– Когда он впервые оказался возле машины, он не понял, в чем дело. Ему не было видно ее лица, так как она склонилась над рулем. Он отклонил ее назад на спинку.
– И тут же смотался.
– А если перед выходом он подушился своим одеколоном, то он наверняка остался у него на руках. Он дотронулся до Сьюзан, до воротника или плеча ее куртки, и, видимо, это и стало источником запаха, который я почувствовала, приехав на место происшествия.
– В конце концов мы его расколем.
– Есть более важные вещи, Бентон, – возразила я и рассказала ему о своей встрече с Хелен Граймз и о том, что она поведала мне о последнем свидании миссис Уоддел с сыном.
– По моим предположениям, – продолжала я, – Ронни Уоддел хотел, чтобы картинку Иисуса захоронили вместе с ним. Возможно, это и было его последней просьбой. Положив ее в конверт, он написал на нем «конфиденциально» и т.п.
– Он не мог бы этого сделать без разрешения Донахью, – заметил Уэсли. – В соответствии с протоколом, о последней просьбе заключенного должно быть доложено начальнику.
– Верно, однако независимо от того, что было доложено Донахью, он не мог допустить, чтобы Уоддел унес с собой какой-то запечатанный конверт. Он удовлетворяет последнюю просьбу Уоддела, а потом придумывает, как без лишнего шума узнать, что внутри конверта. Он решает подменить конверт после смерти Уоддела и дает соответствующие указания одному из своих приспешников. Так и появились в кармане Уоддела эти квитанции.
– Я предполагал, что ты найдешь приблизительно такое объяснение, – сказал Уэсли.
– Думаю, этот человек просто перепутал. Скажем, у него на столе лежал белый конверт с квитанциями, оставшимися от недавней поездки в Питерсбург. Он берет похожий белый конверт и кладет в него «что-то», а потом пишет на нем то же самое, что написал на своем конверте Уоддел.
– Только пишет не на том конверте.
– Да. Он пишет на том конверте, в котором лежат квитанции.
– А обнаруживает все позже, когда в поисках квитанций натыкается на это «что-то».
– Именно, – подтвердила я. – И вот тут начинается история Сьюзан. На месте того охранника, перепутавшего конверты, я бы очень забеспокоилась. Меня тревожил бы вопрос: был ли конверт открыт в морге медицинским персоналом или он так и остался невскрытым. Если бы я, то есть тот охранник, оказалась еще и человеком, обеспечивавшим связь с Беном Стивенсом, тем, кто платил бы за гарантию, что в морге с Уоддела не снимут отпечатки, то я бы точно знала, как действовать.
– Ты бы связалась со Стивенсом и велела бы ему узнать, вскрывался ли конверт. Если да, то возникли ли по этому поводу какие-нибудь подозрения, и намеревался ли кто-нибудь что-либо по этому поводу выяснять. Иными словами, не возникло ли дополнительных проблем, которых можно было бы избежать, если бы в свое время удалось сохранить хладнокровие. Но, похоже, Стивенсу не составило бы труда ответить на этот вопрос.
– Не совсем так, – заметила я. – Он мог бы поинтересоваться у Сьюзан, однако она не присутствовала при вскрытии конверта. Филдинг унес его наверх, сделал фотокопию содержимого и вернул оригинал, чтобы его присовокупили к остальным личным вещам Уоддела.
– А Стивенс не мог просто взять дело и взглянуть на фотокопию?
– Только бы если сломал замок моего шкафчика, – ответила я.
– И он решил, что единственной альтернативой оставался компьютер.
– Если не спрашивать Филдинга или меня. Однако он сообразил, что этого делать не стоит. Никто бы из нас не раскрыл ему подобную конфиденциальную информацию. Ни ему, ни Сьюзан, ни кому бы то ни было.
– А он хорошо разбирается в компьютерах, чтобы додуматься, как влезть в твой каталог?
– Насколько мне известно, нет. Но Сьюзан ходила на курсы, и у нее в офисе были пособия по ЮНИКС.
Когда зазвонил телефон, трубку взяла Люси. Она пришла на кухню с несколько встревоженным видом.
– Это твой адвокат, тетя Кей.
Она пододвинула мне телефон, и я, не поднимаясь со стула, взяла трубку. Не тратя времени на красноречивые приветствия, Николас Грумэн перешел сразу к делу.
– Доктор Скарпетта, двенадцатого ноября вами был выписан чек на сумму в десять тысяч долларов наличными. В ваших отчетах я не нахожу никаких данных о том, что вы положили эти деньги на один из ваших счетов.
– Я этого не делала.
– Вы вышли из банка с десятью тысячами долларов наличными?
– Нет. Я заполнила чек на «Сигнит-бэнк» в английских фунтах.
– Кому предназначался банковский чек? – спросил мой бывший учитель.
Бентон Уэсли внимательно смотрел на меня.
– Мистер Грумэн, эта операция носила частный характер и никак не связана с моими профессиональными обязанностями.
– Послушайте, доктор Скарпетта, вы же сами понимаете, что это не пройдет. Я глубоко вздохнула.
– Вы, несомненно, понимаете, что нас об этом спросят. Вы, несомненно, отдаете себе отчет в том, как это выглядит, когда за несколько недель до того, как ваша лаборантка из морга кладет на свой счет неизвестно откуда взявшиеся наличные, вы выписываете чек на крупную сумму.
Крепко закрыв глаза, я взъерошила руками волосы. Уэсли поднялся и подошел ко мне сзади.
– Кей, – я почувствовала на плечах его руки, – прошу тебя, расскажи ему.
Глава 13
Если бы Грумэн лишь формально подходил к своей профессии, я бы не доверилась ему. Но до того, как он стал преподавать, он участвовал в процессах над известными личностями, поддерживал борьбу за гражданские права, судил гангстеров во времена Роберта Кеннеди. Теперь он представлял клиентов, у которых не было денег, и приговоренных к смерти. Я уважала его серьезный подход к профессии и нуждалась в его грубоватой откровенности.
Ему не было интересно обсуждать или отрицать мою невиновность. Он не выдал ни малейшего факта ни Марино, ни кому бы то ни было. Он никому не сказал о десятитысячном чеке, являвшемся, по его словам, самой большой уликой против меня. Я вспомнила, что он говорил своим студентам в первый день занятий по уголовному праву: просто скажите «нет». Просто скажите «нет». Просто скажите «нет». Мой бывший учитель неукоснительно выполнял эти правила, чем расстроил все планы Роя Паттерсона.
Позже, шестого января, в четверг, Паттерсон позвонил мне домой и попросил приехать к нему в офис поговорить.
– Я уверен, мы все это уладим, – дружелюбно заявил он. – Мне лишь необходимо задать вам несколько вопросов.
Подразумевалось, что если я не буду артачиться, то можно избежать чего-то худшего, и я удивилась, как Паттерсон мог подумать, что со мной пройдет такой избитый маневр. Когда прокурор штата хочет побеседовать, значит, он намерен за что-то зацепиться, что-то выудить. Похожие методы присущи и полиции. Я ответила Паттерсону «нет», как учил старик Грумэн, и на следующее утро получила повестку предстать двадцатого января перед специальным большим жюри. А за этим последовал вызов в суд по поводу моих финансовых отчетов. Грумэн сначала сослался на Пятую поправку, а затем выдвинул требование аннулировать вызов. Неделей позже мы были вынуждены подчиниться, иначе мне грозил арест за невыполнение распоряжений суда. Приблизительно в это же время губернатор Норринг назначил Филдинга исполняющим обязанности главного судмедэксперта Вирджинии.
– Еще одна телевизионная машина. Только что проехала, – сказала Люси, стоя возле окна в столовой.
– Давай-ка обедать, – крикнула я ей из кухни. – Твой суп уже почти остыл. Молчание в ответ. Потом вдруг раздался взволнованный возглас:
– Тетя Кей?
– Что такое?
– Ты ни за что не угадаешь, кто приехал. Из окна над раковиной на кухне я увидела подъехавший белый «форд-лтд». Из автомобиля вылез Марино. Подтянув брюки и поправив галстук, он окинул все вокруг быстрым взглядом, от которого ничего не могло ускользнуть. Глядя, как он направляется по дорожке к моему дому, я вдруг почувствовала волнение.
– Не знаю, радоваться мне или нет, – сказала я, открыв дверь.
– Не волнуйтесь, док. Я пришел не для того, чтобы арестовать вас.
– Проходите.
– Привет, Пит, – радостно поздоровалась с ним Люси.
– А что, разве твоя учеба еще не началась?
– Нет.
– Как так? Что там, в вашей Южной Америке, продлили каникулы до конца января?
– Точно. Из-за плохой погоды, – ответила моя племянница. – Когда ниже двадцати одного градуса, все закрывается.
Марино улыбнулся. Он выглядел, пожалуй, хуже, чем когда-либо.
Через несколько минут я уже развела в гостиной огонь, а Люси убежала в магазин.
– Ну как вы?
– Курить – на улицу?
Я пододвинула ему пепельницу.
– Марино, у вас под глазами мешки, лицо пунцовое, а здесь не настолько жарко для такой испарины.
– Вижу, что вы по мне соскучились.
Достав из кармана скомканный носовой платок, он вытер брови. Потом, закурив сигарету, посмотрел на огонь.
– Паттерсон – порядочное дерьмо, док. Он хочет расправиться с вами.
– Пусть попробует.
– А он и попробует, лучше готовьтесь.
– У него против меня ничего нет, Марино.
– У него есть ваш отпечаток на конверте, найденном в доме Сьюзан.
– Я могу объяснить, откуда он.
– Но не доказать. Кроме этого, у него есть еще один маленький козырь. Я ведь, черт возьми, не должен вам об этом рассказывать, но все-таки расскажу.
– Что за козырь?
– Помните Тома Люцеро?
– Я помню, кто он такой, – сказала я, – но не знаю, что он из себя представляет.
– Он может казаться очаровашкой и, честно говоря, отличный полицейский. Оказывается, он захаживал в «Сигнит-бэнк» и разговорил там одну из кассирш, так что та выдала ему кое-какие сведения о вас. Его об этом никто не просил, и она не должна была ему ничего рассказывать. И тем не менее, она сказала, что помнит, как вы выписывали чек на большую сумму наличных незадолго до Дня благодарения. Если ей верить, чек был на сумму в десять штук.
Я уставилась на него, словно онемев.
– В принципе Люцеро ни в чем не виноват. Он делал свое дело. Однако Паттерсон теперь знает, чти ему искать при проверке ваших финансовых документов. Он собирается преподнести вам приятный сюрприз, когда вы предстанете перед специальным большим жюри.
Я не проронила ни слова.
– Док, – подавшись вперед, он посмотрел мне прямо в глаза, – неужели вы не понимаете, что вам следует об этом рассказать?
– Нет.
Поднявшись, он подошел к камину и выбросил сигарету в огонь.
– Дьявол, – тихо произнес он. – Я не хочу, чтобы вас предавали суду, док.
– Мне не следует пить кофе и, насколько я знаю, вам тоже. Но чего-то хочется. Как насчет горячего шоколада?
– Я выпью кофе.
Я встала, чтобы приготовить напитки. В голове назойливо, как осенние мухи, крутились какие-то мысли. Моему негодованию не было выхода. Я сварила кофе без кофеина и надеялась, что Марино не разберет.
– Как давление? – поинтересовалась я у него.
– По правде говоря, бывают дни, когда мне кажется, будь я чайником со свистком, я точно бы свистел.
– Просто не знаю, что мне с вами делать.
Он уселся возле камина. Огонь гудел, точно ветер, языки пламени словно танцевали, отражаясь на медной отделке.
– С одной стороны, – продолжала я, – вам, вероятно, не следует даже приезжать сюда. Я не хочу, чтобы у вас возникли какие-нибудь проблемы.
– Да плевать мне на прокурора с губернатором и всех прочих! – неожиданно взорвался он.
– Марино, мы не должны сдаваться. Кому-то известно, кто этот убийца. Вы разговаривали с тем офицером, который водил нас по тюрьме? С Робертсом?
– Еще бы. Что разговаривал, что не разговаривал.
– У меня приблизительно такой же результат в беседе с вашей знакомой Хелен Граймз.
– Должно быть, получили массу удовольствия.
– Вам известно, что она там больше не работает?
– Насколько я знаю, она никогда и не работала вообще. Ленивая как черт, только ощупывала женщин, приходивших на свидания. В этом она проявляла усердие. Она нравилась Донахью, только не спрашивайте меня почему.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51