— И... если мы делаем копии на мягких дисках, вирус туда тоже попадает?
— Если у вас есть копии, будет лучше, если я их проверю до ухода, — заявил он.
— Есть.
— Но ваши девушки в конторе сказали, что они уже давно перестали делать копии.
— Знаю. — Я помолчал. — А секретарша Майкла Уотермида делала копии? Он поколебался.
— Не уверен, должен ли я вам говорить.
— Профессиональная тайна?
— Вроде того.
— Она все равно скажет Изабель.
— Тогда... вообще, да, она делала, и на ее гибких дисках с копиями тоже Микеланджело. Мне пришлось там весь комплект чистить.
— Так что их отчеты не пропадут.
— Скорее всего нет.
Он закончил установку и с жизнерадостной жалостью посмотрел на меня.
— Вам надо поучиться, — сказал он. — Прежде всего вам надо знать, как предохранять гибкие диски. Я мог бы вас научить, хоть вы и старый уже.
— А вы давно занимаетесь компьютерами? — спросил я.
— Как только научился держать в руках ручку.
«Как я ездить на лошади», — подумал я.
— Я приду на занятия, — пообещал я.
— Правда? Чудесно. Просто чудесно.
После его ухода мне удалось досмотреть все скачки в Челтенгеме и не заснуть. Мне было одновременно горько и приятно видеть, как конь, которого я когда-то тренировал и в которого вложил столько сил, выиграл Золотой кубок.
На нем должен был выступать я. Я мог бы... Что ж, с меня хватит и воспоминаний о его первых победах, например в двухмильной барьерной скачке. Или о его первом стипл-чейзе, который он выиграл, обойдя всех соперников, хотя чуть было не проиграл, замешкавшись на финише. Я ездил на нем восемь раз, и каждый раз побеждал. И вот он снова, все еще «звезда», хоть ему уже девять лет, стремительно несется к финишу, и все в нем есть — и выносливость, и мужество — предел мечтаний жокея.
Черт бы все побрал...
Я постарался стряхнуть с себя тошнотворную жалость к самому себе. «Давно пора забыть», — сказал я себе. Какое-то время было позволительно потосковать, но через три года уже хватит оглядываться назад, в прошлое. Только мне почему-то казалось, что я не смогу избавиться от ностальгии, пока последняя лошадь, на которой я когда-либо выступал, не попадет в центр для престарелых. Да и тогда вряд ли, если на моем пути опять встретится какой-нибудь Петерман.
Не успел я выключить телевизор, как зазвонил телефон и я услышал удивленный голос Лиззи.
— Привет! А я думала, попаду на автоответчик. Что же ты не в Челтенгеме?
— Не поехал.
— Да уж вижу. А почему? С головой все в порядке?
— Ничего страшного. Все время хочется спать.
— Естественное желание. Не противься ему.
— Слушаюсь, мэм.
— Спасибо, что одолжил мне Азиза. Крайне занимательный молодой человек.
— Чем же?
— Чересчур умен для своей работы, так бы я сказала.
— Почему ты так думаешь? Зачем мне дураки?
— Большинство водителей вряд ли в состоянии обсуждать периодическую систему элементов, да еще на французском.
Я рассмеялся.
— Поразмысли над этим. Теперь так, — перешла она к делу, — готов результат по твоим пробиркам.
Потребовалось несколько секунд, чтобы сообразить, о каких пробирках идет речь. Видать, мозги у меня еще не в полном порядке.
— Ах, пробирки, — наконец сказал я, — чудесно.
— Каждая содержит десять миллилитров жидкости для транспортировки вирусов.
— Чего?
— Ну, если точнее насчет составляющих, то жидкость содержит бычий белок, глютаминовую кислоту и антибиотик, который называется гентамицин, и все это растворено в дистиллированной воде.
— Знаешь что, — сказал я, хватаясь за карандаш, — давай-ка еще раз и помедленнее.
Она засмеялась и выполнила мою просьбу.
— Но зачем это? — спросил я.
— Я уже сказала, для перевозки вируса.
— Какого вируса? — Мне вдруг припомнился Микеланджело, что было явной несуразицей. Микеланджело потребовалась бы совсем другая тара.
— Да любого вируса, — сказала Лиззи. — Вирусы крайне таинственны и так малы, что с трудом различимы даже под микроскопом. Обычно мы сталкиваемся уже с результатами. Можно также разглядеть антитела, вырабатываемые организмом для борьбы с вирусами.
— Но... — Я помолчал, пытаясь собраться с мыслями. — Там в пробирках был какой-то вирус?
— Неизвестно. По-видимому, да, ведь пробирки были тщательно загерметизированы и перевозились в термосе, а термос нужен, чтобы поддерживать пониженную температуру, скажем четыре градуса Цельсия, но ведь у тебя этот термос находился несколько дней, так?
— Сегодня ровно неделя, как его привезли в одном из моих фургонов.
— Я так и думала. Что же, вирусы могут жить вне живых организмов очень непродолжительное время. Подобная жидкость используется для перевозки зараженного вирусом материала в лабораторию на исследование, а также для заражения другого организма в научных целях. Но вирусы и в этой среде живут очень недолго.
— Сколько?
— Мнения расходятся. Одни говорят, только пять часов, другие настаивают, что до двух суток. После вирус гибнет.
— Но, Лиззи...
— Что?
— Я что-то ничего не понимаю.
— И не один ты, — сказала она. — Существует около шестисот известных вирусов, а на самом деле их может быть вдвое больше, и все они неопределимы на взгляд. Они — части ДНК, в оболочке из белка. По форме — цилиндрические или многоугольные, но на взгляд нельзя определить, на что они способны. Это тебе не бактерии, которые можно сразу же идентифицировать по внешнему виду. Большинство вирусов похожи. Они существуют, проникая в клетки живого организма, где и размножаются. Это и человека касается. Грипп, простуда, полиомиелит, оспа, корь, краснуха, СПИД и десятки других болезней переносятся вирусами. На что они способны — знают все. Откуда они берутся — никто. Некоторые к тому же постоянно изменяются. Вспомни грипп.
Я долго молчал, размышляя над услышанным, пока она не спросила:
— Фредди, ты слушаешь?
— Да, — ответил я. — Значит, ты хочешь сказать, что можно взять вирус гриппа, перевезти его на какое-то расстояние и заразить другого. То есть нет нужды в непосредственном контакте?
— Ну разумеется. Только зачем?
— Чтобы принести вред.
— Фредди!
— Но ведь такое возможно, верно?
— Насколько я в этом разбираюсь, для этого необходимо иметь изрядное количество прививочного материала в небольшом количестве среды, активность вируса должна быть высокой, а рецептор должен быть крайне восприимчивым.
— Цитата из профессора Куиппа?
— Если хочешь, да, — ответила она неохотно.
— Лиззи, — сказал я извиняющимся тоном, — нельзя ли мне все объяснить на простом английском?
— Ладно. Ну, это означает, что ты должен иметь очень активный вирус в максимальных количествах по отношению к среде, и тот человек, которого ты хочешь заразить, должен быть подвержен этому вирусу. Ведь бесполезно пытаться заразить человека, которому сделана прививка. Тебе не удастся заразить полиомиелитом человека, имеющего против него прививку. То же самое касается оспы или кори. До сих пор нет вакцины против СПИДа, и, самое ужасное, есть подозрение, что этот вирус изменчив, как вирус гриппа, хотя точных данных нет.
— Если в пробирках был вирус, — задумчиво спросил я, — как его вводить, внутримышечно?
— Нет. Грипп распространяется капельным способом, попадая в дыхательные пути. Тебе достаточно слизи из носа больного человека. И все.
— Можно также и в пищу добавить?
— Не самый надежный способ. Респираторный вирус должен попасть в дыхательные пути, а не в желудок. Из носа или легких он может легко заразить весь организм, в то время как этого может не случиться, если его ввести внутримышечно или внутривенно. — Она помолчала. — У тебя несимпатичные мысли.
— У меня была малосимпатичная неделя. Против такой оценки она возражать не стала.
— А мой дорогой вертолетик все там же, где я его оставила?
— Да. Что ты хочешь, чтобы я с ним сделал?
— Мои партнеры хотят погрузить его на тягач и привезти домой.
— Вы надеетесь, что что-то можно спасти? — Наверное, ей показалось, что я удивился, потому что она сказала, что кое-какие детали остались неповрежденными. Хвостовой мотор, к примеру, а также система крепления винта, самая дорогая деталь вертолета. Так что его можно восстановить. Однако пока он должен оставаться как есть, приедет инспектор и составит отчет. Похоже, все несчастья на земле расследуются по одинаковой схеме.
— Кстати, о вирусах, — вспомнил я, — у нас завелся один паршивец в компьютере.
— О чем ты?
— Смертельный. А прививку вовремя не сделали.
— Слушай, я тебя не понимаю. Я рассказал ей все.
— Некстати, — заметила она. — Дай мне знать, если тебе понадобится что-то еще.
— Непременно. Между прочим, Азиз сказал, что ты очень милая дама.
— Надеюсь.
Я засмеялся и повесил трубку. В этот самый момент я увидел в окно, что во двор въехала маленькая юркая машина и остановилась как вкопанная, когда ей открылся вид на крепко обнявшихся «Ягуара» и «Робинсона».
Я с удовольствием увидел, что моей гостьей была Моди Уотермид. Выбравшись из машины, она остановилась у обломков. Невысокая худенькая блондинка в голубых рабочих брюках.
Я открыл окно и окликнул ее.
— Привет, — прокричала она в ответ. — Войти можно?
— Сейчас спущусь.
Я кубарем скатился по лестнице и открыл ей дверь.
— Полагаю, у тебя не постель была на уме, когда ты ехала сюда? — спросил я, поцеловав ее в щеку.
— Ни в коем случае.
— Тогда выпей со мной.
Она приняла это менее рискованное приглашение как само собой разумеющееся и вошла за мной в дом. Увидев состояние моей гостиной, она открыла от изумления рот.
— Boт это да, — прошептала Моди, переводя дыхание. — Все в Пиксхилле слышали об этом, но чтоб такое...
— Тщательность, с какой это делалось, — сказал я сухо, — впечатляет.
— О, Фредди! — В голосе ее чувствовалось сочувствие. Она обняла меня, слегка, не так чтобы уж очень. — И твоя великолепная машина... — Она наклонилась и подняла с пола одну из фотографий. Посыпались осколки стекла. На фотографии был запечатлен я в полете через барьер на скачках за Большой национальный приз. — И как ты это все пережил?
— Без слез, — сказал я.
Она искоса взглянула на меня.
— Ты все такой же крутой.
«Что значит „крутой“, — подумал я. — Бесчувственный?» Такого я про себя не мог сказать.
— Я говорила с этим мальчиком, мастером по компьютерам, — сказала Моди. — Он мне все это описывал. Еще заметил, что если бы с ним кто так поступил, то он бы тем самым топором проломил ему голову.
— Угу. Только надо знать, на кого идти с топором, ведь он же забыл оставить здесь свою подпись. — Что-то щелкнуло у меня в голове, что-то насчет подписей. Щелкнуло и пропало. — Что будешь пить? — спросил я. — В холодильнике есть шампанское.
— Ну, если хочешь, — неуверенно промолвила она.
— Почему бы и нет?
Мы пошли на кухню, сели за стол и выпили шампанского из моих лучших бокалов, которые уцелели в буфете на кухне.
— Майкл просто в ярость пришел из-за компьютера. Молодой гений, который чинил его, сказал, что вирус у нас в компьютере не больше месяца. Бетси начала пользоваться новыми гибкими дисками для копий месяц назад. На этих дисках вирус был, а вот на тех, которыми она пользовалась раньше, не было. Потому этот умелец и сказал, что тогда наш компьютер был чист.
Я призадумался.
— Значит, Бетси в последнее время не пользовалась старыми гибкими дисками?
— Нет. Зачем? Они ведь нужны, только если компьютер забарахлит, верно?
— Верно.
— Мастер сказал, что таких поганых вирусов буквально сотни. Майкл даже подумал, а не вернуться ли к пергаменту и гусиным перьям.
— Вполне с ним солидарен.
— Бетси рассказала, что Изабель жаловалась ей, что вы в конторе копий не делали.
— Век живи, век учись.
— Но что же ты будешь делать?
— Ну, — проговорил я, — примусь за пергамент и гусиные перья, что же еще. Я хочу сказать, что все данные, введенные в компьютер, есть где-то на бумаге.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48