Все пятеро рабочих вот уже три месяца безвылазно сидели в недостроенном доме и не выбирались не только в город, но и в ближайший магазин. Продукты им привозил человек хозяина, он же следил за строительством. Такая оседлая аскетичная жизнь несколько удивила Забелина, но и ей нашлось объяснение: денег строителям на руки не выдавали, опасаясь, как видно, что они будут потрачены на спиртное.
– Дураки, – так охарактеризовал работодателей Павло. – Мы и сами не пили бы. Это кацапы водку глушат, а мы – ни-ни. Чурки мои вообще спиртного не потребляют, им религия не позволяет. Они больше по анаше прикалываются. И вообще… У нас семьи, нам гроши зарабатывать надо, а не водку пить. Мы и без выходных работаем. Шесть часов на сон всего – а так круглые сутки…
К работе строители приступали в восемь утра. А в семь Павло Полтавченко, в прошлом спортсмен-пятиборец, как правило, выбегал на пробежку. Вне зависимости от погодных условий. Сегодня он тоже отправился по старому маршруту через холмы. Когда он возвращался с пробежки, то заметил сидящего на вершине одного из двух ближайших к особняку холмов Бабаджона Насруллаева. Таджик наблюдал за окнами особняка. Когда Полтавченко подошел к приятелю, тот указал ему на свет. Колеблющийся неровный свет в широком окне второго этажа.
– И что вас в этом так удивило? – спросил у Полтавченко Забелин.
– Как же не удивило! Раньше же свет никогда не горел. Все три месяца, что мы здесь, ни разу не зажегся. А тут – пожалуйста, горит. Да еще такой странный. Что не электричество – это я сразу понял.
– И решили посмотреть, что там происходит?
– А вы бы что решили? – задал риторический вопрос Полтавченко. – Вообще, если честно, я сначала не хотел… Ну, вроде как нехорошо это – в окна подглядывать. А потом как сатана меня дернул. Воистину, сатана и есть! Я ведь на ту сторону – где окно это – никогда и не бегал раньше. А тут…
Полтавченко взъерошил колом стоящие волосы и надолго замолчал.
– Что же было дальше? – поощрил его Забелин. Дальше началось самое ужасное. Влекомый демоном любопытства и подстрекаемый лепетом таджикского приятеля, Полтавченко влез на стену высокого забора, перепрыгнул с нее на сосну у дома и заглянул в окно. И увидел прямо перед собой сатанинскую трапезу…
Личные впечатления Полтавченко по поводу увиденного интересовали Забелина мало, и потому он сразу же перешел к конкретике.
– Что вы можете сказать нам о гражданине Спасском Феликсе Олеговиче? – спросил он.
– Это еще кто такой? – безмерно удивился Полтавченко.
– Сторож особняка. Вы работаете здесь уже три месяца. Разве вы ни разу его не видели?
– А-а… Малахольный? Малахольного знаю.
– Малахольный?.
– Ну да. Отмороженный какой-то… Разговаривать не разговаривал. Только улыбался издали, да и то так паскудно. По-кацапски…
– Как? – переспросил Забелин.
– Ну, в смысле вроде как лыбится тебе, но сам как будто сквозь тебя смотрит. Да и лыбится-то как-то криво. Как будто у него зубы болят или свищ на шее. Как будто он на огороде кошку сиамскую зарыл. Живьем. Взглянет на тебя – и бочком, бочком к себе в хатку… Мы тут с хлопцами договориться с ним хотели, чтобы он, значит, нас по этому особняку поводил… Который охраняет… Такое нечасто увидишь. А увидишь – так не уснешь. Одни колонны перед домом какие.
– И что? Поводил он вас по дому?
– Держи карман шире – “поводил”… Поухмылялся нам из-за забора ухмылкой своей кацапской – и все. А я сразу его заподозрил. Как увидел девушку, так сразу и понял – он, собацюра, вампир, поганец!..
Забелину пришлось приложить определенные усилия, чтобы вернуть беседу в более спокойное русло. Впрочем, и сам Полтавченко уже перегорел. Теперь его интересовало только одно: когда будут судить гнусного ката <Палача (укр.)>, оборотня и извращенца. Прозрачно намекнув, что следствие разберется во всем произошедшем и авторы преступления будут наказаны по справедливости, Забелин выпроводил экспансивного хохла восвояси.
Следующим на очереди был Бабаджон Насруллаев, забитый улыбчивый дехканин с лицом Авиценны. Сорок минут мучительных выкладок на пальцах – и Насруллаев подтвердил все сказанное приятелем. Да, он первый заметил свет в окне особняка во время совершения утреннего намаза. Он давно выбрал себе это чистое место на отдаленном, самом высоком холме – для молитв. Да, когда молитва была закончена, он на некоторое время задержался на вершине, привлеченный светом. В это время к нему присоединился Павло. Он указал ему на свет. Оба решили выяснить происхождение загадочных отблесков.
Приятели Насруллаева и Полтавченко ничего существенного к уже данным показаниям добавить не могли. Русский они знали “мало-мало, якши?”, но общую картину состряпать сумели. Все пятеро эти два выходных провели на рабочих местах – как и предыдущие субботы и воскресенья. Никто из них понятия не имел даже об имени соседа; никто никогда с ним не разговаривал; никто никогда не видел возле дома посторонних; никто никогда не видел, чтобы к Спасскому приезжали гости. Слова “никто” и “никогда” доминировали в лексиконе залетных строителей, и Забелину пришлось смириться с тем, что ничего больше он из косвенных свидетелей не выдоит.
Как ничего не выдоит и из самого Спасского.
Этот – крепкий орешек, этот будет держаться до последнего. Забелин хорошо знал этот тип лютиков-хиппи, модернизированных урбанистических дурачков в очочках без оправы “Арриведерчи, Roma” и с университетом за плечами. И не просто с университетом, а с каким-нибудь гуманитарным вывертом. Английский с французским да немецкий с испанским их не прельщают, подавай им что-нибудь поэкзотичнее. Португальский без примесей, японский с каллиграфией или малайский с диалектами…
Да, такие типы никогда не нравились Забелину. Кроме приснопамятных очочков, в джентльменский набор Феликса Спасского входили: копеечная серьга в ухе (в виде дракона, кусающего свой хвост), копеечный перстенек на мизинце (в виде скорпиона, жалящего себя в голову) и не поддающиеся исчислению веревки на запястьях.
Во времена юности Забелина собирательный образ Феликса Олеговича Спасского украшал собой стенды “ОНИ МЕШАЮТ НАМ ЖИТЬ”.
Сам Спасский держался совершенно спокойно, если не сказать – отстранение. Его совсем не смущало то обстоятельство, что задержан он был неподалеку от места преступления, а именно – спящим на раскладушке, под которой стоял таз с кровью убитой.
– Вы же понимаете, что это ничего не значит, господин следователь, – мягко увещевал подозреваемый Забелина.
– Значит, вы полагаете, что убийство в доме, который вы сторожите, ничего не значит?
– Я к нему непричастен.
– А таз с кровью под вашей раскладушкой… Как он там оказался?
– Вот вы и должны установить, как он там оказался. Вы ведь сотрудник правоохранительных органов, не я. И вы должны доказать мою невиновность или найти более существенные доказательства моей виновности, чем эта… емкость с кровью. Разве на ней уже обнаружены мои отпечатки?
Спасский снял свои старенькие “Арриведерчи, Roma” и аккуратно протер их рукавом. И кого-то живо напомнил Забелину. Где-то он уже видел и эту лисью мордочку, и эти бесцветные, сдвинутые к переносице глазки, и такие же бесцветные волосики… И короткую верхнюю губу.
– Кое-какие отпечатки на … как вы сказали, “емкости”, обнаружены, – соврал Забелин. Соврал от отчаяния: не было на тазу никаких отпечатков. – Так что нам остается подождать только результатов дактилоскопии.
– Подождем. Время ведь у нас есть? – Спасский, этот блеклый обмылок, откровенно хамил следователю.
– Время есть. А пока расскажите мне, где вы были в субботу вечером.
– Когда было совершено убийство, я так понимаю? – холодно уточнил Спасский.
– Правильно понимаете.
– Меня не было. Я уезжал на выходные.
– Надеюсь, найдется хотя бы несколько свидетелей, которые это подтвердят?
– Надеюсь. – В голосе Спасского послышались тревожные нотки.
– Мать, сестра, возлюбленная. – Забелин сразу же ухватился за кончик этой тревоги и принялся рвать ее зубами.
– Мама сейчас в санатории… “Северная Ривьера”. Это недалеко от Зеленогорска. Санаторий для сердечников, – пустился в пространные и совершенно ненужные объяснения Спасский.
Он явно занервничал. Это было уже кое-что, и Забелин воспрянул духом.
– Значит, вы ездили к ней?
И снова сторож продолжил манипуляции с очками.
– Не совсем.
– Что значит “не совсем”?
– Я собирался поехать. Даже взял билет на электричку… Но в последний момент решил остаться в Питере.
– Что вы говорите! И почему вы решили остаться?
– Купил книгу, – просто сообщил Спасский. – Довольно редкую. Я давно ее искал. А когда нашел, то…
– То?
– Просто вернулся домой. Я так безуспешно за ней гонялся, и когда, наконец, заполучил, – просто стало жаль тратить время на пустяки.
– На мать и санаторий “Северная Ривьера”?
– Возможно, я не совсем точно выразился…
– И что это за книга?
– “Бодо Тодол”, – после непродолжительного молчания раскололся Спасский. – Тибетская “Книга Мертвых”. Дореволюционное издание. Без купюр…
Только теперь Забелин понял, кого так сильно напоминает ему Феликс Олегович Спасский. Гиммлера! Такого же тихоню-палача и доморощенного оккультиста!
– Вы ведь видели место преступления, Феликс Олегович.
– Да. Я видел место преступления, – после непродолжительного молчания подтвердил сторож.
Забелина передернуло от бесстрастности его голоса. Даже если Спасский, как он утверждает, и невиновен в убийстве, мог бы проявить хоть какое-то сочувствие к жертве, хоть какое-то сострадание.
– И что вы скажете по этому поводу?
– Глупость.
– Глупость?
– Люди, которые… Которые совершили это, не имеют никакого отношения ни к одному из культов. Они понятия не имеют о сатанизме.
– Зато вы очень хорошо о нем осведомлены. Та литература, которую мы нашли у вас в тумбочке…
– Это легально изданные произведения.
– И “Майн кампф”? – тотчас же подловил Забелин жалкого человеконенавистника. – Насколько мне известно, распространение этой книги запрещено.
– Я купил ее в начале девяностых. Нравы тогда были значительно либеральнее.
– А все остальные издания?
Книги, выуженные из тумбочки сторожа, не отличались особым разнообразием: “Некрономикон”, “Сатанинская Библия”, “Сборник литаний и молитв Культа Люцифера”… И целая кипа отксерокопированных брошюр сходной направленности.
– Я много лет занимаюсь изучением сатанизма. И даже собираюсь опубликовать комментарии к “Сатанинской Библии”.
– Почтенное занятие, ничего не скажешь. Вы закончили университет?
– Психологический факультет. Но в последнее время специализировался по шумеро-аккадской мифологии. Отголоски некоторых шумерских культов мертвых можно найти в знаменитом “Некрономиконе”…
Глаза оголтелого адепта шумеро-аккадской мифологии заблестели так нестерпимо, что Забелин зажмурился. На своем веку в Управлении он повидал парочку серийных убийц и с десяток маньяков помельче. И мог с уверенностью утверждать, что именно этим они и отличались от остальных людей – таким вот торжествующим блеском в глазах. Блеском высшего знания о том, что же находится за Чертой.
За чертой смерти.
– И что же там находится, за чертой смерти? – спросил однажды Забелин у одного из своих подследственных, обвиняемого в убийстве пяти человек.
– Жизнь, – ответил тот.
Через полгода он повесился в камере.
– …В том самом “Некрономиконе”, который лежал у вас в тумбочке, – сказал Забелин и поморщился: то ли парень действительно дурачок и не понимает, что над ним нависло. Или просто косит под дурачка. А умники, косящие под дурачков, – только лишний геморрой для следствия. Со временем, конечно, расколется, но нервы потрепать – потреплет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59
– Дураки, – так охарактеризовал работодателей Павло. – Мы и сами не пили бы. Это кацапы водку глушат, а мы – ни-ни. Чурки мои вообще спиртного не потребляют, им религия не позволяет. Они больше по анаше прикалываются. И вообще… У нас семьи, нам гроши зарабатывать надо, а не водку пить. Мы и без выходных работаем. Шесть часов на сон всего – а так круглые сутки…
К работе строители приступали в восемь утра. А в семь Павло Полтавченко, в прошлом спортсмен-пятиборец, как правило, выбегал на пробежку. Вне зависимости от погодных условий. Сегодня он тоже отправился по старому маршруту через холмы. Когда он возвращался с пробежки, то заметил сидящего на вершине одного из двух ближайших к особняку холмов Бабаджона Насруллаева. Таджик наблюдал за окнами особняка. Когда Полтавченко подошел к приятелю, тот указал ему на свет. Колеблющийся неровный свет в широком окне второго этажа.
– И что вас в этом так удивило? – спросил у Полтавченко Забелин.
– Как же не удивило! Раньше же свет никогда не горел. Все три месяца, что мы здесь, ни разу не зажегся. А тут – пожалуйста, горит. Да еще такой странный. Что не электричество – это я сразу понял.
– И решили посмотреть, что там происходит?
– А вы бы что решили? – задал риторический вопрос Полтавченко. – Вообще, если честно, я сначала не хотел… Ну, вроде как нехорошо это – в окна подглядывать. А потом как сатана меня дернул. Воистину, сатана и есть! Я ведь на ту сторону – где окно это – никогда и не бегал раньше. А тут…
Полтавченко взъерошил колом стоящие волосы и надолго замолчал.
– Что же было дальше? – поощрил его Забелин. Дальше началось самое ужасное. Влекомый демоном любопытства и подстрекаемый лепетом таджикского приятеля, Полтавченко влез на стену высокого забора, перепрыгнул с нее на сосну у дома и заглянул в окно. И увидел прямо перед собой сатанинскую трапезу…
Личные впечатления Полтавченко по поводу увиденного интересовали Забелина мало, и потому он сразу же перешел к конкретике.
– Что вы можете сказать нам о гражданине Спасском Феликсе Олеговиче? – спросил он.
– Это еще кто такой? – безмерно удивился Полтавченко.
– Сторож особняка. Вы работаете здесь уже три месяца. Разве вы ни разу его не видели?
– А-а… Малахольный? Малахольного знаю.
– Малахольный?.
– Ну да. Отмороженный какой-то… Разговаривать не разговаривал. Только улыбался издали, да и то так паскудно. По-кацапски…
– Как? – переспросил Забелин.
– Ну, в смысле вроде как лыбится тебе, но сам как будто сквозь тебя смотрит. Да и лыбится-то как-то криво. Как будто у него зубы болят или свищ на шее. Как будто он на огороде кошку сиамскую зарыл. Живьем. Взглянет на тебя – и бочком, бочком к себе в хатку… Мы тут с хлопцами договориться с ним хотели, чтобы он, значит, нас по этому особняку поводил… Который охраняет… Такое нечасто увидишь. А увидишь – так не уснешь. Одни колонны перед домом какие.
– И что? Поводил он вас по дому?
– Держи карман шире – “поводил”… Поухмылялся нам из-за забора ухмылкой своей кацапской – и все. А я сразу его заподозрил. Как увидел девушку, так сразу и понял – он, собацюра, вампир, поганец!..
Забелину пришлось приложить определенные усилия, чтобы вернуть беседу в более спокойное русло. Впрочем, и сам Полтавченко уже перегорел. Теперь его интересовало только одно: когда будут судить гнусного ката <Палача (укр.)>, оборотня и извращенца. Прозрачно намекнув, что следствие разберется во всем произошедшем и авторы преступления будут наказаны по справедливости, Забелин выпроводил экспансивного хохла восвояси.
Следующим на очереди был Бабаджон Насруллаев, забитый улыбчивый дехканин с лицом Авиценны. Сорок минут мучительных выкладок на пальцах – и Насруллаев подтвердил все сказанное приятелем. Да, он первый заметил свет в окне особняка во время совершения утреннего намаза. Он давно выбрал себе это чистое место на отдаленном, самом высоком холме – для молитв. Да, когда молитва была закончена, он на некоторое время задержался на вершине, привлеченный светом. В это время к нему присоединился Павло. Он указал ему на свет. Оба решили выяснить происхождение загадочных отблесков.
Приятели Насруллаева и Полтавченко ничего существенного к уже данным показаниям добавить не могли. Русский они знали “мало-мало, якши?”, но общую картину состряпать сумели. Все пятеро эти два выходных провели на рабочих местах – как и предыдущие субботы и воскресенья. Никто из них понятия не имел даже об имени соседа; никто никогда с ним не разговаривал; никто никогда не видел возле дома посторонних; никто никогда не видел, чтобы к Спасскому приезжали гости. Слова “никто” и “никогда” доминировали в лексиконе залетных строителей, и Забелину пришлось смириться с тем, что ничего больше он из косвенных свидетелей не выдоит.
Как ничего не выдоит и из самого Спасского.
Этот – крепкий орешек, этот будет держаться до последнего. Забелин хорошо знал этот тип лютиков-хиппи, модернизированных урбанистических дурачков в очочках без оправы “Арриведерчи, Roma” и с университетом за плечами. И не просто с университетом, а с каким-нибудь гуманитарным вывертом. Английский с французским да немецкий с испанским их не прельщают, подавай им что-нибудь поэкзотичнее. Португальский без примесей, японский с каллиграфией или малайский с диалектами…
Да, такие типы никогда не нравились Забелину. Кроме приснопамятных очочков, в джентльменский набор Феликса Спасского входили: копеечная серьга в ухе (в виде дракона, кусающего свой хвост), копеечный перстенек на мизинце (в виде скорпиона, жалящего себя в голову) и не поддающиеся исчислению веревки на запястьях.
Во времена юности Забелина собирательный образ Феликса Олеговича Спасского украшал собой стенды “ОНИ МЕШАЮТ НАМ ЖИТЬ”.
Сам Спасский держался совершенно спокойно, если не сказать – отстранение. Его совсем не смущало то обстоятельство, что задержан он был неподалеку от места преступления, а именно – спящим на раскладушке, под которой стоял таз с кровью убитой.
– Вы же понимаете, что это ничего не значит, господин следователь, – мягко увещевал подозреваемый Забелина.
– Значит, вы полагаете, что убийство в доме, который вы сторожите, ничего не значит?
– Я к нему непричастен.
– А таз с кровью под вашей раскладушкой… Как он там оказался?
– Вот вы и должны установить, как он там оказался. Вы ведь сотрудник правоохранительных органов, не я. И вы должны доказать мою невиновность или найти более существенные доказательства моей виновности, чем эта… емкость с кровью. Разве на ней уже обнаружены мои отпечатки?
Спасский снял свои старенькие “Арриведерчи, Roma” и аккуратно протер их рукавом. И кого-то живо напомнил Забелину. Где-то он уже видел и эту лисью мордочку, и эти бесцветные, сдвинутые к переносице глазки, и такие же бесцветные волосики… И короткую верхнюю губу.
– Кое-какие отпечатки на … как вы сказали, “емкости”, обнаружены, – соврал Забелин. Соврал от отчаяния: не было на тазу никаких отпечатков. – Так что нам остается подождать только результатов дактилоскопии.
– Подождем. Время ведь у нас есть? – Спасский, этот блеклый обмылок, откровенно хамил следователю.
– Время есть. А пока расскажите мне, где вы были в субботу вечером.
– Когда было совершено убийство, я так понимаю? – холодно уточнил Спасский.
– Правильно понимаете.
– Меня не было. Я уезжал на выходные.
– Надеюсь, найдется хотя бы несколько свидетелей, которые это подтвердят?
– Надеюсь. – В голосе Спасского послышались тревожные нотки.
– Мать, сестра, возлюбленная. – Забелин сразу же ухватился за кончик этой тревоги и принялся рвать ее зубами.
– Мама сейчас в санатории… “Северная Ривьера”. Это недалеко от Зеленогорска. Санаторий для сердечников, – пустился в пространные и совершенно ненужные объяснения Спасский.
Он явно занервничал. Это было уже кое-что, и Забелин воспрянул духом.
– Значит, вы ездили к ней?
И снова сторож продолжил манипуляции с очками.
– Не совсем.
– Что значит “не совсем”?
– Я собирался поехать. Даже взял билет на электричку… Но в последний момент решил остаться в Питере.
– Что вы говорите! И почему вы решили остаться?
– Купил книгу, – просто сообщил Спасский. – Довольно редкую. Я давно ее искал. А когда нашел, то…
– То?
– Просто вернулся домой. Я так безуспешно за ней гонялся, и когда, наконец, заполучил, – просто стало жаль тратить время на пустяки.
– На мать и санаторий “Северная Ривьера”?
– Возможно, я не совсем точно выразился…
– И что это за книга?
– “Бодо Тодол”, – после непродолжительного молчания раскололся Спасский. – Тибетская “Книга Мертвых”. Дореволюционное издание. Без купюр…
Только теперь Забелин понял, кого так сильно напоминает ему Феликс Олегович Спасский. Гиммлера! Такого же тихоню-палача и доморощенного оккультиста!
– Вы ведь видели место преступления, Феликс Олегович.
– Да. Я видел место преступления, – после непродолжительного молчания подтвердил сторож.
Забелина передернуло от бесстрастности его голоса. Даже если Спасский, как он утверждает, и невиновен в убийстве, мог бы проявить хоть какое-то сочувствие к жертве, хоть какое-то сострадание.
– И что вы скажете по этому поводу?
– Глупость.
– Глупость?
– Люди, которые… Которые совершили это, не имеют никакого отношения ни к одному из культов. Они понятия не имеют о сатанизме.
– Зато вы очень хорошо о нем осведомлены. Та литература, которую мы нашли у вас в тумбочке…
– Это легально изданные произведения.
– И “Майн кампф”? – тотчас же подловил Забелин жалкого человеконенавистника. – Насколько мне известно, распространение этой книги запрещено.
– Я купил ее в начале девяностых. Нравы тогда были значительно либеральнее.
– А все остальные издания?
Книги, выуженные из тумбочки сторожа, не отличались особым разнообразием: “Некрономикон”, “Сатанинская Библия”, “Сборник литаний и молитв Культа Люцифера”… И целая кипа отксерокопированных брошюр сходной направленности.
– Я много лет занимаюсь изучением сатанизма. И даже собираюсь опубликовать комментарии к “Сатанинской Библии”.
– Почтенное занятие, ничего не скажешь. Вы закончили университет?
– Психологический факультет. Но в последнее время специализировался по шумеро-аккадской мифологии. Отголоски некоторых шумерских культов мертвых можно найти в знаменитом “Некрономиконе”…
Глаза оголтелого адепта шумеро-аккадской мифологии заблестели так нестерпимо, что Забелин зажмурился. На своем веку в Управлении он повидал парочку серийных убийц и с десяток маньяков помельче. И мог с уверенностью утверждать, что именно этим они и отличались от остальных людей – таким вот торжествующим блеском в глазах. Блеском высшего знания о том, что же находится за Чертой.
За чертой смерти.
– И что же там находится, за чертой смерти? – спросил однажды Забелин у одного из своих подследственных, обвиняемого в убийстве пяти человек.
– Жизнь, – ответил тот.
Через полгода он повесился в камере.
– …В том самом “Некрономиконе”, который лежал у вас в тумбочке, – сказал Забелин и поморщился: то ли парень действительно дурачок и не понимает, что над ним нависло. Или просто косит под дурачка. А умники, косящие под дурачков, – только лишний геморрой для следствия. Со временем, конечно, расколется, но нервы потрепать – потреплет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59