Она надеялась продолжить работу в качестве фотомодели и попытаться найти какую-нибудь секретарскую работу, только на этот раз не в таком «бездарном рекламном агентстве». А может быть, она выиграет еще какой-нибудь приз, если ей «страшно повезет». Кроме того, она, как все девушки до сорока девяти лет, считала себя прирожденной актрисой. Но пока ее талант не реализовался.
– Все это прекрасно, – поддакнул я, приканчивая свой бурбон с водой. – Хочешь еще выпить?
– Только не сегодня, Шелл. Я здорово устала.
– После такого суматошного дня это неудивительно. Но в полицейском участке все прошло нормально?
– О да! Просто я никогда раньше не имела дела с полицией и была немного напугана. Но эти полицейские оказались такими милыми.
– Угу... прямо-таки милашки.
– А что?
– Да нет, ничего. Это я так. Ты живешь в Лос-Анджелесе одна? Я имею в виду без семьи? Где твои родители?
– Я и правда не знаю. Да это меня как-то мало интересует. – Видимо, заметив удивление на моем лице, она поспешно добавила: – Возможно, это звучит несколько странно, Шелл, но мой отец умер еще до моего рождения, родной отец, я хочу сказать. Мама снова вышла замуж: за человека по имени Чарльз Филдс, но он сбежал от нас, когда мне было два или три года, так что его я тоже толком не знала. Потом, спустя девять лет, из дома убежала и я. Тогда мне было шестнадцать. Сколько я себя помню, мы всегда жили втроем: мама, я и мой брат Питти, который на год старше меня. Не скажу, что наша семья была самой счастливой в округе. Последние семь лет я ничего не знаю о них.
Она рассказывала об этом без горечи и сожаления, как о самых обыденных жизненных неприятностях, не касавшихся ее лично. Помолчав немного, она продолжила:
– Судя по последним сведениям, которыми я располагаю, мама с Питти живут в Бербанке, но не уверена, что это так. Ну, мне пора.
Аралия поднялась, и я не особенно настраивал, чтобы она посидела со мной еще. Она действительно выглядела очень усталой. Однако с радостью согласилась, когда я вызвался проводить ее и проверить, не прячется ли в ее номере какой-нибудь подозрительный тир. Тщательно осмотрев все помещение и посетовав на то, что мне не удалось никого обнаружить даже под кроватью, я вернулся в свой номер.
Приняв душ, я залез в постель и еще раз просмотрел желтые машинописные страницы, врученные мне капитаном Сэмсоном, особенно те из них, где упоминался покойный Малыш Бретт. Итак, «линкольн-континенталь», который я видел на улице Россмор, числился в списке пропавших – он исчез незадолго до шести вечера. Во всяком случае, владелец заявил о его пропаже без пяти шесть. Им, естественно, оказался Гуннар Линдстром, чье имя значилось на регистрационной карточке.
Сам Линдстром, судя по имеющейся информации, не только «вне подозрений» у полиции, но и является законопослушным, добропорядочным и уважаемым гражданином, пользующимся высокой репутацией в научных кругах. Ему принадлежит более восьмидесяти патентов на изобретения, а научные открытия в области математики и технологии многократно отмечены почетными наградами. Это было уже интересно. Второй ученый-изобретатель, на которого я натыкаюсь сегодня. Кто первый? Эмбер? Точно, Норман Эмбер.
Слипающимися глазами я пробежал дополнительный параграф о научных заслугах Линдстрома – главы престижной компании «Линдстром Лэбереториз», расположенной на Олимпик-бульваре, здесь, в Лос-Анджелесе. В нем содержался длинный перечень почетных званий и наград, присвоенных ему за последние двадцать лет, и прочие скучные данные.
Засыпая, я перебирал в памяти события прошедшего дня, и перед моим мысленным взором возникали то мерзкий, хитроумный Эл Хоук и его сообщники-рецидивисты, с которыми я пока не был знаком и с которыми мне только еще предстояло познакомиться, то Сэмсон, то даже гангстер, которому я сломал ногу, и, наконец, Аралия.
На Аралии я задержал свое внимание, мысленно любуясь неотразимой красотой ее лица, живыми глазами, теплыми губами, нежной улыбкой, безупречной фигурой... Ее образ еще некоторое время блуждал на грани сознания, потом растворился в сладком сне.
Глава 4
Утром, очнувшись от сна, я некоторое время понежился в постели, а потом, как обычно, решительно открыл глаза, приветствуя новый день. Почмокал губами, зажмурился, потом снова слегка приоткрыл глаза и выпустил из себя весь воздух вместе с остатками сна. Несомненно, где-то уже буйствовал рассвет, но только не в моем номере. Независимо от времени суток или года, я всегда просыпаюсь так, словно сейчас полночь праздника Всех Святых. Конечно, позже я прихожу в себя, и энергия во мне бьет ключом, но такое состояние приходит не сразу, и, чтобы обрести его, требуется время.
Набравшись духу, я отважно сел на край кровати, поскреб свою волосатую грудь, до отказа высунул язык, потом медленно втянул его обратно. Закончив таким образом утреннюю зарядку, я поплелся в ванную, не забыв на ходу включить кофеварку.
Вскоре жизнь вновь станет вполне приятной штукой. Вскоре, но не сейчас.
* * *
Погода в тот день была необычной для Южной Калифорнии. Легкие серые облака, сквозь которые просвечивала нежная голубизна неба, время от времени затмевали утреннее солнце, но на душе у меня было легко и радостно. Я мчался в своем «кадиллаке» по Уилшир-бульвару, обдуваемый прохладным сентябрьским ветерком. У меня и впрямь были все основания для оптимизма. Я заметно продвинулся в своем расследовании, несмотря на пять неприятных минут, проведенных с Берни Хутеном.
После трех чашек крепчайшего кофе, пары ложек комковатой овсяной каши – я так и не научился готовить ее без комков – и четырех сигарет мне наконец удалось выбраться из «Спартанца», не забыв при этом натянуть штаны. Последующие два часа я посвятил встречам с далеко не благочинной публикой. Приступая к очередному расследованию, я первым делом выявлял связи подозреваемых мною лиц и объяснял своим надежным помощникам, что меня интересует и на что им следует обратить внимание.
Обычно, если удается выявить те или иные связи лица, подозреваемого в преступлении, я никогда сразу не обнаруживаю этого и приступаю к разработке своей версии спустя несколько часов или дней, поскольку только тогда появляется надежда выловить что-то стоящее. На этот раз мне было некогда расставлять сети. Пришлось действовать с ходу, потому что от вышедшего в тираж боксера Берни Хутена я узнал нечто такое, что могло иметь отношение к Аралии, Малышу Бретту и его скоропостижной кончине, хотя в общем-то шанс был невелик – один из десяти.
Я разыскал Хутена в третьеразрядном баре на Шестой улице, где редкие клиенты заказывали главным образом пиво или дешевое вино и потягивали его в одиночестве за маленькими круглыми столами, покрытыми облупившейся клеенкой. Я знал, что Хутен приходит сюда по утрам похмеляться. Он обычно разбавлял пиво джином или ромом, а потом проглатывал этот адский коктейль, что я находил даже менее аппетитным, чем комки в моей овсяной каше.
Я заказал ему порцию «Былого Времени» и стал рассказывать свою сказочку, на которую он отреагировал красноречивым:
– Не знаю. Балдеж. Может быть.
– Что «может быть», Берни?
Он приподнял стакан над кружкой и некоторое время с удовольствием наблюдал, как золотистый бурбон растворяется в светлом пиве.
– Не знаю, кто хотел ее укокошить, Скотт. Или по чьему заказу. Но я слышал, что кто-то здесь, в Лос-Анджелесе, вызвал профессионального убийцу с востока, чтобы тот кого-то пришил. Разговор об этом шел то ли вчера вечером, то ли сегодня утром.
– Но, может быть, все это брехня? – заметил я.
Он наконец перелил виски в пиво и спросил:
– Что ты имеешь в виду?
– Ну... насчет профессионального убийцы.
– Речь идет об одном из самых известных убийц, насколько я понимаю. Вообще-то это не по моему профилю, Скотт, ты знаешь. Я никогда не был мокрушником, ни разу не брал в руки нож, даже для того чтобы открыть консервы. Так что мало смыслю в этих делах. Об этом рассказал мне мой более сведущий приятель. За что купил, за то и продаю.
– Ты сказал, он откуда-то с востока. Откуда именно, Берни?
Он продолжал молчать, а я терпеливо ждал. Наконец он заговорил снова:
– Этот парень, профи, о котором я тебе говорю, может быть, уже здесь. Его доставили сюда срочно, потому что дело не терпит отлагательства. Я был бы рад сообщить тебе еще что-нибудь, Скотт, но это все, что мне известно. И еще его кличка, и откуда он явился.
Он проглотил добрых полкружки своего пойла и почмокал губами.
Я опять вздохнул. Разговор с Хутеном всегда удручал меня. Из него все приходится вытягивать клещами. А мне до зарезу нужно узнать, во-первых, имя или кличку этого типа и, во-вторых, откуда он. Всю информацию он хранит на дне своей ненасытной утробы. Я поймал взгляд бармена и показал ему два пальца.
Тот понимающе кивнул, похлопал себя по необъятному животу, пару раз рыгнул, закашлялся, тронул пальцами нос и вытер их о штанину.
– Ну, а как же его зовут, Берни?
– Имени его я не знаю, только прозвище. – Он огляделся по сторонам, увидел, что бармен снова ему наливает, проговорил: – Один Выстрел.
Я сначала не понял, что он имеет в виду, и на всякий случай сказал:
– Сейчас Толстый Майкл принесет тебе двойную порцию, Берни.
– Я знал, что на тебя можно положиться, Скотт, хотя я имел в виду не это. Просто Один Выстрел – его кличка. А поскольку его профессия – приканчивать людей выстрелом в голову, и делает он это превосходно, то, надо полагать, автоматом он не пользуется...
– О'кей, давай начнем с другого конца. Откуда, ты говоришь, этот парень выплыл?
Берни кивнул и снова умолк. Молчал и я. Я уже не мог выносить запаха прокисшего пива.
Толстый Майкл принес еще одну кружку пива и два стакана с «Былым Временем» и поставил все это перед Хутеном. Тот допил свой первый коктейль, отставил пустую кружку в сторону, потом придвинул к себе новую и, взяв в каждую руку по стакану, стал готовить очередную порцию своего адского коктейля.
– Из Джерси.
Дальше смотреть на его манипуляции мне было недосуг. Я встал и направился к выходу, в то время как Хутен священнодействовал над кружкой с пивом, радостно улыбаясь при этом. А вдогонку мне неслось тихое позвякивание стаканов о края кружки. Я вышел из вонючего бара и окунулся в свежий смог раннего калифорнийского утра.
* * *
Мне потребовалось некоторое время, чтобы снова обрести хорошее настроение, чему в значительной мере способствовал мой краткосрочный визит в лос-анджелесское отделение полиции. Там, в офицерской столовой, я умял полный завтрак, состоявший из стейка с яичницей и кофе, потом со смаком выкурил сигарету.
В прекрасном расположении духа я ехал по Уилшир-бульвару, и, когда примерно около двух часов дня поравнялся с Вейр-Билдинг, что на углу Уилшир-бульвара и Уитчерли-драйв, я вдруг краем глаза заметил смутно знакомую сутулую фигуру.
Секунду-другую узнавание крутилось где-то на краю моей памяти, но, когда я повернул голову в сторону входа в Вейр-Билдинг, я безошибочно узнал высокую, согбенную фигуру и характерный профиль стервятника. Несомненно, это был Хоук. Элвин Хоук, или Эл Молчок, – очаровашка, разгуливавший прошлой ночью по Норт-Россмор с подозрительно топырящейся грудью.
Хоук был не один.
Он стоял в нескольких метрах от массивных входных дверей из стекла и нержавеющей стали вместе с тремя другими, незнакомыми мне мужчинами. Один из них, невысокий, коренастый, в этот момент как раз направился к входу в Вейр-Билдинг, и Хоук устремился вслед за ним, на мгновение загородив коренастого детину, лицо которого мне не удалось рассмотреть.
Правда, одного из двоих, продолжавших стоять на прежнем месте, я знал: по фотографии, лежавшей во внутреннем кармане моего пиджака. Несомненно, это был Элрой Верзен по кличке Паровоз.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37