Я как раз пытался получить поперечное сечение…
Он умолк в тот же миг, как Бонтьер почувствовала слабую вибрацию – дрожь на грани чувствительности. Археолог бросила взгляд в окно – внезапно ей сделалось страшно. Но она быстро убедилась, что потрёпанная дамба по-прежнему сдерживает натиск моря.
– Что за чертовщина? – выдохнул Рэнкин, уставившись в экран сонара.
– Ты это почувствовал? – спросила Бонтьер.
– Почувствовал? Да я вижу это прямо на экране!
– И что же это?
– Хотел бы знать! Слишком неглубоко, чтобы быть землетрясением… да и всё равно, П-волны не такие, – задумчиво ответил он и что-то отстучал на клавиатуре. – Вот, пожалуйста, снова утихло. Наверное, какой-то туннель обвалился.
– Слушай, Роджер, мне нужна помощь, – обратилась к нему Бонтьер, укладывая на панель мокрый нейлоновый футляр и расстёгивая «молнию». – Знаком с такой игрушкой?
Рэнкин по-прежнему пялился на монитор.
– Что это? – спросил он.
– Дозиметр. Это для…
– Секундочку. Дозиметр? – переспросил Рэнкин, отводя взгляд от экрана. – Ну, ладно. Да, знаком. Не такие дешёвенькие игрушки. Где ты его взяла?
– Ты знаешь, как он работает?
– Более-менее. Я как-то работал на горную компанию, мы с помощью таких приборов пытались найти уранитовые отложения. Хотя те штучки не такие продвинутые.
Рэнкин щелчком включил прибор и отстучал на крошечной клавиатуре несколько команд. На экране возникла мерцающая трёхмерная сетка.
– Направляешь детектор, – объяснил он, водя из стороны в сторону похожим на микрофон выступом, – и на экране рисуется профиль радиоактивного источника. Интенсивность даётся цветом. Синий и зелёный – самый низкий уровень радиации, и так далее, по всему спектру. Белый – самый мощный. Хм, однако, его нужно прокалибровать…
Весь экран рябил полосами и чёрточками, кое-где попадались голубые пятнышки и линии.
Рэнкин нажал на несколько кнопок.
– Будь я проклят, здесь слишком сильно фонит. Наверное, прибор свихнулся – как и всё на этом острове.
– Он работает как надо, – ровно сказала Бонтьер. – Фиксирует излучение от Меча Святого Михаила.
Прищурившись, Рэнкин уставился на неё.
– Что ты сказала?
– Меч радиоактивен.
– Ты шутишь? – спросил геолог, не отрывая от неё глаз.
– Нисколько. Причина всех наших неприятностей – радиация.
И она торопливо изложила суть. Слушая, Рэнкин не отрывал от неё взгляда, губы под плотной бородой молча шевелились. Покончив с объяснением, Бонтьер приготовилась выслушивать неизбежные контраргументы.
Но их не последовало. Рэнкин продолжил смотреть на неё, на волосатой физиономии геолога были написаны ошеломление и замешательство. Затем его взгляд прояснился, и он неожиданно резко кивнул, качнув бородой.
– Чёрт, ну надо же! Думаю, это единственное, что может всё объяснить. Я вот думаю…
– У нас нет времени на размышления, – резко перебила его Бонтьер. – Нельзя позволить Найдельману открыть ларец.
– Да, – медленно, словно в трансе, ответил Рэнкин, всё ещё погружённый в свои мысли. – Да, должно быть, он радиоактивен как не знаю что – раз утечка доходит до поверхности. Вот дерьмо, нас всех может поджарить. Неудивительно, что приборы с ума посходили. Впрочем, сонар очистился как раз настолько, чтобы…
Голос смолк, когда взгляд геолога снова упал на приборную панель.
– Христос на велике! – с изумлением воскликнул он.
53
Найдельман неподвижно стоял на дне Водяного Колодца. Над головой загудел лифт, увозя Стритера и Хатча, покуда те не скрылись из вида в джунглях брусьев.
Капитан не слышал уходящего лифта. Он бросил взгляд на Магнусен, которая снова прижалась лицом к отверстию в железной плите. Инженер часто-часто дышала. Без лишних слов он отодвинул её в сторону – она сдвинулась вяло, словно сомнамбула, – после чего схватил леер безопасности, прикрепил к лестнице и пролез в дыру.
Найдельман опустился у ларца с мечом, толчком вызвав дюжину новых золотых ручейков. Он постоял там, всматриваясь в длинный гроб, не обращая внимания на вопиющие богатства, заполняющие сокровищницу. Затем медленно, чуть ли не благоговейно, опустился на колени, отмечая мельчайшие детали сундука.
Пять футов в длину, два в ширину. Свинцовые бока украшены серебром, уголки и краешки искусно отделаны золотом. Ларец крепился к металлическому полу сокровищницы четырьмя полосками железа, уложенными крест-накрест; несколько грубоватая клетка для такого великолепного пленника.
Найдельман осмотрел ящик ещё пристальнее. Ларец поддерживали лапы орла с когтями, отлитые из чистого золота. Каждая лапа сжимала державу; очевидно, в стиле барокко, их добавили много позже. Действительно, показалось, что весь гроб представляет собой дикую помесь стилей – от тринадцатого века и до ранней эпохи испанского барокко. Свинцовый ящик, конечно, продолжали украшать столетие за столетием, и каждая новая серия украшений делалась всё роскошнее.
Найдельман протянул руку и дотронулся до металлических украшений, с удивлением ощутив, что они чуть ли не тёплые. Провёл рукой по железным полоскам, кончиком пальцев дотронулся до украшений. В течение долгих-долгих лет не проходило ни дня, в который он не представлял себе этот миг. Найдельман частенько рисовал в воображении картину – как он увидит ларец, дотронется до него, откроет – и, самое главное, достанет содержимое.
Бесчисленные часы проводил он в размышлениях о форме меча. Иногда представлял огромный римский меч из янтаря, быть может, меч самого Дамокла. Иной раз перед ним возникали образы варварского орудия сарацинов – серебряное лезвие с золотым орнаментом; византийского палаша, усыпанного драгоценными камнями и чересчур тяжёлого, чтобы его можно было поднять. Найдельман даже представлял, что это будет меч Саладина, который вернули крестоносцы, – из дамасской стали, инкрустированной золотом и усыпанной алмазами из копей царя Соломона.
Капитана охватило неимоверное волнение от такого обилия возможностей – сильнее, чем от чего бы то ни было в жизни. Наверное, именно такое чувство возникает при встрече с Богом, – подумал он.
Найдельману пришло на ум, что у них совсем не осталось времени. Оторвав руки от гладкого металла ларца, капитан опустил их на стальные ленты, удерживающие его. Дёрнул – сначала несильно, затем с напряжением. Клетка, идущая вокруг ящика, не шелохнулась – прочная, непоколебимая. Интересно, подумал он, что ленты проходят сквозь разъёмы в железном полу и, кажется, прицеплены к чему-то под ним. Ларец разместили здесь с невероятными мерами предосторожности, что доказывает бесценность содержимого.
Запустив руку в карман, Найдельман достал перочинный нож и поскрёб им ржавчину, покрывающую ближайшую железную полоску. Несколько рыжих хлопьев отвалились, под ними показался блестящий металл. Чтобы освободить ларец, придётся прорезать полоски горелкой.
В ход мыслей вмешались звуки глубоких вдохов. Подняв голову, капитан увидел Магнусен, которая снова прилипла к отверстию и жадно уставилась вниз. В свете болтающейся лампы глаза инженера показались тёмными и воспалёнными.
– Спусти горелку, – велел Найдельман. – Я хочу отцепить этот ящик.
Меньше чем через минуту она тяжело приземлилась рядом с ним. Повалившись на колени, позабыв про горелку, женщина уставилась на океан сокровищ. Магнусен набрала полную горсть золотых дублонов и луидоров, позволяя монетам свободно протечь сквозь пальцы. Затем, быстрее, схватила новую горсть – и ещё одну, и ещё. Локтем невзначай ударила о небольшую деревянную коробку, и та рассыпалась в пыль – на пол посыпались алмазы и сердолики. Тут её охватила паника, и она потянулась к сверкающим драгоценным камням, без разбору распихивая их по карманам – и в этой спешке рванулась вперёд и разорвала новые мешки. Наконец, она ничком повалилась в бесценное море, зарывая руки в груды золота, раскинув ноги. Она негромко засмеялась или зарыдала, или, может, и то и другое сразу.
Протянув руку к баллону с ацетиленом, Найдельман несколько мгновений смотрел на неё. Ему пришло в голову, что ей пора спустить бадью и начать поднимать сокровища. А затем взгляд снова упал на ларец, и он моментально позабыл о Магнусен.
Капитан обхватил толстый латунный замок, который не позволял ящику открыться – уродливый, тяжёлый и крепкий. На замке были выбиты герцогские печати, некоторые из которых, очевидно, четырнадцатого века. Печати оказались нетронуты. Значит, Окхэм так и не посмотрел на своё величайшее сокровище, – подумал он. – Странно.
Эта честь оставлена ему.
Несмотря на огромные размеры, висячий замок прижал крышку неплотно; просунув под него лезвие перочинного ножа, Найдельман смог приподнять её на пару миллиметров. Капитан вытащил лезвие, опустил крышку и снова осмотрел металлические полоски, пропущенные под замком, выбирая наиболее эффективные места, чтобы сделать разрезы.
Потом повернул вентиль на баллоне и щёлкнул зажигалкой; небольшой хлопок – и на конце крохотного сопла возникла яркая белая точка. Казалось, всё происходит с леденящей медлительностью – с чувством неописуемой радости. Каждое мгновение, каждое движение доставляло ему изысканное наслаждение. Потребуется время – быть может, пятнадцать минут, а может и все двадцать – прежде чем он сумеет снять с ларца путы и по-настоящему взять меч в руки. Но капитан твёрдо знал: каждую секунду этих минут он запомнит до конца своих дней.
Найдельман осторожно поднёс пламя к металлу.
54
Хатч лежал на дне небольшого каменного колодца, лишь наполовину в сознании – словно пробуждаясь от кошмара. Над головой постукивала складная лестница – Стритер тянул её вверх. Тусклый луч фонаря на секунду осветил сводчатый потолок сорока футами выше – тот самый, под которым принял смерть Вопнер. Раздалась тяжёлая поступь ботинок Стритера – тот уходил прочь по узкому туннелю, который ведёт к Колодцу. Звуки синхроно стихали с затуханием света – пока Малин не остался в кромешной тьме.
Несколько минут он оставался неподвижно лежать на холодном сыром камне. Быть может, это правда лишь сон – один из тех уродливых кошмаров, что навевают клаустрофобию, и потом просыпаешься к бесконечной радости… Хатч сел, ударившись головой о низкий потолок. Хоть глаз выколи – ни малейшего проблеска!
Малин снова улёгся. Стритер ушёл, ни сказав не слова. Помощник Найдельмана даже не потрудился связать пленнику руки – быть может, чтобы смерть казалась не такой подозрительной. Но в глубине души Хатч понимал, что в этом нет никакой необходимости. Совершенно немыслимо взобраться на тридцать футов по скользким стенкам колодца, чтобы попасть в зал. Два часа, может три, – и сокровище поднимут из Колодца и спокойно перевезут на «Гриффин». А потом Найдельман просто-напросто разрушит уже ослабленную дамбу. Вода рванёт обратно, затопит туннели и помещения… Колодец…
Внезапно мускулы сдавило спазмом – Малин попытался задушить в себе нарастающую панику, не дать ей взять верх над разумом. Усилие его истощило. Он лежал, задыхаясь, и старался замедлить бешеный стук сердца. В яме стоял смрад, и воздух становился всё хуже.
Доктор откатился из-под нависающего потолка к основанию колодца. По крайней мере, здесь можно было сесть и прислониться спиной к холодному камню. Малин всмотрелся вверх, пытаясь ощутить хоть мельчайший проблеск света. Бесполезно: темень, как в бочке чернил. Подумал над тем, чтобы встать, но сама мысль утомила, и он снова улёгся. При этом правая рука проскользнула в узкую щель под тяжёлой каменной плитой и сомкнулась на чём-то холодном, влажном и твёрдом.
И тогда он в полной мере ощутил ужас того места, где очутился. Содрогнувшись, он окончательно пришёл в себя и, непроизвольно всхлипнув, выпустил кость Джонни.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64
Он умолк в тот же миг, как Бонтьер почувствовала слабую вибрацию – дрожь на грани чувствительности. Археолог бросила взгляд в окно – внезапно ей сделалось страшно. Но она быстро убедилась, что потрёпанная дамба по-прежнему сдерживает натиск моря.
– Что за чертовщина? – выдохнул Рэнкин, уставившись в экран сонара.
– Ты это почувствовал? – спросила Бонтьер.
– Почувствовал? Да я вижу это прямо на экране!
– И что же это?
– Хотел бы знать! Слишком неглубоко, чтобы быть землетрясением… да и всё равно, П-волны не такие, – задумчиво ответил он и что-то отстучал на клавиатуре. – Вот, пожалуйста, снова утихло. Наверное, какой-то туннель обвалился.
– Слушай, Роджер, мне нужна помощь, – обратилась к нему Бонтьер, укладывая на панель мокрый нейлоновый футляр и расстёгивая «молнию». – Знаком с такой игрушкой?
Рэнкин по-прежнему пялился на монитор.
– Что это? – спросил он.
– Дозиметр. Это для…
– Секундочку. Дозиметр? – переспросил Рэнкин, отводя взгляд от экрана. – Ну, ладно. Да, знаком. Не такие дешёвенькие игрушки. Где ты его взяла?
– Ты знаешь, как он работает?
– Более-менее. Я как-то работал на горную компанию, мы с помощью таких приборов пытались найти уранитовые отложения. Хотя те штучки не такие продвинутые.
Рэнкин щелчком включил прибор и отстучал на крошечной клавиатуре несколько команд. На экране возникла мерцающая трёхмерная сетка.
– Направляешь детектор, – объяснил он, водя из стороны в сторону похожим на микрофон выступом, – и на экране рисуется профиль радиоактивного источника. Интенсивность даётся цветом. Синий и зелёный – самый низкий уровень радиации, и так далее, по всему спектру. Белый – самый мощный. Хм, однако, его нужно прокалибровать…
Весь экран рябил полосами и чёрточками, кое-где попадались голубые пятнышки и линии.
Рэнкин нажал на несколько кнопок.
– Будь я проклят, здесь слишком сильно фонит. Наверное, прибор свихнулся – как и всё на этом острове.
– Он работает как надо, – ровно сказала Бонтьер. – Фиксирует излучение от Меча Святого Михаила.
Прищурившись, Рэнкин уставился на неё.
– Что ты сказала?
– Меч радиоактивен.
– Ты шутишь? – спросил геолог, не отрывая от неё глаз.
– Нисколько. Причина всех наших неприятностей – радиация.
И она торопливо изложила суть. Слушая, Рэнкин не отрывал от неё взгляда, губы под плотной бородой молча шевелились. Покончив с объяснением, Бонтьер приготовилась выслушивать неизбежные контраргументы.
Но их не последовало. Рэнкин продолжил смотреть на неё, на волосатой физиономии геолога были написаны ошеломление и замешательство. Затем его взгляд прояснился, и он неожиданно резко кивнул, качнув бородой.
– Чёрт, ну надо же! Думаю, это единственное, что может всё объяснить. Я вот думаю…
– У нас нет времени на размышления, – резко перебила его Бонтьер. – Нельзя позволить Найдельману открыть ларец.
– Да, – медленно, словно в трансе, ответил Рэнкин, всё ещё погружённый в свои мысли. – Да, должно быть, он радиоактивен как не знаю что – раз утечка доходит до поверхности. Вот дерьмо, нас всех может поджарить. Неудивительно, что приборы с ума посходили. Впрочем, сонар очистился как раз настолько, чтобы…
Голос смолк, когда взгляд геолога снова упал на приборную панель.
– Христос на велике! – с изумлением воскликнул он.
53
Найдельман неподвижно стоял на дне Водяного Колодца. Над головой загудел лифт, увозя Стритера и Хатча, покуда те не скрылись из вида в джунглях брусьев.
Капитан не слышал уходящего лифта. Он бросил взгляд на Магнусен, которая снова прижалась лицом к отверстию в железной плите. Инженер часто-часто дышала. Без лишних слов он отодвинул её в сторону – она сдвинулась вяло, словно сомнамбула, – после чего схватил леер безопасности, прикрепил к лестнице и пролез в дыру.
Найдельман опустился у ларца с мечом, толчком вызвав дюжину новых золотых ручейков. Он постоял там, всматриваясь в длинный гроб, не обращая внимания на вопиющие богатства, заполняющие сокровищницу. Затем медленно, чуть ли не благоговейно, опустился на колени, отмечая мельчайшие детали сундука.
Пять футов в длину, два в ширину. Свинцовые бока украшены серебром, уголки и краешки искусно отделаны золотом. Ларец крепился к металлическому полу сокровищницы четырьмя полосками железа, уложенными крест-накрест; несколько грубоватая клетка для такого великолепного пленника.
Найдельман осмотрел ящик ещё пристальнее. Ларец поддерживали лапы орла с когтями, отлитые из чистого золота. Каждая лапа сжимала державу; очевидно, в стиле барокко, их добавили много позже. Действительно, показалось, что весь гроб представляет собой дикую помесь стилей – от тринадцатого века и до ранней эпохи испанского барокко. Свинцовый ящик, конечно, продолжали украшать столетие за столетием, и каждая новая серия украшений делалась всё роскошнее.
Найдельман протянул руку и дотронулся до металлических украшений, с удивлением ощутив, что они чуть ли не тёплые. Провёл рукой по железным полоскам, кончиком пальцев дотронулся до украшений. В течение долгих-долгих лет не проходило ни дня, в который он не представлял себе этот миг. Найдельман частенько рисовал в воображении картину – как он увидит ларец, дотронется до него, откроет – и, самое главное, достанет содержимое.
Бесчисленные часы проводил он в размышлениях о форме меча. Иногда представлял огромный римский меч из янтаря, быть может, меч самого Дамокла. Иной раз перед ним возникали образы варварского орудия сарацинов – серебряное лезвие с золотым орнаментом; византийского палаша, усыпанного драгоценными камнями и чересчур тяжёлого, чтобы его можно было поднять. Найдельман даже представлял, что это будет меч Саладина, который вернули крестоносцы, – из дамасской стали, инкрустированной золотом и усыпанной алмазами из копей царя Соломона.
Капитана охватило неимоверное волнение от такого обилия возможностей – сильнее, чем от чего бы то ни было в жизни. Наверное, именно такое чувство возникает при встрече с Богом, – подумал он.
Найдельману пришло на ум, что у них совсем не осталось времени. Оторвав руки от гладкого металла ларца, капитан опустил их на стальные ленты, удерживающие его. Дёрнул – сначала несильно, затем с напряжением. Клетка, идущая вокруг ящика, не шелохнулась – прочная, непоколебимая. Интересно, подумал он, что ленты проходят сквозь разъёмы в железном полу и, кажется, прицеплены к чему-то под ним. Ларец разместили здесь с невероятными мерами предосторожности, что доказывает бесценность содержимого.
Запустив руку в карман, Найдельман достал перочинный нож и поскрёб им ржавчину, покрывающую ближайшую железную полоску. Несколько рыжих хлопьев отвалились, под ними показался блестящий металл. Чтобы освободить ларец, придётся прорезать полоски горелкой.
В ход мыслей вмешались звуки глубоких вдохов. Подняв голову, капитан увидел Магнусен, которая снова прилипла к отверстию и жадно уставилась вниз. В свете болтающейся лампы глаза инженера показались тёмными и воспалёнными.
– Спусти горелку, – велел Найдельман. – Я хочу отцепить этот ящик.
Меньше чем через минуту она тяжело приземлилась рядом с ним. Повалившись на колени, позабыв про горелку, женщина уставилась на океан сокровищ. Магнусен набрала полную горсть золотых дублонов и луидоров, позволяя монетам свободно протечь сквозь пальцы. Затем, быстрее, схватила новую горсть – и ещё одну, и ещё. Локтем невзначай ударила о небольшую деревянную коробку, и та рассыпалась в пыль – на пол посыпались алмазы и сердолики. Тут её охватила паника, и она потянулась к сверкающим драгоценным камням, без разбору распихивая их по карманам – и в этой спешке рванулась вперёд и разорвала новые мешки. Наконец, она ничком повалилась в бесценное море, зарывая руки в груды золота, раскинув ноги. Она негромко засмеялась или зарыдала, или, может, и то и другое сразу.
Протянув руку к баллону с ацетиленом, Найдельман несколько мгновений смотрел на неё. Ему пришло в голову, что ей пора спустить бадью и начать поднимать сокровища. А затем взгляд снова упал на ларец, и он моментально позабыл о Магнусен.
Капитан обхватил толстый латунный замок, который не позволял ящику открыться – уродливый, тяжёлый и крепкий. На замке были выбиты герцогские печати, некоторые из которых, очевидно, четырнадцатого века. Печати оказались нетронуты. Значит, Окхэм так и не посмотрел на своё величайшее сокровище, – подумал он. – Странно.
Эта честь оставлена ему.
Несмотря на огромные размеры, висячий замок прижал крышку неплотно; просунув под него лезвие перочинного ножа, Найдельман смог приподнять её на пару миллиметров. Капитан вытащил лезвие, опустил крышку и снова осмотрел металлические полоски, пропущенные под замком, выбирая наиболее эффективные места, чтобы сделать разрезы.
Потом повернул вентиль на баллоне и щёлкнул зажигалкой; небольшой хлопок – и на конце крохотного сопла возникла яркая белая точка. Казалось, всё происходит с леденящей медлительностью – с чувством неописуемой радости. Каждое мгновение, каждое движение доставляло ему изысканное наслаждение. Потребуется время – быть может, пятнадцать минут, а может и все двадцать – прежде чем он сумеет снять с ларца путы и по-настоящему взять меч в руки. Но капитан твёрдо знал: каждую секунду этих минут он запомнит до конца своих дней.
Найдельман осторожно поднёс пламя к металлу.
54
Хатч лежал на дне небольшого каменного колодца, лишь наполовину в сознании – словно пробуждаясь от кошмара. Над головой постукивала складная лестница – Стритер тянул её вверх. Тусклый луч фонаря на секунду осветил сводчатый потолок сорока футами выше – тот самый, под которым принял смерть Вопнер. Раздалась тяжёлая поступь ботинок Стритера – тот уходил прочь по узкому туннелю, который ведёт к Колодцу. Звуки синхроно стихали с затуханием света – пока Малин не остался в кромешной тьме.
Несколько минут он оставался неподвижно лежать на холодном сыром камне. Быть может, это правда лишь сон – один из тех уродливых кошмаров, что навевают клаустрофобию, и потом просыпаешься к бесконечной радости… Хатч сел, ударившись головой о низкий потолок. Хоть глаз выколи – ни малейшего проблеска!
Малин снова улёгся. Стритер ушёл, ни сказав не слова. Помощник Найдельмана даже не потрудился связать пленнику руки – быть может, чтобы смерть казалась не такой подозрительной. Но в глубине души Хатч понимал, что в этом нет никакой необходимости. Совершенно немыслимо взобраться на тридцать футов по скользким стенкам колодца, чтобы попасть в зал. Два часа, может три, – и сокровище поднимут из Колодца и спокойно перевезут на «Гриффин». А потом Найдельман просто-напросто разрушит уже ослабленную дамбу. Вода рванёт обратно, затопит туннели и помещения… Колодец…
Внезапно мускулы сдавило спазмом – Малин попытался задушить в себе нарастающую панику, не дать ей взять верх над разумом. Усилие его истощило. Он лежал, задыхаясь, и старался замедлить бешеный стук сердца. В яме стоял смрад, и воздух становился всё хуже.
Доктор откатился из-под нависающего потолка к основанию колодца. По крайней мере, здесь можно было сесть и прислониться спиной к холодному камню. Малин всмотрелся вверх, пытаясь ощутить хоть мельчайший проблеск света. Бесполезно: темень, как в бочке чернил. Подумал над тем, чтобы встать, но сама мысль утомила, и он снова улёгся. При этом правая рука проскользнула в узкую щель под тяжёлой каменной плитой и сомкнулась на чём-то холодном, влажном и твёрдом.
И тогда он в полной мере ощутил ужас того места, где очутился. Содрогнувшись, он окончательно пришёл в себя и, непроизвольно всхлипнув, выпустил кость Джонни.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64