруг открыл для себя «А. А.» и вернул все, что потерял.
Эта поучительная история, несомненно, произвела бы на меня впечатление, если бы я слушал ее более внимательно. Но мысли мои были не здесь. Я думал о похоронах Санни, о том, что рассказал мне Чанс, а потом — о деле, пытаясь расставить все разрозненные фрагменты по своим местам.
Они же все у меня на руках, абсолютно все! А целостной картины не получается. Может быть, я гляжу на эту картину просто не под тем углом?
Во время обсуждения, незадолго до того, как настала моя очередь выступать, я поднялся и вышел. Сегодня даже имени своего произносить не хотелось. Вернулся в гостиницу, преодолевая искушение заскочить к «Армстронгу» на минутку.
Позвонил Деркину. Его не оказалось на месте. Я, так и не попросив ничего передать, повесил трубку и тут же снова поднял ее. И набрал номер Джен.
Никто не ответил. Наверное, еще не пришла с собрания. А потом обязательно пойдет пить кофе, так что раньше одиннадцати не вернется.
Я и сам мог бы досидеть до конца. А потом пойти в кафе со всей честной компанией. И сейчас еще не поздно присоединиться к ним. Отсюда до «Кобб корнер», где они обычно собираются, рукой подать.
Я поразмыслил и решил, что не так уж мне туда и хочется.
Взял книжку, но никак не мог сосредоточиться. Отшвырнул ее, разделся, зашел в ванную и включил душ. О Бог ты мой, ну зачем мне душ? Ведь я уже принимал душ утром. А до седьмого пота я сегодня не вкалывал. Смотрел, как Чанс работает со штангой, — вот и вся активная деятельность за день. Так что мне этот душ?
Я выключил воду и снова оделся.
Господи, я чувствовал себя, словно тигр в клетке! Снял трубку, хотел позвонить Чансу. Но ведь этому сукиному сыну нельзя позвонить просто так, надо обязательно вызывать его через идиотскую службу, а потом ждать, пока он не перезвонит. А ждать мне не хотелось. Позвонил Джен. Ее все еще не было. Потом позвонил Деркину. Его тоже не было, а просить, чтобы ему передали сообщение о моем звонке, я не стал.
Может, он в забегаловке на Десятой авеню, сидит и расслабляется со своими дружками? И я подумал, что, наверное, стоит пойти и поискать его там, но я лукавил: вовсе не Деркин мне нужен, я просто ищу и никак не могу найти предлог, чтобы зайти в эту заплеванную забегаловку и поставить ногу на медную приступку у бара.
А есть ли там вообще эта медная приступочка? Я закрыл глаза и пытался представить это место, и где-то через секунду вспомнил абсолютно все — вплоть до запаха разлитого спиртного, несвежего пива и мочи. Сырого и манящего, словно дом родной, запаха дешевой пивной.
Я уговаривал себя: уже девять дней ты живешь без алкоголя, и сегодня ты посетил два собрания, дневное и вечернее. А сейчас ты опять у опасной черты. Что же это, черт побери, с тобой происходит, а?..
Если пойду в забегаловку Деркина, обязательно там напьюсь. Если пойду в «Фэррел», «Полли» или к «Армстронгу», тоже напьюсь. Если останусь здесь, в этих четырех стенах, просто сойду с ума. Так какой же выход? Стоит только очутиться на улице, как тут же подвернется бар, и я зайду выпить.
И все-таки я заставил себя остаться. Я побил свой собственный рекорд — восемь дней — и думаю, что столь же благополучно переживу и девятый.
Я сидел неподвижно, но почти каждую минуту нервно поглядывал на часы. И, наконец, когда стрелки показали ровно одиннадцать, спустился, вышел на улицу и поймал такси.
* * *
В моравской церкви, что на углу Тринадцатой и Лексингтон, ночные собрания проводились по семь раз в неделю. Двери там открывают за целый час до начала. Я вошел, сел и, когда кофе сварился, налил себе чашку.
Я не прислушивался ни к выступлениям, ни к обсуждению. Просто сидел и чувствовал себя в безопасности. Среди нас были люди, бросившие пить совсем недавно. Люди, которым было очень трудно! Иначе зачем они явились сюда в такой поздний час?
Были, кстати, и такие, кто еще не бросил пить. Одного пришлось выпроводить, другие же особого беспокойства не доставляли. Но здесь были и те, кто пытался продержаться хотя бы час.
Когда этот час прошел, я помог убрать стулья и вытряхнуть окурки из пепельниц. Один из посетителей, выполнявший ту же работу, что и я, представился как Кевин и спросил, как долго я уже не пью. Я ответил, что сегодня — девятый день.
— Но это же замечательно! — сказал он. — Приходите еще.
Вечно они говорят одно и то же.
Я вышел и махнул рукой, останавливая такси, но когда машина, свернув к обочине, стала притормаживать, вдруг передумал и знаком показал, что она может ехать дальше. Мотор взревел, и такси умчалось.
Мне не хотелось возвращаться в гостиницу.
Вместо этого я отшагал кварталов семь к северу, по направлению к дому Ким. Зашел, проскользнул мимо привратника, поднялся наверх и отпер дверь. Я знал, что у нее в квартире целый шкаф спиртного, но это меня не волновало. У меня даже не возникло желания вылить его в раковину, как тогда виски «Уайт Терки».
Зашел в спальню и заглянул в шкатулку. Перебрал все содержимое. Нет, кольца с зеленым камнем я найти не надеялся. Взял браслет из слоновой кости, расстегнул застежку, примерил на запястье. Маловат. Взял на кухне бумажные полотенца, аккуратно завернул в них браслет и сунул в карман.
Может, Джен понравится? Уже несколько раз — у нее дома и на похоронах — я представлял, как будет выглядеть этот браслет у нее на руке.
А если не понравится, то носить его она вовсе не обязана.
Подошел к телефону, снял трубку. Работает, на станции еще не отключили. Я предполагал, что рано или поздно это обязательно произойдет, как и то, что из квартиры скоро уберут все вещи Ким и наведут порядок. Но пока она словно еще жила здесь. Словно вышла всего на минутку.
Я положил трубку, так никому и не позвонив. Где-то около трех разделся и лег в ее постель. Белья менять не стал, и мне показалось, что я ощущаю ее запах — уже совсем слабый, едва различимый. Будто она находится где-то рядом, в комнате.
Если и так, то спать мне от этого не расхотелось. Я тут же уснул.
* * *
Проснулся я весь мокрый от пота. Мне приснилось, что я наконец нашел разгадку, а потом, тоже во сне, забыл, в чем она заключается. Принял душ, оделся и вышел.
В гостинице мне передали сразу несколько записок. Все до единой — от Мэри Лу Баркер. Она звонила вчера, вскоре после того, как я ушел. А потом еще два раза, уже утром.
Я набрал номер. Она сказала:
— Все время пыталась дозвониться вам, Мэтт. Хотела даже звонить вашей приятельнице, но забыла ее имя.
— В справочнике номера ее телефона все равно нет, — сказал я. К тому же и меня там не было, но этого я говорить не стал.
— Потом пыталась связаться с Чансом, — продолжала она. — Думала, может, вы с ним говорили.
— Говорил, но только вчера, до семи. А в чем дело?
— Никак не могу его найти. У меня только один телефон — его справочной службы.
— Но и у меня тот же.
— А я почему-то думала, вы знаете еще какой-нибудь его номер.
— Нет. Только службы.
— Я туда звонила. Он всегда потом перезванивает. А тут почему-то не стал, хотя я много раз просила передать, чтобы он позвонил.
— А раньше такое случалось?
— Нет. Ну, во всяком случае, за все то время, сколько я его знаю. Пытаюсь дозвониться ему со вчерашнего дня. Сейчас уже одиннадцать? Больше семнадцати часов от него никаких вестей. Не может быть, чтобы за это время он ни разу не позвонил в свою справочную службу.
Я вспомнил, как вчера мы сидели у него дома. Звонил ли он хоть раз за то время, что мы были вместе? Нет, вроде бы не звонил.
Прежде, когда мы с ним встречались, звонил через каждые полчаса.
— Причем не только мне, — говорила она. — Он и Фрэн не звонил. Я специально проверяла, и она позвонила ему, но он и ей не ответил.
— А Донне?
— Она здесь, у меня. Ни мне, ни ей не хочется быть одной. И потом еще Руби... Я не знаю, где Руби. К телефону она не подходит.
— Она в Сан-Франциско.
— Где?
Я вкратце объяснил, затем слушал, как она пересказывает все Донне.
— Донна только что процитировала Иитса: «Вещи распадаются, даже сердцевина не в силах удержать...» Я эти строки тоже помню. Все вокруг распадается.
— Не волнуйтесь. Я постараюсь найти Чанса.
— И сразу же сообщите мне, ладно?
— Обязательно.
— А Донна пока побудет у меня.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50