Однако будь его, забелинская, воля, он присовокупил бы к трем чеканкам еще две: “Девушка и таз с кровью”, “Девушка и опасная бритва”. И снабдил бы их соответствующим артикулом.
Сам же Пацюк опасным не выглядел. Во всяком случае, пока разливал по чашкам странную жидкость наглого, ярко-рубинового цвета.
– Это что такое? – удивился Забелин.
– Каркадэ, – пояснил Пацюк. – Цветочный чай. Очень полезный. Вам сколько сахару?
– Три. Нет, четыре.
Забелину предстоял серьезный разговор, который мог кончиться чем угодно. А перед “чем угодно” никогда не помешает накачаться дармовой глюкозкой.
Пока Пацюк заправлял забелинский чай сахаром, следователь крутил головой, изучая возможное поле боя. В кухне не особенно развернешься и состязания по вольной борьбе не проведешь – слишком тесно. Так что, вооружившись пистолетом и спрятав бритву, он до некоторой степени себя обезопасил. Никаких ножей в обозримом пространстве, никаких утюгов, паяльников, напильников, штопоров; никаких подсвечников и канделябров. И отбившихся от рук пестиков для картофельного пюре.
Можно приступать.
Забелин отхлебнул широко разрекламированный Пацюком каркадэ (оказавшийся на поверку самым обыкновенным компотом, в котором плавали скукоженные тельца каких-то цветов) и ласково, по-отечески, улыбнулся:
– Да, брат… Лицо у тебя не того. Не внушает оптимизма…
– Вы уже говорили об этом, – напомнил Пацюк.
– Что-то припоминаю. Часто тебя так накрывает?
И снова мочки пацюковских ушей вспыхнули, а на глаза навернулись слезы. Забелин сильно подозревал, что – крокодиловы.
– Не часто, – выдавил из себя Пацюк. – Редко. Никогда такого не было.
– Я сенную лихорадку имею в виду, – уточнил Забелин.
– Я тоже. – Лихорадочный румянец переместился с мочек на щеки.
– А ты что подумал? – продолжал донимать Пацюка следователь.
– Про сенную лихорадку… подумал.
– Тебе отлежаться надо. А не по моргам шастать. Кстати, ты что там делал?
Пацюк открыл было рот, снова закрыл его и ничего не сказал. Только волосы у него зашевелились. Именно зашевелились, издавая какое-то странное, едва уловимое ухом шипение. Забелин завороженно наблюдал за каплей слюны, приклеившейся к уголку пацюковского рта. Наверняка почище серной кислоты будет. Сейчас сорвется и упадет. И тогда прости-прощай чистенький пластмассовый столик. Прожжет до основания.
Но до порчи мебели дело не дошло. Пацюк слизнул слюну, судорожно дернул кадыком и спросил, глядя прямо в глаза Забелину:
– Вы зачем пришли?
– Кетотифен принес. И пиво, – Забелин достал из кармана плаща, который так и не снял, упаковку таблеток и маленькую бутылку.
– И все?
– Не все. Еще вот это.
Торжественный момент явления народу бывшей Главной Улики наступил. Забелин отогнул рукав и легко сдернул с запястья часы “Командирские”. С трогательной гравировкой на внутренней стороне: “Егору от папы”. Но передавать часы по назначению Забелин не спешил. Он повертел механизм в руках, поднес к уху и даже потряс им в воздухе.
Прямо перед носом Патока.
– Твои? И надпись имеется: “Егору от папы”.
– Мои. – Как ни странно, Пацюк не выказал никаких признаков беспокойства. – А я-то думал, что наконец от них избавился.
– Не избавился, дорогой мой, не избавился…
"А надо было бы избавиться в первую очередь”, – хотел сказать Забелин. Но промолчал.
– И где же вы их нашли, шеф? В сейфе, как всегда? Или в ватерклозете? Я их обычно там забываю… Или из буфета принесли?
– Думай. Думай.
– Ну, не знаю. – Пацюк наблюдал за Забелиным, явно заинтригованный. – В “рафике”?.. Оксана-секретарша подсуетилась?
– Опять не угадываешь.
– Сдаюсь. – Для убедительности Пацюк даже поднял руки.
Давай, Даня! Давай, Даниил Константинович Забелин! Сейчас все станет на свои места.
– На Пограничника Гарькавого, – с выражением, четко отделяя одно слово от другого, произнес Забелин. – Знакомый адрес?
Пацюк затравленно смотрел на Забелина. Ай парень, ай актер, ничего не скажешь! Сейчас будет разыгрывать удивление, потом – изумление, потом – оскорбленную невинность. А играет как! Надо же, прямо Смоктуновский тебе из “Гамлета” с черепом в обнимку… Верный “Макаров” и только что прирученная янтарная бритва приятно холодили забелинские бока, а сам он разглядывал стажера с детским любопытством Христа, только что вознесенного на небо.
К пункту “оскорбленная невинность” Пацюк так и не перешел. После “изумления” последовало “сильное изумление”, затем – “очень сильное изумление”, а затем – “изумление в 12 баллов по шкале Рихтера”. Пацюка заколотило, как Японию (опять чертова Япония!) во время землетрясения 1996 года, и он только и смог выдавить из себя:
– Я не понимаю…
– Что же тут непонятного? Часы нашли на Пограничника Гарькавого, двадцать три, квартира сто восемь. Во время обыска у убитой гражданки Алексеевой Елены Сергеевны. В ванной, на полке.
– Этого не может быть…
– Еще как может. Все задокументировано, запротоколировано и приобщено к делу.
– Но ведь меня там не было… – Пацюк потихоньку приходил в себя. Теперь он даже был в состоянии говорить более-менее связно. – Меня не было при обыске.
– При обыске не было, верно. Но, думаю, ты успел там побывать раньше. Гораздо раньше.
– Что значит – гораздо раньше?
– Это значит, когда девушка была еще жива.
– Это… Это бред какой-то… Я никогда не был в ее квартире…
– Может быть, ты с ней вообще незнаком?
– Я не утверждаю этого…
Положительно, по парню убивается “Оскар” за лучшую мужскую роль. Что-что, а отчаяние вперемешку с яростью и скорбью он подавать умеет. Изворотливый, подлец… А Забелин еще всегда ему симпатизировал… Спокойный, уравновешенный, детективы японские в столе… Из серии, где одно несчастное убийство пятьсот страниц готовят, а потом столько же обсасывают… И не дурак, и с честолюбием все в порядке… Такой может перерезать горло только из любви к чистому искусству. Сукин сын!
– Тогда, может, объяснишь мне, как они там оказались?
– Нет… Я не могу объяснить.
– Плохо, – нахмурился Забелин.
– Плохо? – переспросил Пацюк.
– Очень плохо. Хреново. Полные кранты. У тебя неприятности, Егор.
– Из-за этих часов?
– Не только. Хотя, как я успел заметить, вы с потерпевшей обменялись верительными грамотами. У нее твои часы и еще кое-что…
– Что?!
– Об этом потом. А она, как я посмотрю, расположилась у тебя основательно. Даже щеточку зубную перетащила… Я уже не говорю о косметике…
Лицо Пацюка исказилось. Если бы он мог – он бы зарыдал.
– Черт возьми… Вы не понимаете…
– А ты просвети меня, темного, откуда это все у тебя… Или, может, в комнату пройдем и ты мне вещи покажешь? Которые у тебя в кровати пораспиханы…
Пацюк схватился за голову и стал раскачиваться, как самый натуральный китайский болван.
– Нет. Нет… Вы не понимаете, нет…
– А чего же тут понимать? Все и так ясно. Думаю, это не единственные ее вещи…
– Это я купил, – Пацюк наконец-то перестал качаться, и в глазах у него появилось осмысленное выражение. – Это я купил… Но она никогда…
– Кто ж сомневается, что ты купил? Мужчины иногда делают подарки любимым женщинам… Не всякие мужчины, конечно, и не всяким женщинам, – Забелин невольно вспомнил свою бывшую супружницу, записную нимфоманку. – И не всякие подарки. Хотя, если мужик преподносит бабе белье… Что это значит?
– А что это значит? – послушно переспросил Пацюк.
– А это значит… – призрак бывшей супружницы, записной нимфоманки, по-прежнему зудел перед лицом Забелина стрекозиными крыльями. – А это значит, что они вступили в определенные отношения. Так сказать, в войну полов, с рукопашными схватками по два раза на дню… Или у тебя больше выходило?
– Что вы имеете в виду? – Пацюк наконец-то нашел себе занятие: теперь он сгибал и разгибал чайную ложку.
– Близость. – Язык во рту Забелина моментально распух и превратился в детский валенок двадцать четвертого размера. – Близость я имею в виду.
Такую близость, что дальше некуда. Можно и ушко облизать в порыве страсти, а можно и глотку перерезать…
– Близость?!
Несколько секунд Пацюк сидел молча, а потом начал хохотать. Да так, что глаза его едва не вылезли из орбит, а челюсть едва не сорвалась с насиженного места.
– Вы думаете, что?..
– Ну, я не могу утверждать…
Смех Пацюка не очень понравился Забелину. Тем более что в нем проявилось то самое легкое сумасшествие, в котором следователь некоторое время назад стал подозревать стажера.
– Отчего же не можете? – Пацюк резко оборвал смех и теперь угрюмо смотрел на Забелина. Сумасшедший, как есть сумасшедший! – Давайте, подозревайте. Навесьте на меня ее убийство. И все другие убийства в городе. За последнюю неделю. Прямо по сводке. Давайте, ну!!!
– Если бы я хотел навесить на тебя что-то, я бы сюда не пришел…
– А пришли зачем?
– Чтобы ты объяснил мне кое-какие вещи.
– Про часы я сказал. Не знаю, как они там оказались… И кому нужно было…
– Ладно, оставим часы в покое.
Еще раз осмотрев кухню на предмет очагов пацюковского сопротивления, Забелин открыл папку. Пацюк же затих окончательно.
– Теперь давай по пунктам. В квартире покойной были найдены твои отпечатки пальцев. На бокале в кухне.
– Бред.
– Кроме того, на подушке в ее спальне обнаружены твои же волосы.
– Чушь.
– С наукой не поспоришь, дорогой мой. – Забелин похлопал по папке. – На все имеется заключение эксперта.
– И где же вы взяли мои отпечатки? И волосы?..
– Ну, работаем бок о бок… Пацюк вцепился в край стола.
– Статья 303 УК РФ “Фальсификация доказательств”. От трех до семи. И статья 299 УК РФ “Привлечение заведомо невиновного к уголовной ответственности”. От трех до десяти. Вы рискуете, Даниил Константинович. Забелин улыбнулся.
– Это ты рискуешь, Егор. Какая у тебя там группа крови? Запамятовал…
– А зачем вам моя группа крови?
– Ты смотри, мне ведь еще пару-тройку документов поднять ничего не стоит.
– Четвертая… резус отрицательный… – нехотя сказал Пацюк.
– Ага. Достаточно редкая. У станции переливания крови ты на вес золота, а? Кровь сдаешь?
– Сдаю.
– Одной рукой сдаешь, а другой отнимаешь, – со значением произнес Забелин и сам улыбнулся своей немудреной шутке.
– Мне все труднее вас понимать.
– Да чего уж трудного. Часы на полке, отпечатки в квартире, волосы на подушке…
– Это преступление?
– Да нет, конечно. Не преступление и то, что ты снюхал… что ты стал встречаться с этой женщиной. Твое дело. Плохо, что ее убили.
– К чему вы клоните? Вы меня подозреваете?
Вот видишь, ты сам об этом заговорил. Хороший мальчик.
– Рубашка из фланели? – неожиданно спросил Забелин.
– Не знаю. – Пацюк дернулся, как от удара током, и инстинктивно спрятал руки под стол.
– Сдается мне, что из фланели. Причем красной. И из-под ногтя жертвы было извлечено нечто похожее. Ну да экспертиза установит…
Тело Пацюка обмякло, готовое вот-вот свалиться на пол. Бедняга… Хорошо, что Забелин зашел к стажеру. Может, удастся хоть что-то прояснить. Если кто-то думает, что Забелин испытывает моральное удовлетворение, загоняя беднягу в угол, то глубоко ошибается. Пацюк, конечно, сукин сын, но наш сукин сын, как говаривали сильные мира сего! Да и сама потерпевшая слова доброго не стоила, положа руку на сердце. Точная копия забелинской бывшей супружницы, записной нимфоманки. А со своей бывшей супружницей Забелин бы и не такое сотворил, будь его воля. Не только бы надрезал горлышко (и кто там только не побывал!), но и добавил бы еще с десяток рукотворных отверстий к естественным, ей-богу…
Забелин поймал себя на этой кровожадной мысли и сам себе ужаснулся. А еще больше ужаснулся тому, что привело его к Пацюку. И что подсознательно гнало его к стажеру все это время – с тех пор, как он обнаружил в квартире беспривязной Мицуко старенькие часы “Егору от папы”.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59
Сам же Пацюк опасным не выглядел. Во всяком случае, пока разливал по чашкам странную жидкость наглого, ярко-рубинового цвета.
– Это что такое? – удивился Забелин.
– Каркадэ, – пояснил Пацюк. – Цветочный чай. Очень полезный. Вам сколько сахару?
– Три. Нет, четыре.
Забелину предстоял серьезный разговор, который мог кончиться чем угодно. А перед “чем угодно” никогда не помешает накачаться дармовой глюкозкой.
Пока Пацюк заправлял забелинский чай сахаром, следователь крутил головой, изучая возможное поле боя. В кухне не особенно развернешься и состязания по вольной борьбе не проведешь – слишком тесно. Так что, вооружившись пистолетом и спрятав бритву, он до некоторой степени себя обезопасил. Никаких ножей в обозримом пространстве, никаких утюгов, паяльников, напильников, штопоров; никаких подсвечников и канделябров. И отбившихся от рук пестиков для картофельного пюре.
Можно приступать.
Забелин отхлебнул широко разрекламированный Пацюком каркадэ (оказавшийся на поверку самым обыкновенным компотом, в котором плавали скукоженные тельца каких-то цветов) и ласково, по-отечески, улыбнулся:
– Да, брат… Лицо у тебя не того. Не внушает оптимизма…
– Вы уже говорили об этом, – напомнил Пацюк.
– Что-то припоминаю. Часто тебя так накрывает?
И снова мочки пацюковских ушей вспыхнули, а на глаза навернулись слезы. Забелин сильно подозревал, что – крокодиловы.
– Не часто, – выдавил из себя Пацюк. – Редко. Никогда такого не было.
– Я сенную лихорадку имею в виду, – уточнил Забелин.
– Я тоже. – Лихорадочный румянец переместился с мочек на щеки.
– А ты что подумал? – продолжал донимать Пацюка следователь.
– Про сенную лихорадку… подумал.
– Тебе отлежаться надо. А не по моргам шастать. Кстати, ты что там делал?
Пацюк открыл было рот, снова закрыл его и ничего не сказал. Только волосы у него зашевелились. Именно зашевелились, издавая какое-то странное, едва уловимое ухом шипение. Забелин завороженно наблюдал за каплей слюны, приклеившейся к уголку пацюковского рта. Наверняка почище серной кислоты будет. Сейчас сорвется и упадет. И тогда прости-прощай чистенький пластмассовый столик. Прожжет до основания.
Но до порчи мебели дело не дошло. Пацюк слизнул слюну, судорожно дернул кадыком и спросил, глядя прямо в глаза Забелину:
– Вы зачем пришли?
– Кетотифен принес. И пиво, – Забелин достал из кармана плаща, который так и не снял, упаковку таблеток и маленькую бутылку.
– И все?
– Не все. Еще вот это.
Торжественный момент явления народу бывшей Главной Улики наступил. Забелин отогнул рукав и легко сдернул с запястья часы “Командирские”. С трогательной гравировкой на внутренней стороне: “Егору от папы”. Но передавать часы по назначению Забелин не спешил. Он повертел механизм в руках, поднес к уху и даже потряс им в воздухе.
Прямо перед носом Патока.
– Твои? И надпись имеется: “Егору от папы”.
– Мои. – Как ни странно, Пацюк не выказал никаких признаков беспокойства. – А я-то думал, что наконец от них избавился.
– Не избавился, дорогой мой, не избавился…
"А надо было бы избавиться в первую очередь”, – хотел сказать Забелин. Но промолчал.
– И где же вы их нашли, шеф? В сейфе, как всегда? Или в ватерклозете? Я их обычно там забываю… Или из буфета принесли?
– Думай. Думай.
– Ну, не знаю. – Пацюк наблюдал за Забелиным, явно заинтригованный. – В “рафике”?.. Оксана-секретарша подсуетилась?
– Опять не угадываешь.
– Сдаюсь. – Для убедительности Пацюк даже поднял руки.
Давай, Даня! Давай, Даниил Константинович Забелин! Сейчас все станет на свои места.
– На Пограничника Гарькавого, – с выражением, четко отделяя одно слово от другого, произнес Забелин. – Знакомый адрес?
Пацюк затравленно смотрел на Забелина. Ай парень, ай актер, ничего не скажешь! Сейчас будет разыгрывать удивление, потом – изумление, потом – оскорбленную невинность. А играет как! Надо же, прямо Смоктуновский тебе из “Гамлета” с черепом в обнимку… Верный “Макаров” и только что прирученная янтарная бритва приятно холодили забелинские бока, а сам он разглядывал стажера с детским любопытством Христа, только что вознесенного на небо.
К пункту “оскорбленная невинность” Пацюк так и не перешел. После “изумления” последовало “сильное изумление”, затем – “очень сильное изумление”, а затем – “изумление в 12 баллов по шкале Рихтера”. Пацюка заколотило, как Японию (опять чертова Япония!) во время землетрясения 1996 года, и он только и смог выдавить из себя:
– Я не понимаю…
– Что же тут непонятного? Часы нашли на Пограничника Гарькавого, двадцать три, квартира сто восемь. Во время обыска у убитой гражданки Алексеевой Елены Сергеевны. В ванной, на полке.
– Этого не может быть…
– Еще как может. Все задокументировано, запротоколировано и приобщено к делу.
– Но ведь меня там не было… – Пацюк потихоньку приходил в себя. Теперь он даже был в состоянии говорить более-менее связно. – Меня не было при обыске.
– При обыске не было, верно. Но, думаю, ты успел там побывать раньше. Гораздо раньше.
– Что значит – гораздо раньше?
– Это значит, когда девушка была еще жива.
– Это… Это бред какой-то… Я никогда не был в ее квартире…
– Может быть, ты с ней вообще незнаком?
– Я не утверждаю этого…
Положительно, по парню убивается “Оскар” за лучшую мужскую роль. Что-что, а отчаяние вперемешку с яростью и скорбью он подавать умеет. Изворотливый, подлец… А Забелин еще всегда ему симпатизировал… Спокойный, уравновешенный, детективы японские в столе… Из серии, где одно несчастное убийство пятьсот страниц готовят, а потом столько же обсасывают… И не дурак, и с честолюбием все в порядке… Такой может перерезать горло только из любви к чистому искусству. Сукин сын!
– Тогда, может, объяснишь мне, как они там оказались?
– Нет… Я не могу объяснить.
– Плохо, – нахмурился Забелин.
– Плохо? – переспросил Пацюк.
– Очень плохо. Хреново. Полные кранты. У тебя неприятности, Егор.
– Из-за этих часов?
– Не только. Хотя, как я успел заметить, вы с потерпевшей обменялись верительными грамотами. У нее твои часы и еще кое-что…
– Что?!
– Об этом потом. А она, как я посмотрю, расположилась у тебя основательно. Даже щеточку зубную перетащила… Я уже не говорю о косметике…
Лицо Пацюка исказилось. Если бы он мог – он бы зарыдал.
– Черт возьми… Вы не понимаете…
– А ты просвети меня, темного, откуда это все у тебя… Или, может, в комнату пройдем и ты мне вещи покажешь? Которые у тебя в кровати пораспиханы…
Пацюк схватился за голову и стал раскачиваться, как самый натуральный китайский болван.
– Нет. Нет… Вы не понимаете, нет…
– А чего же тут понимать? Все и так ясно. Думаю, это не единственные ее вещи…
– Это я купил, – Пацюк наконец-то перестал качаться, и в глазах у него появилось осмысленное выражение. – Это я купил… Но она никогда…
– Кто ж сомневается, что ты купил? Мужчины иногда делают подарки любимым женщинам… Не всякие мужчины, конечно, и не всяким женщинам, – Забелин невольно вспомнил свою бывшую супружницу, записную нимфоманку. – И не всякие подарки. Хотя, если мужик преподносит бабе белье… Что это значит?
– А что это значит? – послушно переспросил Пацюк.
– А это значит… – призрак бывшей супружницы, записной нимфоманки, по-прежнему зудел перед лицом Забелина стрекозиными крыльями. – А это значит, что они вступили в определенные отношения. Так сказать, в войну полов, с рукопашными схватками по два раза на дню… Или у тебя больше выходило?
– Что вы имеете в виду? – Пацюк наконец-то нашел себе занятие: теперь он сгибал и разгибал чайную ложку.
– Близость. – Язык во рту Забелина моментально распух и превратился в детский валенок двадцать четвертого размера. – Близость я имею в виду.
Такую близость, что дальше некуда. Можно и ушко облизать в порыве страсти, а можно и глотку перерезать…
– Близость?!
Несколько секунд Пацюк сидел молча, а потом начал хохотать. Да так, что глаза его едва не вылезли из орбит, а челюсть едва не сорвалась с насиженного места.
– Вы думаете, что?..
– Ну, я не могу утверждать…
Смех Пацюка не очень понравился Забелину. Тем более что в нем проявилось то самое легкое сумасшествие, в котором следователь некоторое время назад стал подозревать стажера.
– Отчего же не можете? – Пацюк резко оборвал смех и теперь угрюмо смотрел на Забелина. Сумасшедший, как есть сумасшедший! – Давайте, подозревайте. Навесьте на меня ее убийство. И все другие убийства в городе. За последнюю неделю. Прямо по сводке. Давайте, ну!!!
– Если бы я хотел навесить на тебя что-то, я бы сюда не пришел…
– А пришли зачем?
– Чтобы ты объяснил мне кое-какие вещи.
– Про часы я сказал. Не знаю, как они там оказались… И кому нужно было…
– Ладно, оставим часы в покое.
Еще раз осмотрев кухню на предмет очагов пацюковского сопротивления, Забелин открыл папку. Пацюк же затих окончательно.
– Теперь давай по пунктам. В квартире покойной были найдены твои отпечатки пальцев. На бокале в кухне.
– Бред.
– Кроме того, на подушке в ее спальне обнаружены твои же волосы.
– Чушь.
– С наукой не поспоришь, дорогой мой. – Забелин похлопал по папке. – На все имеется заключение эксперта.
– И где же вы взяли мои отпечатки? И волосы?..
– Ну, работаем бок о бок… Пацюк вцепился в край стола.
– Статья 303 УК РФ “Фальсификация доказательств”. От трех до семи. И статья 299 УК РФ “Привлечение заведомо невиновного к уголовной ответственности”. От трех до десяти. Вы рискуете, Даниил Константинович. Забелин улыбнулся.
– Это ты рискуешь, Егор. Какая у тебя там группа крови? Запамятовал…
– А зачем вам моя группа крови?
– Ты смотри, мне ведь еще пару-тройку документов поднять ничего не стоит.
– Четвертая… резус отрицательный… – нехотя сказал Пацюк.
– Ага. Достаточно редкая. У станции переливания крови ты на вес золота, а? Кровь сдаешь?
– Сдаю.
– Одной рукой сдаешь, а другой отнимаешь, – со значением произнес Забелин и сам улыбнулся своей немудреной шутке.
– Мне все труднее вас понимать.
– Да чего уж трудного. Часы на полке, отпечатки в квартире, волосы на подушке…
– Это преступление?
– Да нет, конечно. Не преступление и то, что ты снюхал… что ты стал встречаться с этой женщиной. Твое дело. Плохо, что ее убили.
– К чему вы клоните? Вы меня подозреваете?
Вот видишь, ты сам об этом заговорил. Хороший мальчик.
– Рубашка из фланели? – неожиданно спросил Забелин.
– Не знаю. – Пацюк дернулся, как от удара током, и инстинктивно спрятал руки под стол.
– Сдается мне, что из фланели. Причем красной. И из-под ногтя жертвы было извлечено нечто похожее. Ну да экспертиза установит…
Тело Пацюка обмякло, готовое вот-вот свалиться на пол. Бедняга… Хорошо, что Забелин зашел к стажеру. Может, удастся хоть что-то прояснить. Если кто-то думает, что Забелин испытывает моральное удовлетворение, загоняя беднягу в угол, то глубоко ошибается. Пацюк, конечно, сукин сын, но наш сукин сын, как говаривали сильные мира сего! Да и сама потерпевшая слова доброго не стоила, положа руку на сердце. Точная копия забелинской бывшей супружницы, записной нимфоманки. А со своей бывшей супружницей Забелин бы и не такое сотворил, будь его воля. Не только бы надрезал горлышко (и кто там только не побывал!), но и добавил бы еще с десяток рукотворных отверстий к естественным, ей-богу…
Забелин поймал себя на этой кровожадной мысли и сам себе ужаснулся. А еще больше ужаснулся тому, что привело его к Пацюку. И что подсознательно гнало его к стажеру все это время – с тех пор, как он обнаружил в квартире беспривязной Мицуко старенькие часы “Егору от папы”.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59