Так что я не стану...
Я не дала ему договорить.
– Моя дружба с Марком Джеймсом началась в юридическом институте. Никакого злоупотребления служебным положением не было, и я возражаю против заявлений главного прокурора о том, с кем я сплю. Протоколист продолжала печатать. Я так стиснула руки, что у меня побелели суставы. Паттерсон решил вновь задать тот же вопрос:
– Кто такой Чарлз Хейл, и с какой стати вы решили дать ему сумму в размере десяти тысяч долларов?
Я мгновенно вспомнила розовые шрамы, розовую кожу на оставшихся от двух пальцев обрубках.
– Он был продавцом билетов на лондонском Викторианском вокзале, – ответила я.
– Был?
– Он работал там в понедельник восемнадцатого февраля, в тот день, когда взорвалась бомба.
Никто не сообщил мне. Весь день я слышала об этом в новостях, но узнала о случившемся лишь в два сорок одну ночи девятнадцатого февраля по телефону. В Лондоне было шесть сорок одна утра, и Марк был мертв уже почти целые сутки. Я была настолько потрясена, что звонившему мне Бентону Уэсли нелегко далось объяснение, как это могло произойти.
– Это же случилось вчера, я читала об этом вчера. Ты хочешь сказать, что подобное повторилось?
– Взрыв произошел вчера утром в самый час пик. Но я только что узнал про Марка. Наш атташе в Лондоне сейчас сообщил мне.
– Ты не ошибся? Ты уверен, что не ошибаешься?
– Боже мой. Мне очень таль, Кей.
– Его уже опознали?
– Да.
– И нет никаких сомнений? То есть...
– Кей. Я сейчас дома. Я могу через час подъехать.
– Нет, нет.
Я вся дрожала, но почему-то не могла плакать. Я бродила по дому и, заламывая руки, еле слышно стонала.
– Однако вы не знали этого Чарлза Хейла до того, как он пострадал во время взрыва, доктор Скарпетта. Что же вас побудило дать ему десять тысяч долларов? – Паттерсон вытер лоб носовым платком.
– Они с женой не могли иметь детей, но им очень хотелось ребенка.
– А откуда вам известны такие интимные подробности жизни незнакомых вам людей?
– Мне рассказал Бентон Уэсли, и я решила предложить им обратиться в Борн-Холл, ведущий институт, занимающийся искусственным оплодотворением. Искусственное оплодотворение не предусмотрено государственной медицинской страховкой.
– Но вы сказали, что взрыв произошел в феврале, а чек был выписан вами в ноябре.
– Я не знала о проблемах Хейлов до прошлой осени, когда ФБР, разведав все это каким-то образом, напечатало его фотографию. Я давно просила Бентона сообщить мне, что я могу сделать для мистера Хейла.
– И потом вы решили взять на себя финансирование искусственного оплодотворения чужих вам людей? – спросил Паттерсон таким тоном, будто я только что призналась ему, что верила в существование живых гномов.
– Да.
– Вы, часом, не святая, доктор Скарпетта?
– Нет.
– Тогда, будьте любезны, объясните свои действия.
– Чарлз Хейл пытался помочь Марку.
– Пытался ему помочь? – Паттерсон принялся расхаживать взад-вперед. – Пытался ему помочь купить билет, сесть на поезд, найти туалет – как помочь? Что вы имеете в виду?
– Марк был некоторое время в сознании, а Чарлз Хейл, серьезно покалеченный, оказался на земле рядом с ним. Он пытался убрать с Марка обломки. Он разговаривал с ним, снял пиджак и укрыл... Он пытался остановить кровотечение. Он делал все, что мог. Его ничто не могло спасти, но он все-таки был не один. Я очень благодарна ему за это. Сейчас зарождается новая жизнь, и я рада, что могла хоть как-то отблагодарить. Мне это помогает. Хоть как-то. Нет. Я – не святая. Это было нужно для меня. Когда я помогала Хейлам, я помогала и себе.
В зале воцарилась такая тишина, словно там никого не было.
Несколько подавшись вперед, женщина с ярко накрашенными губами обратилась к Паттерсону:
– Чарли Хейл, я так думаю, продолжает жить в Англии. Нельзя ли вызвать Бентона Уэсли?
– Нет необходимости вызывать ни того ни другого, – сказала я. – Они оба здесь.
* * *
Меня не было в зале, когда старшина присяжных сообщила Паттерсону о том, что специальное большое жюри отказалось предавать меня суду. Не присутствовала я и при том, когда об этом сообщали Грумэну. Закончив давать показания, я занялась поисками Марино.
– Я видел, как он выходил из туалета около получаса назад, – сказал мне какой-то офицер, куривший возле фонтана.
– А вы не могли бы попробовать вызвать его по радио? – спросила я.
Пожав плечами, он отстегнул радио от ремня и попросил через диспетчера Марино. Марино не отвечал.
Я спустилась по лестнице и выбежала на улицу. Сев в машину, я захлопнула дверцы и завела мотор. Потом схватила телефонную трубку и позвонила в полицейское управление, которое находилось напротив суда через улицу. Пока взявший трубку детектив говорил мне, что Марино нет, я проехала по стоянке в поисках его белого «форда-лтд». Так и не обнаружив его, я свернула на свободное резервное место и позвонила Нилзу Вэндеру.
– Вы помните то ограбление во Фрэнклине – где обнаруженные отпечатки совпали с отпечатками Уоддела? – спросила я.
– Когда украли гагачью куртку?
– Да, именно это.
– Помню.
– А нет ли у вас случайно карточек с отпечатками пострадавшего?
– Нет, лишь отпечатки, обнаруженные на месте преступления.
– Спасибо, Нилз.
После этого я позвонила диспетчеру.
– Скажите, лейтенант Марино не объявлялся? – спросила я.
– Объявлялся, – услышала я через пару секунд ее голос.
– Пожалуйста, если вы сможете связаться с ним и выяснить, где он, передайте ему, что с ним срочно хочет поговорить доктор Скарпетта.
Примерно минуту спустя в трубке вновь раздался голос диспетчера:
– Он на центральной заправке.
– Передайте ему, что я в двух минутах оттуда и уже еду к нему.
Городская заправка, которой пользовалось полицейское управление, находилась на пятачке асфальта, окруженном проволочной оградой. Она работала только по методу самообслуживания. Там не было ни своего персонала, ни зала для отдыха, ни автоматов для продажи чего бы то ни было. Лобовое стекло можно было почистить лишь в том случае, если у вас имелось с собой все необходимое для этого. Когда я подъехала, Марино засовывал в боковой карман свою заправочную карточку. Он вылез из машины и подошел ко мне.
– Только что по радио слышал, – сказал он, не в силах сдержать улыбки. – Где Грумэн? Я хочу пожать ему руку.
– Он остался в суде с Уэсли. Что случилось? – Неожиданно я почувствовала легкое головокружение.
– Вы не знаете? – удивленно спросил он. – Черт возьми, док. Они отцепились от вас, вот что случилось. Нечто подобное со специальным большим жюри происходило лишь пару раз на моей памяти.
Глубоко вздохнув, я покачала головой.
– Наверное, кто-нибудь другой на моем месте уже плясал бы джигу. Но у меня что-то нет большого энтузиазма.
– Да, вероятно, вы правы.
– Марино, как звали того человека, который заявил о том, что у него украли куртку на гагачьем пуху?
– Саливан. Хилтон Саливан. А что такое?
– Когда я давала показания, Паттерсон сделал чудовищное предположение о том, что я могла воспользоваться револьвером из лаборатории, чтобы убить Сьюзан. Иными словами, всегда рискованно пользоваться своим оружием, потому что, если его проверят и докажут, что из него стреляли такими-то пулями, придется долго объяснять и оправдываться.
– Какое это имеет отношение к Саливану?
– Когда он переехал в свою квартиру?
– Не знаю.
– Если бы я собиралась кого-нибудь убить из своего «рюгера», было бы весьма предусмотрительно с моей стороны сообщить перед этим в полицию о его пропаже. Потом, если он каким-то образом и всплывет – например, я решу от него избавиться и куда-нибудь его подброшу, – полицию выведет на меня его серийный номер, однако я своим заявлением о краже смогу доказать, что в момент преступления оружием владела не я.
– Вы хотите сказать, что Саливан написал фальшивое заявление? Что он просто имитировал ограбление?
– Я хочу сказать, что над этим стоит задуматься, – ответила я. – У него, как нарочно, не было сигнализации и, как нарочно, было открыто окно. Он отвратительно вел себя с полицейскими. И, я уверена, они вздохнули с облегчением, когда он ушел, и вряд ли у них возникла мысль о том, чтобы продлить себе удовольствие общения с ним и взять отпечатки. Тем более что он был одет в белое и проклинал рассыпанный повсюду черный порошок. Меня интересует, откуда вы знаете, что оставленные в квартире Саливана отпечатки не были оставлены им же? Он там живет. И там повсюду его отпечатки.
– В АСИОП они совпали с отпечатками Уоддела.
– Правильно.
– Если это так, то зачем Саливану было звонить в полицию по поводу той статьи про гагачий пух, которая появилась в газете?
– Как говорил Бентон, этот тип любит поиграть. Ему нравится доставлять людям беспокойство. Он получает удовольствие от щекотки нервов.
– Черт. Дайте-ка мне ваш телефон.
Он зашел с другой стороны и сел ко мне в машину. Набрав телефон справочной, он узнал номер Саливана. Дозвонившись до управляющего, Марино поинтересовался, когда Хилтон Саливан купил себе квартиру.
– Тогда кто же? – спросил Марино. Он что-то записал в блокноте. – Какой номер и на какую улицу выходит? А его машина? Да, если можно.
Когда Марино положил трубку, он взглянул на меня.
– Черт, а квартира-то вовсе и не его. Она принадлежит какому-то бизнесмену, который ее сдает, а Саливан начал снимать ее с первой недели декабря и как раз шестого внес деньги. – Открыв дверцу машины, он добавил: – А ездит он на темно-синем «шевроле». Это старый микроавтобус без окон.
Мы с Марино вернулись к полицейскому управлению, а мою машину оставили на стоянке. Затем поехали по Броуд-стрит в направлении Фрэнклина.
– Будем надеяться, что управляющий не спугнул его, – громко сказал Марино, чтобы перекричать шум мотора.
Притормозив, он остановился возле восьмиэтажного кирпичного дома.
– Его окна выходят во двор, – оглядываясь по сторонам, пояснил он. – Так что он не должен нас заметить.
Сунув руку под сиденье, он достал еще один пистолет вдобавок к тому, что у него уже был в кобуре под левой рукой. Он засунул пистолет за ремень брюк сзади, положил в карман дополнительную обойму и открыл дверцу машины.
– Если вы намерены затеять войну, я лучше останусь в машине, – сказала я.
– Если начнется война, я кину вам свой триста пятьдесят седьмой, и вам лучше продемонстрировать свои незаурядные способности, о которых говорил Пат-терсон. Держитесь все время позади меня. – Поднявшись по лестнице, он позвонил. – Вероятно, его нет.
Вскоре дверь открылась. Пожилой мужчина с мохнатыми седыми бровями представился управляющим, с которым Марино некоторое время назад разговаривал по телефону.
– Не знаете, он дома? – спросил Марино.
– Понятия не имею.
– Мы хотим подняться и проверить.
– Подниматься не надо, потому что он живет на этом этаже. – Управляющий показал рукой. – Идите по этому коридору и налево. Угловая квартира в самом конце. Номер семнадцать.
Здание сохраняло сдержанную, но наскучившую роскошь, напоминавшую о старых отелях, где уже никто особо не хотел останавливаться, потому что комнаты казались слишком маленькими, декор – чересчур потемневшим и несколько обшарпанным. Меня привлекли следы от сигарет на мохнатом красном ковре и почти почерневшая деревянная обшивка стен. На двери угловой квартиры Хилтона Саливана висел медный номер 17. Глазка в двери не было, и, когда Марино постучал, мы услышали шаги.
– Кто там? – спросил чей-то голос.
– Техник-смотритель, – отозвался Марино. – Надо поменять фильтр в вашем нагревателе.
Дверь открылась, и в тот момент, когда я увидела пронзительный взгляд голубых глаз в образовавшемся пространстве и они встретились с моими, у меня перехватило дыхание. Хилтон Саливан попытался захлопнуть дверь, но Марино успел подставить ногу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51
Я не дала ему договорить.
– Моя дружба с Марком Джеймсом началась в юридическом институте. Никакого злоупотребления служебным положением не было, и я возражаю против заявлений главного прокурора о том, с кем я сплю. Протоколист продолжала печатать. Я так стиснула руки, что у меня побелели суставы. Паттерсон решил вновь задать тот же вопрос:
– Кто такой Чарлз Хейл, и с какой стати вы решили дать ему сумму в размере десяти тысяч долларов?
Я мгновенно вспомнила розовые шрамы, розовую кожу на оставшихся от двух пальцев обрубках.
– Он был продавцом билетов на лондонском Викторианском вокзале, – ответила я.
– Был?
– Он работал там в понедельник восемнадцатого февраля, в тот день, когда взорвалась бомба.
Никто не сообщил мне. Весь день я слышала об этом в новостях, но узнала о случившемся лишь в два сорок одну ночи девятнадцатого февраля по телефону. В Лондоне было шесть сорок одна утра, и Марк был мертв уже почти целые сутки. Я была настолько потрясена, что звонившему мне Бентону Уэсли нелегко далось объяснение, как это могло произойти.
– Это же случилось вчера, я читала об этом вчера. Ты хочешь сказать, что подобное повторилось?
– Взрыв произошел вчера утром в самый час пик. Но я только что узнал про Марка. Наш атташе в Лондоне сейчас сообщил мне.
– Ты не ошибся? Ты уверен, что не ошибаешься?
– Боже мой. Мне очень таль, Кей.
– Его уже опознали?
– Да.
– И нет никаких сомнений? То есть...
– Кей. Я сейчас дома. Я могу через час подъехать.
– Нет, нет.
Я вся дрожала, но почему-то не могла плакать. Я бродила по дому и, заламывая руки, еле слышно стонала.
– Однако вы не знали этого Чарлза Хейла до того, как он пострадал во время взрыва, доктор Скарпетта. Что же вас побудило дать ему десять тысяч долларов? – Паттерсон вытер лоб носовым платком.
– Они с женой не могли иметь детей, но им очень хотелось ребенка.
– А откуда вам известны такие интимные подробности жизни незнакомых вам людей?
– Мне рассказал Бентон Уэсли, и я решила предложить им обратиться в Борн-Холл, ведущий институт, занимающийся искусственным оплодотворением. Искусственное оплодотворение не предусмотрено государственной медицинской страховкой.
– Но вы сказали, что взрыв произошел в феврале, а чек был выписан вами в ноябре.
– Я не знала о проблемах Хейлов до прошлой осени, когда ФБР, разведав все это каким-то образом, напечатало его фотографию. Я давно просила Бентона сообщить мне, что я могу сделать для мистера Хейла.
– И потом вы решили взять на себя финансирование искусственного оплодотворения чужих вам людей? – спросил Паттерсон таким тоном, будто я только что призналась ему, что верила в существование живых гномов.
– Да.
– Вы, часом, не святая, доктор Скарпетта?
– Нет.
– Тогда, будьте любезны, объясните свои действия.
– Чарлз Хейл пытался помочь Марку.
– Пытался ему помочь? – Паттерсон принялся расхаживать взад-вперед. – Пытался ему помочь купить билет, сесть на поезд, найти туалет – как помочь? Что вы имеете в виду?
– Марк был некоторое время в сознании, а Чарлз Хейл, серьезно покалеченный, оказался на земле рядом с ним. Он пытался убрать с Марка обломки. Он разговаривал с ним, снял пиджак и укрыл... Он пытался остановить кровотечение. Он делал все, что мог. Его ничто не могло спасти, но он все-таки был не один. Я очень благодарна ему за это. Сейчас зарождается новая жизнь, и я рада, что могла хоть как-то отблагодарить. Мне это помогает. Хоть как-то. Нет. Я – не святая. Это было нужно для меня. Когда я помогала Хейлам, я помогала и себе.
В зале воцарилась такая тишина, словно там никого не было.
Несколько подавшись вперед, женщина с ярко накрашенными губами обратилась к Паттерсону:
– Чарли Хейл, я так думаю, продолжает жить в Англии. Нельзя ли вызвать Бентона Уэсли?
– Нет необходимости вызывать ни того ни другого, – сказала я. – Они оба здесь.
* * *
Меня не было в зале, когда старшина присяжных сообщила Паттерсону о том, что специальное большое жюри отказалось предавать меня суду. Не присутствовала я и при том, когда об этом сообщали Грумэну. Закончив давать показания, я занялась поисками Марино.
– Я видел, как он выходил из туалета около получаса назад, – сказал мне какой-то офицер, куривший возле фонтана.
– А вы не могли бы попробовать вызвать его по радио? – спросила я.
Пожав плечами, он отстегнул радио от ремня и попросил через диспетчера Марино. Марино не отвечал.
Я спустилась по лестнице и выбежала на улицу. Сев в машину, я захлопнула дверцы и завела мотор. Потом схватила телефонную трубку и позвонила в полицейское управление, которое находилось напротив суда через улицу. Пока взявший трубку детектив говорил мне, что Марино нет, я проехала по стоянке в поисках его белого «форда-лтд». Так и не обнаружив его, я свернула на свободное резервное место и позвонила Нилзу Вэндеру.
– Вы помните то ограбление во Фрэнклине – где обнаруженные отпечатки совпали с отпечатками Уоддела? – спросила я.
– Когда украли гагачью куртку?
– Да, именно это.
– Помню.
– А нет ли у вас случайно карточек с отпечатками пострадавшего?
– Нет, лишь отпечатки, обнаруженные на месте преступления.
– Спасибо, Нилз.
После этого я позвонила диспетчеру.
– Скажите, лейтенант Марино не объявлялся? – спросила я.
– Объявлялся, – услышала я через пару секунд ее голос.
– Пожалуйста, если вы сможете связаться с ним и выяснить, где он, передайте ему, что с ним срочно хочет поговорить доктор Скарпетта.
Примерно минуту спустя в трубке вновь раздался голос диспетчера:
– Он на центральной заправке.
– Передайте ему, что я в двух минутах оттуда и уже еду к нему.
Городская заправка, которой пользовалось полицейское управление, находилась на пятачке асфальта, окруженном проволочной оградой. Она работала только по методу самообслуживания. Там не было ни своего персонала, ни зала для отдыха, ни автоматов для продажи чего бы то ни было. Лобовое стекло можно было почистить лишь в том случае, если у вас имелось с собой все необходимое для этого. Когда я подъехала, Марино засовывал в боковой карман свою заправочную карточку. Он вылез из машины и подошел ко мне.
– Только что по радио слышал, – сказал он, не в силах сдержать улыбки. – Где Грумэн? Я хочу пожать ему руку.
– Он остался в суде с Уэсли. Что случилось? – Неожиданно я почувствовала легкое головокружение.
– Вы не знаете? – удивленно спросил он. – Черт возьми, док. Они отцепились от вас, вот что случилось. Нечто подобное со специальным большим жюри происходило лишь пару раз на моей памяти.
Глубоко вздохнув, я покачала головой.
– Наверное, кто-нибудь другой на моем месте уже плясал бы джигу. Но у меня что-то нет большого энтузиазма.
– Да, вероятно, вы правы.
– Марино, как звали того человека, который заявил о том, что у него украли куртку на гагачьем пуху?
– Саливан. Хилтон Саливан. А что такое?
– Когда я давала показания, Паттерсон сделал чудовищное предположение о том, что я могла воспользоваться револьвером из лаборатории, чтобы убить Сьюзан. Иными словами, всегда рискованно пользоваться своим оружием, потому что, если его проверят и докажут, что из него стреляли такими-то пулями, придется долго объяснять и оправдываться.
– Какое это имеет отношение к Саливану?
– Когда он переехал в свою квартиру?
– Не знаю.
– Если бы я собиралась кого-нибудь убить из своего «рюгера», было бы весьма предусмотрительно с моей стороны сообщить перед этим в полицию о его пропаже. Потом, если он каким-то образом и всплывет – например, я решу от него избавиться и куда-нибудь его подброшу, – полицию выведет на меня его серийный номер, однако я своим заявлением о краже смогу доказать, что в момент преступления оружием владела не я.
– Вы хотите сказать, что Саливан написал фальшивое заявление? Что он просто имитировал ограбление?
– Я хочу сказать, что над этим стоит задуматься, – ответила я. – У него, как нарочно, не было сигнализации и, как нарочно, было открыто окно. Он отвратительно вел себя с полицейскими. И, я уверена, они вздохнули с облегчением, когда он ушел, и вряд ли у них возникла мысль о том, чтобы продлить себе удовольствие общения с ним и взять отпечатки. Тем более что он был одет в белое и проклинал рассыпанный повсюду черный порошок. Меня интересует, откуда вы знаете, что оставленные в квартире Саливана отпечатки не были оставлены им же? Он там живет. И там повсюду его отпечатки.
– В АСИОП они совпали с отпечатками Уоддела.
– Правильно.
– Если это так, то зачем Саливану было звонить в полицию по поводу той статьи про гагачий пух, которая появилась в газете?
– Как говорил Бентон, этот тип любит поиграть. Ему нравится доставлять людям беспокойство. Он получает удовольствие от щекотки нервов.
– Черт. Дайте-ка мне ваш телефон.
Он зашел с другой стороны и сел ко мне в машину. Набрав телефон справочной, он узнал номер Саливана. Дозвонившись до управляющего, Марино поинтересовался, когда Хилтон Саливан купил себе квартиру.
– Тогда кто же? – спросил Марино. Он что-то записал в блокноте. – Какой номер и на какую улицу выходит? А его машина? Да, если можно.
Когда Марино положил трубку, он взглянул на меня.
– Черт, а квартира-то вовсе и не его. Она принадлежит какому-то бизнесмену, который ее сдает, а Саливан начал снимать ее с первой недели декабря и как раз шестого внес деньги. – Открыв дверцу машины, он добавил: – А ездит он на темно-синем «шевроле». Это старый микроавтобус без окон.
Мы с Марино вернулись к полицейскому управлению, а мою машину оставили на стоянке. Затем поехали по Броуд-стрит в направлении Фрэнклина.
– Будем надеяться, что управляющий не спугнул его, – громко сказал Марино, чтобы перекричать шум мотора.
Притормозив, он остановился возле восьмиэтажного кирпичного дома.
– Его окна выходят во двор, – оглядываясь по сторонам, пояснил он. – Так что он не должен нас заметить.
Сунув руку под сиденье, он достал еще один пистолет вдобавок к тому, что у него уже был в кобуре под левой рукой. Он засунул пистолет за ремень брюк сзади, положил в карман дополнительную обойму и открыл дверцу машины.
– Если вы намерены затеять войну, я лучше останусь в машине, – сказала я.
– Если начнется война, я кину вам свой триста пятьдесят седьмой, и вам лучше продемонстрировать свои незаурядные способности, о которых говорил Пат-терсон. Держитесь все время позади меня. – Поднявшись по лестнице, он позвонил. – Вероятно, его нет.
Вскоре дверь открылась. Пожилой мужчина с мохнатыми седыми бровями представился управляющим, с которым Марино некоторое время назад разговаривал по телефону.
– Не знаете, он дома? – спросил Марино.
– Понятия не имею.
– Мы хотим подняться и проверить.
– Подниматься не надо, потому что он живет на этом этаже. – Управляющий показал рукой. – Идите по этому коридору и налево. Угловая квартира в самом конце. Номер семнадцать.
Здание сохраняло сдержанную, но наскучившую роскошь, напоминавшую о старых отелях, где уже никто особо не хотел останавливаться, потому что комнаты казались слишком маленькими, декор – чересчур потемневшим и несколько обшарпанным. Меня привлекли следы от сигарет на мохнатом красном ковре и почти почерневшая деревянная обшивка стен. На двери угловой квартиры Хилтона Саливана висел медный номер 17. Глазка в двери не было, и, когда Марино постучал, мы услышали шаги.
– Кто там? – спросил чей-то голос.
– Техник-смотритель, – отозвался Марино. – Надо поменять фильтр в вашем нагревателе.
Дверь открылась, и в тот момент, когда я увидела пронзительный взгляд голубых глаз в образовавшемся пространстве и они встретились с моими, у меня перехватило дыхание. Хилтон Саливан попытался захлопнуть дверь, но Марино успел подставить ногу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51