Ему предложили подзаработать.
– Каким же образом?
– Думаю, он должен был позаботиться о том, чтобы в морге у Уоддела не сняли отпечатки пальцев и чтобы его кровавый отпечаток исчез из архива. С этого, наверное, все началось.
– И он задействовал Сьюзан.
– Которая не хотела этим заниматься, но у которой были серьезные финансовые трудности.
– А кто же, на твой взгляд, платил?
– Скорее всего, их контролировал все тот же человек, который изначально задействовал Стивенса. Кто-то из подопечных Донахью, может быть, какой-нибудь охранник.
Я вспомнила сопровождавшего нас с Марино по тюрьме Робертса. Мне запомнился взгляд его холодных глаз.
– Допустим, охранник. И с кем же этот охранник встречался? Со Сьюзан или со Стивенсом?
– Полагаю, со Стивенсом. Стивенс не доверил бы Сьюзан такое количество денег. Нечистые на руку люди судят всех остальных по себе.
– Он встречается, так сказать, со связным и берет у него деньги, – сказала я. – Затем встречается со Сьюзан, чтобы отдать ей ее долю?
– Видимо, по такому сценарию все разыгрывалось в день Рождества, когда она уехала от родителей, чтобы якобы встретиться с подругой. Она должна была встретиться со Стивенсом, но убийца его опередил.
Я вспомнила про одеколон, которым пах ее воротник и ее шарфик, и еще, как вел себя Стивенс, когда застал меня в своем офисе.
– Нет, – сказала я. – Это было не так. Уэсли лишь взглянул на меня в ответ.
– У Стивенса есть определенные качества, которые могли бы способствовать тому, что случилось со Сьюзан, – объяснила я. – Ему плевать на всех, кроме себя. И еще он – трус. Если запахнет жареным, он притихнет, как мышь. У него в первую очередь появляется импульс подставить кого-то другого.
– Как в случае с тобой, например, когда он оклеветал тебя, а сам украл документы.
– Наглядный пример, – согласилась я.
– Сьюзан положила в банк три с половиной тысячи долларов в начале декабря, недели за две до смерти Дженнифер Дейтон.
– Правильно.
– Хорошо, Кей. Давай-ка вернемся немного назад. Сьюзан, или Стивенс, или оба пытались влезть в твой компьютер через несколько дней после смерти Уоддела. Мы думали, что они искали нечто такое, что могло оказаться в протоколе вскрытия и что Сьюзан могла пропустить во время вскрытия.
– Конверт, который Уоддел просил захоронить вместе с ним.
– Вот это меня по-прежнему смущает. Коды на квитанциях не соответствуют нашим догадкам. Подходят только даты, а коды не имеют отношения к ресторанам и телефонным будкам между Мекленбургом и Ричмондом.
– Знаешь, Бентон, возможно, объяснить это настолько просто, что поначалу нам даже и не могло прийти это в голову.
– Я весь внимание.
– Когда ты куда-нибудь едешь по делам Бюро, думаю, тебе приходится заниматься тем же, чем и мне, когда я в служебной поездке. Ты отчитываешься за расходы и сохраняешь все квитанции. Если ты часто разъезжаешь по службе, то собираешь квитанции сразу за несколько поездок, чтобы избежать бумажной волокиты. И все эти квитанции у тебя где-то лежат.
– Все это превосходно объясняет наличие квитанций, – согласился Уэсли. – Возможно, кому-то из тюремного персонала понадобилось съездить в Питерсбург. Но как квитанции оказались в заднем кармане Уоддела?
Я вспомнила про просьбу Уоддела о захоронении содержимого конверта вместе с ним. Потом мне неожиданно пришла в голову одна, казалось бы, непримечательная деталь. В день казни Уодделу была разрешена двухчасовая встреча с матерью.
– Бентон, а ты разговаривал с матерью Ронни Уоддела?
– Несколько дней назад Пит был у нее в Суффолке.
Она не очень-то расположена беседовать с нем-то вроде нас. В ее глазах именно мы отправили ее сына на электрический стул.
– Значит, она не поделилась ничем по поводу своих впечатлений от беседы с сыном в тот день.
– Из ее слов можно лишь сделать вывод о том, что он был каким-то пришибленным и испуганным. Хотя вот один интересный момент. Пит поинтересовался, куда делись личные вещи Уоддела. Она сказала, что ей отдали его часы и кольцо, объяснив, что он пожертвовал свои книги, стихи и прочее Национальной ассоциации содействия прогрессу цветного населения.
– У нее это не вызвало недоумения? – спросила я.
– Нет. Похоже, она считала, что Уоддел вполне мог так поступить.
– Почему?
– Она не умеет ни читать, ни писать. А главное – ее обманули, так же как и нас, когда Вэндер пытался добраться до личных вещей Уоддела в надежде снять с них отпечатки его пальцев. И, скорее всего, эта ложь исходит от Донахью.
– Уодделу было что-то известно, – сказала я. – И Донахью стремился заполучить каждую записочку, которую тот писал, каждое адресованное ему письмо, потому что, должно быть, Уоддел знал нечто такое, что определенные люди хотели сохранить в тайне.
Уэсли сначала не ответил.
Потом он спросил:
– Как, ты говоришь, назывался одеколон Стивенса?
– "Ред".
– И ты уверена, что почувствовала тот же запах на воротнике и шарфике Сьюзан?
– Я бы не стала это утверждать в суде под присягой, но этот запах довольно запоминающийся.
– Думаю, пора нам с Питом немножко побеседовать с твоим администратором, чтобы предоставить ему шанс покаяться.
– Хорошо. Мне кажется, я могла бы помочь создать ему соответствующий настрой, если ты дашь мне время завтра до полудня.
– Что ты собираешься предпринять?
– Попробую потрепать ему нервы, – ответила я.
* * *
Тем же вечером я сидела и работала за столом на кухне, когда услышала, как Люси въехала на машине в гараж. Я пошла ее встретить. На ней был синий тренировочный костюм, одна из моих лыжных курток, в руках – спортивная сумка.
– Я такая грязная, – сказала она, пытаясь ускользнуть из моих объятий, однако я уже почувствовала, что ее волосы пахнут порохом. Глянув на ее руки, можно было не сомневаться, что некоторое время назад она держала оружие.
– Ого, – воскликнула я ей вслед. – Где он?
– Где кто? – невинным тоном откликнулась она.
– Пистолет.
Она нехотя вытащила из кармана куртки мой «смит-вессон».
– Я и не знала, что у тебя есть разрешение на тайное ношение оружия, – сказала я, забирая у нее револьвер и проверяя, разряжен ли он.
– Оно мне и не нужно, если я тайно ношу его в своем доме. А до этого он лежал у меня на виду на сиденье машины.
– Все это замечательно, только мне это не нравится, – тихо сказала я. – Рассказывай.
Она молча проследовала за мной на кухню, и мы сели.
– Ты сказала, что едешь в «Уэствуд» поразмяться, – начала я.
– Я помню, что сказала.
– Где ты была, Люси?
– На полигоне Мидлосиэн-Тернпайк. Это крытое стрельбище.
– Я знаю, что это такое. И в который раз ты уже туда ездишь?
– В четвертый.
Она смотрела мне прямо в глаза.
– О Господи, Люси.
– А что же мне делать? Пит меня больше с собой не берет.
– Лейтенант Марино сейчас очень и очень занят, – ответила я, и это прозвучало так многозначительно, что мне самой стало не по себе. – Ведь ты же знаешь, в чем дело, – добавила я.
– Да, конечно. Сейчас он не может приехать. А если он не может приехать к тебе, значит, он не может приехать и ко мне. Он где-то ищет убийцу-маньяка, который расправляется с такими людьми, как лаборантка из твоего морга и начальник тюрьмы. Хорошо хоть, что Пит может постоять за себя. А я? Мне всего лишь один-единственный раз показали, как надо стрелять. Премного благодарна. Это все равно что разок позаниматься теннисом, а потом сразу принимать участие в Уимблдоне.
– Ты переоцениваешь свои беды.
– Нет. Это ты их недооцениваешь.
– Люси...
– Интересно, что ты скажешь, если я признаюсь тебе, что всякий раз, приезжая к тебе, я никак не могу забыть ту ночь?
Я знала, какую ночь она имеет в виду, хотя многие годы мы старались делать вид, что ничего не случилось.
– Мне было бы неприятно знать, что у тебя со мной связано что-то нехорошее, – ответила я.
– Что-то? Что-то нехорошее?
– Конечно, это было не просто «что-то».
– Иногда я просыпаюсь среди ночи, потому что мне снится, что кто-то стреляет. Потом я прислушиваюсь к жуткой тишине и вспоминаю, как я тогда лежала, вглядываясь в темноту. Мне было так страшно, что я не могла пошевелиться, и я даже намочила постель. А потом завыли сирены, засверкали красные огни, соседи стали выбегать из домов, выглядывать в окна. А ты не давала мне смотреть, когда его выносили из дома, и не позволяла подняться наверх. А зря, потому что я, наверное, представляю себе более жуткую картину.
– Этого человека больше нет, Люси, он больше никому не может причинить вреда.
– Но есть другие, ничуть не лучше, а может, и хуже него.
– Не могу сказать, что ты не права.
– Ну и что же ты намерена делать?
– Я только и занимаюсь тем, что собираю осколки жизней, разбитых злодеями. Что же ты еще от меня хочешь?
– Если ты допустишь, чтобы что-то случилось с тобой, обещаю, я возненавижу тебя, – сказала моя племянница.
– Если что-то со мной случится, вряд ли будет иметь значение, кто меня ненавидит. Но мне бы не хотелось, чтобы ты кого-нибудь ненавидела из-за того, что это скажется на тебе.
– Я возненавижу тебя, клянусь.
– Я хочу, чтобы ты пообещала мне, Люси, что больше никогда не будешь меня обманывать.
Она молчала.
– Напрасно тебе кажется, что от меня нужно что-то скрывать, – сказала я.
– Если бы я сказала, что хочу поехать на стрельбище, ты бы разрешила?
– Без лейтенанта Марино или без меня – нет.
– Тетя Кей, а вдруг Пит не сможет поймать его?
– Лейтенант Марино не один занимается этим делом, – сказала я, не зная, как ответить на ее вопрос.
– Мне жаль Пита.
– Почему?
– Он должен схватить этого типа, кто бы он там ни был, и у него нет возможности даже поговорить с тобой.
– Я думаю, он справляется, Люси. Он – профессионал.
– У Мишель другое мнение.
Я взглянула на нее.
– Я сегодня утром с ней разговаривала. Она говорит, что Пит заходил к ним как-то на днях поговорить с отцом. По ее словам, он ужасно выглядит – лицо красное, цвета пожарной машины, и в жутком настроении. Мистер Уэсли пытался отправить его к врачу или убедить взять отпуск, но бесполезно.
У меня защемило сердце. Мне захотелось тут же позвонить Марино, но я понимала, что это было бы неразумно. Я изменила тему разговора.
– О чем вы еще говорили с Мишель? Какие-нибудь новости по поводу компьютеров в полицейском управлении?
– Ничего хорошего. Что мы только не испробовали, чтобы вычислить, с кем поменяли идентификационный номер Уоддела. Но вся подлежавшая удалению информация была давно переписана на жесткий диск. И тот, кто произвел те изменения, не замедлил позаботиться, чтобы вовремя все привести в соответствие, то есть мы не можем сопоставить идентификационные номера с прежними данными банка криминальной информации, не можем выяснить, на кого могли бы выйти.
– Все это похоже на шпионские страсти. Я подумала о том, насколько я привыкла быть дома с Люси. Она уже не казалась мне гостьей и перестала вести себя, как капризно-дерзкая малышка.
– Нам нужно позвонить маме с бабушкой, – сказала я.
– Это обязательно сделать сегодня вечером?
– Нет. Но нам нужно поговорить насчет твоего возвращения в Майами.
– Занятия начнутся не раньше седьмого, и, даже если я пропущу несколько дней, ничего страшного.
– Учеба – дело ответственное.
– Но очень простое.
– Тогда тебе стоит самой подумать над тем, как ее несколько усложнить.
– Вот я и усложню, если пропущу несколько дней занятий.
Следующим утром я позвонила Роуз в половине девятого, когда уже началось производственное совещание, то есть Бен Стивенс был занят и не мог знать, что я звоню.
– Как дела? – поинтересовалась я у своей секретарши.
– Жуть. Доктор Уайат не смог приехать из Роуноки, потому что там в горах снег и дороги занесло. Так что вчера у Филдинга было четыре вскрытия, и некому помочь. Потом ему нужно было в суд, а потом – на место происшествия.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51