— Может, еще не успеет пройти много времени, и я стану джентльменом и буду жить, как мне вздумается.
— Может быть, — согласился герцог. — Или, может быть, вы будете на пути в Ботани-Бей. Никогда нельзя сказать наверняка.
— Собака лает — ветер носит, — ответил мистер Шифнел. — Имей в виду, что я тебя не упрекаю за то, что ты ворчишь! Не так уж приятно, когда тебя выбивают из строя, а ты еще юнец. Но не беспокойся, парень! Ты хорошо снаряжен, и тебе ничто не помешает смыться отсюда, как только скажешь слово. Человек, который хочет вынести тебя вперед ногами, сейчас уехал. Но он вернется, и тебе было бы лучше убраться отсюда, пока он здесь не объявился. Может, оттого, что ты простак, а, может, бойцовый петух, вполне возможно, что так и есть, но ты мне нравишься, будь я проклят, если нет! И мне бы не хотелось, чтобы тебя закопали в могилу раньше времени. Ты даешь мне в лапу, парень, и даешь прилично, а я разрешаю тебе уйти, пока не вернулся этот человек.
— Как долго я здесь нахожусь? — спросил герцог, словно не заметив последних слов.
— Ты здесь с одиннадцати часов вчерашнего вечера, и похоже…
— А сейчас сколько времени? — перебил герцог, доставая часы, которые остановились. — Я должен поблагодарить вас, кстати, за то, что вы не украли мои часы!
— Эй, не так уж много найдется людей, которые не стянули бы их у тебя вместе с наличными, — честно сказал мистер Шифнел. — Я не понимаю, какая тебе разница, сколько времени, потому что в этом ящике это совершенно все равно, но если тебе так уж хочется знать, то сейчас почти десять часов утра. Отличный солнечный денек, солнце сияет, птички поют. Денек в самый раз, чтобы порезвиться на свободе!
Герцог установил часы и завел их. Мистер Шифнел посмотрел на них тоскливым взглядом.
— Редкая вещица, — вздохнул он. — Мне большого труда стоило не стянуть их.
— Не огорчайтесь! — ответил герцог, садясь с усилием. — Вы можете взять их и мои карманные деньги впридачу, если оставите дверь незапертой.
Мистер Шифнел снисходительно улыбнулся.
— Я заглядывал в твои карманы, и мне не нужны кругляки, я хочу бумажки.
Герцог поднял чашку с питьем и решительно глотнул.
— Сколько? — полюбопытствовал он.
— Что ты скажешь о пятидесяти тысячах желтеньких? — предложил мистер Шифнел.
— Я благодарю вас за такую высокую оценку моей персоны, но, боюсь, я столько не стою.
— Тогда тридцать! — сказал мистер Шифнел. — Тридцать тысяч за такую важную шишку, как ты, не больше, чем шиллинг за меня!
— О, я не могу заплатить и половину тридцати тысяч! — вздохнул герцог, делая еще несколько глотков.
— Чушь! — презрительно ответил мистер Шифнел. — Ты мог бы выложить и в два раза больше!
— Нет, пока мне не исполнится двадцать пять, — сказал герцог. Спокойствие в его голосе заставило мистера Шифнела немного отступить. Ему казалось очень неправильным, что этот хилый щеголь не понимает опасность своего положение. Он указал ему на это. Герцог рассеянно улыбнулся и продолжал прихлебывать питье.
— Не хорошо так меня надувать, уж мне-то известно, что ты самый богатый малый в округе! — мистер Шифнел был уязвлен.
— Да, я очень богат, — согласился герцог. — Но я еще не распоряжаюсь своим состоянием, вы знаете.
— Найдутся те, которые заплатят за тебя, и с радостью, чтобы ты вернулся к ним живой и невредимый!
Герцог, казалось, обдумывает это.
— Но, может быть, они не захотят, чтобы я вернулся, — предположил он.
Мистер Шифнел был сбит с толку. Ему начинало казаться, что идеи его сообщников, которые он считал дурацкими, не были такими уж дикими. Все-таки хотя мистер Ливерседж мог вернуться, нагруженный мешками с деньгами, которые даст ему благодарный кузен герцога, у мистера Шифнела было сильное подозрение, что его доля в этом богатстве может не соответствовать его заслугам. Он подумал, что было бы гораздо лучше для него увезти герцога из его темницы и прикарманить выкуп, прежде чем мистер Ливерседж вернется. Он будет иметь поддержку мистера Миммза, он знал, потому что, хотя мистер Миммз непременно потребует своей доли, он был против, чтобы герцога убивали в его владениях, и смертельно боялся серьезного столкновения с законом. Он печально покачал головой и сказал, что сам не знает, что еще предстоит пленнику. Но герцог не видел никакой выгоды для своих захватчиков от убийства и решил, что его тюремщик, давая понять, что от него могут неожиданно избавиться, делает это для того, чтобы запугиванием заставить его согласиться на выплату грабительского выкупа. Он допил горячую жидкость и поставил чашку на пол.
— Лучше тебе подумать об этом, парень! — сказал мистер Шифнел. — Больше у тебя не будет никаких занятий, так что не торопись! Сейчас я ухожу по делам, и ты меня не увидишь, и никого другого, — пока я не принесу тебе ужин. Пожалуй, тогда ты будешь рассуждать иначе.
Он поднялся с пола, взял чашку и фонарь и вышел, заперев за собой дверь. Герцог снова опустился на свою противную подушку и стал обдумывать возможность побега. Ибо он решил, что должен убежать и убежит.
Но способ, как это осуществить, не являлся его мысленному взору, и он потратил немало времени, проклиная себя за то, что пошел на ярмарку безоружным. Его единственным оружием была темная трость из ротанга, которая была сейчас прислонена к сломанному стулу, и на ней висела его касторовая шляпа с загнутыми полями, но прогулочная трость не могла противостоять пистолету. Вероятность того, что ему удастся перехитрить этого разбойника была мала: он явно не переоценивал возможности герцога, но не был похож на человека, которого легко можно застигнуть врасплох. Кроме того, герцог все еще чувствовал себя совершенно разбитым и сомневался, хватит ли у него физической силы, чтобы оглушить разбойника. Он подумал, что самой настоятельной задачей сейчас было собраться с силами, и закрыл глаза, стараясь уснуть, и вскоре в самом деле заснул.
Его разбудил звук шагов, но они не приблизились к двери. Тяжелая поступь миновала ее; он услышал, как поднимают скрипучий засов, а потом послышался звук, как будто деревянный сундук тащили по каменному полу. Вниз по ступеням спустились другие шаги, шаркающие. Герцог услышал гул голосов и тщетно напрягал слух, чтобы разобрать слова. Это ему не удалось, но, когда шаги снова прошли мимо его двери, грубый голос сказал:
— Смотри, как ты несешь, растяпа!
Герцог наморщил лоб, потому что голос оказался знакомым. Долгое время он не мог определить, кому он принадлежал, но сосредоточенно припоминая тех людей, которые встречались ему за последнюю неделю, он, наконец, сделал правильный вывод. Этот голос принадлежал мистеру Миммзу; и если это было так, то было более чем вероятно, что его тюрьма находилась под «Синицей в руках». И если это опять-таки было так, тогда не оставалось никаких сомнений, что мистер Ливерседж участвовал в похищении.
Это показалось странным герцогу, и на мгновение он задумался о том, не был ли он похищен ради мести. Потом он подумал, что подобное предприятие было слишком безрассудным даже для мистера Ливерседжа, и предположил, что каким-то образом этот хитрый джентльмен установил личность своего посетителя. Почему мистер Ливерседж оставался на заднем плане, он не мог понять, — если только допустить, что его к этому вынуждала чувствительность, которая была настолько ранимой, что не позволяла ему открыто признать себя похитителем. Герцог решил, что подобные вопросы не требовали немедленного разрешения, и обратил свои мысли к более насущным вещам. Если он будет пытаться вырваться из этой камеры, и если она в самом деле находится в «Синице в руках», — самое лучшее время для такой попытки, несомненно, вечер, когда бар полон народу, а мистер Миммз и его помощники заняты приготовлениями напитков. По всей вероятности, в баре будет стоять шум от веселых голосов, что тоже было бы кстати. Герцог снова вернулся к своему единственному плану и подумал, что попробовать стоит. Раз его захватчики хотели только денег, вряд ли они станут убивать его; и если он потерпит неудачу, ему не будет хуже, чем сейчас.
Никакой самый скучный день с наставником не казался герцогу таким длинным, как этот. Было темно, хоть глаз выколи, и ни один звук не достигал его темницы. Он подумал, что если ему не удастся сбежать, то не пройдет много времени, как он согласится заплатить любой выкуп. Когда он услышал быстрые шаги мистера Шифнела, приближающиеся по лестнице, он почти потерял надежду на то, что ему принесут обещанный ужин. Он знал, что должен поддерживать себя едой, как бы мало ни нравился ему вкус, потому что когда он попробовал встать и сделать несколько осторожных шагов в темноте, то почувствовал отвратительное головокружение и слабость в коленях. Его головная боль, однако, значительно уменьшилась. Он подумал, что будет лучше, если мистер Шифнел сочтет его по-прежнему страдающим от боли, так что он лег, закрыл глаза и артистично застонал, когда дверь отворилась.
Мистер Шифнел принес ему тарелку холодной говядины, ломоть хлеба и кружку портера. Он поставил все это на пол и спросил, как он себя чувствует.
— У меня болит голова, — капризно пожаловался герцог.
— Ну, у тебя есть для нее отличная шляпа, — сказал насмешливо мистер Шифнел. — Что тебе нужно, так это славная постель, к которой ты привык, и глоток свежего воздуха. Ты мог бы иметь это, если бы не был таким тупоголовым.
— Но как же я могу заплатить тридцать тысяч фунтов, находясь здесь?
Мистер Шифнел заметил оттенок сомнения в его голосе и поздравил себя с тем, что поступил так благоразумно и оставил этого юнца одного на весь день Он объяснил герцогу, как можно получить эту сумму, а герцог слушал и выдвигал возражения, и сначала показалось, что он соглашается, а потом передумал Мистер Шифнел решил, что к следующему утру он уже не будет колебаться, и пожалел о том, что подкрепил его мясом и пивом. Он опасался, что такой изящный молодой джентльмен может серьезно заболеть от голода, а мертвый герцог был ему не нужен Он решил не давать ему завтрака, если он будет все так же упрямиться утром, и отказался оставить ему фонарь. Продолжительная темнота и одиночество, он был уверен, значительно улучшит состояние ума герцога. Он снова ушел, предупредив пленника, что кричать бесполезно, потому что никто его не услышит. Герцог рад был узнать это, но привередливо пожал плечами и повернулся лицом к стене.
Он заставил себя ждать, пока не прошла, как ему показалось, целая вечность. Когда он рассудил, что должно быть около десяти часов, поднялся и нащупал в своем кармане устройство, которое он использовал, чтобы зажигать свои сигары. Под его пальцами послушно вспыхнуло небольшое пламя. Он зажег от него одну спичку и, осторожно держа ее на высоте, определил, где находится груда мусора. Герцог подошел к ней и подобрал щепку, пока не погасла спичка Дерево в его руке было сухое, и, когда он зажег вторую спичку и приблизил ее к щепке, она занялась огнем. Герцог нашел щепку подлиннее и воткнул ее в одну из бутылок, валявшихся на полу. Свет, который она отбрасывала, был слабым, и щепку приходилось несколько раз зажигать снова, но в мерцании огня герцог был способен найти то, что хотел, и поднести это к двери. Так он соорудил гору из деревянных стружек, клочьев старых мешков, сломанного стула, метлы и всего остального, что по его мнению, могло легко загореться. Его блокнот присоединился к остальному, тонкие листочки были вырваны, скомканы и засунуты под дерево. Герцог поднес огонь к этой груде и возблагодарил Бога за то, что комната не была сырой. Ему пришлось встать на колени и раздувать прерывистые языки пламени, но его усилия были вознаграждены: дерево начало потрескивать, и его охватило пламя. Он поднялся и осмотрел свою работу с удовлетворением. Если дым поднимется на верхние этажи, что и должно произойти, он мог надеяться на то, что не будет заметен в табачных клубах.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62
— Может быть, — согласился герцог. — Или, может быть, вы будете на пути в Ботани-Бей. Никогда нельзя сказать наверняка.
— Собака лает — ветер носит, — ответил мистер Шифнел. — Имей в виду, что я тебя не упрекаю за то, что ты ворчишь! Не так уж приятно, когда тебя выбивают из строя, а ты еще юнец. Но не беспокойся, парень! Ты хорошо снаряжен, и тебе ничто не помешает смыться отсюда, как только скажешь слово. Человек, который хочет вынести тебя вперед ногами, сейчас уехал. Но он вернется, и тебе было бы лучше убраться отсюда, пока он здесь не объявился. Может, оттого, что ты простак, а, может, бойцовый петух, вполне возможно, что так и есть, но ты мне нравишься, будь я проклят, если нет! И мне бы не хотелось, чтобы тебя закопали в могилу раньше времени. Ты даешь мне в лапу, парень, и даешь прилично, а я разрешаю тебе уйти, пока не вернулся этот человек.
— Как долго я здесь нахожусь? — спросил герцог, словно не заметив последних слов.
— Ты здесь с одиннадцати часов вчерашнего вечера, и похоже…
— А сейчас сколько времени? — перебил герцог, доставая часы, которые остановились. — Я должен поблагодарить вас, кстати, за то, что вы не украли мои часы!
— Эй, не так уж много найдется людей, которые не стянули бы их у тебя вместе с наличными, — честно сказал мистер Шифнел. — Я не понимаю, какая тебе разница, сколько времени, потому что в этом ящике это совершенно все равно, но если тебе так уж хочется знать, то сейчас почти десять часов утра. Отличный солнечный денек, солнце сияет, птички поют. Денек в самый раз, чтобы порезвиться на свободе!
Герцог установил часы и завел их. Мистер Шифнел посмотрел на них тоскливым взглядом.
— Редкая вещица, — вздохнул он. — Мне большого труда стоило не стянуть их.
— Не огорчайтесь! — ответил герцог, садясь с усилием. — Вы можете взять их и мои карманные деньги впридачу, если оставите дверь незапертой.
Мистер Шифнел снисходительно улыбнулся.
— Я заглядывал в твои карманы, и мне не нужны кругляки, я хочу бумажки.
Герцог поднял чашку с питьем и решительно глотнул.
— Сколько? — полюбопытствовал он.
— Что ты скажешь о пятидесяти тысячах желтеньких? — предложил мистер Шифнел.
— Я благодарю вас за такую высокую оценку моей персоны, но, боюсь, я столько не стою.
— Тогда тридцать! — сказал мистер Шифнел. — Тридцать тысяч за такую важную шишку, как ты, не больше, чем шиллинг за меня!
— О, я не могу заплатить и половину тридцати тысяч! — вздохнул герцог, делая еще несколько глотков.
— Чушь! — презрительно ответил мистер Шифнел. — Ты мог бы выложить и в два раза больше!
— Нет, пока мне не исполнится двадцать пять, — сказал герцог. Спокойствие в его голосе заставило мистера Шифнела немного отступить. Ему казалось очень неправильным, что этот хилый щеголь не понимает опасность своего положение. Он указал ему на это. Герцог рассеянно улыбнулся и продолжал прихлебывать питье.
— Не хорошо так меня надувать, уж мне-то известно, что ты самый богатый малый в округе! — мистер Шифнел был уязвлен.
— Да, я очень богат, — согласился герцог. — Но я еще не распоряжаюсь своим состоянием, вы знаете.
— Найдутся те, которые заплатят за тебя, и с радостью, чтобы ты вернулся к ним живой и невредимый!
Герцог, казалось, обдумывает это.
— Но, может быть, они не захотят, чтобы я вернулся, — предположил он.
Мистер Шифнел был сбит с толку. Ему начинало казаться, что идеи его сообщников, которые он считал дурацкими, не были такими уж дикими. Все-таки хотя мистер Ливерседж мог вернуться, нагруженный мешками с деньгами, которые даст ему благодарный кузен герцога, у мистера Шифнела было сильное подозрение, что его доля в этом богатстве может не соответствовать его заслугам. Он подумал, что было бы гораздо лучше для него увезти герцога из его темницы и прикарманить выкуп, прежде чем мистер Ливерседж вернется. Он будет иметь поддержку мистера Миммза, он знал, потому что, хотя мистер Миммз непременно потребует своей доли, он был против, чтобы герцога убивали в его владениях, и смертельно боялся серьезного столкновения с законом. Он печально покачал головой и сказал, что сам не знает, что еще предстоит пленнику. Но герцог не видел никакой выгоды для своих захватчиков от убийства и решил, что его тюремщик, давая понять, что от него могут неожиданно избавиться, делает это для того, чтобы запугиванием заставить его согласиться на выплату грабительского выкупа. Он допил горячую жидкость и поставил чашку на пол.
— Лучше тебе подумать об этом, парень! — сказал мистер Шифнел. — Больше у тебя не будет никаких занятий, так что не торопись! Сейчас я ухожу по делам, и ты меня не увидишь, и никого другого, — пока я не принесу тебе ужин. Пожалуй, тогда ты будешь рассуждать иначе.
Он поднялся с пола, взял чашку и фонарь и вышел, заперев за собой дверь. Герцог снова опустился на свою противную подушку и стал обдумывать возможность побега. Ибо он решил, что должен убежать и убежит.
Но способ, как это осуществить, не являлся его мысленному взору, и он потратил немало времени, проклиная себя за то, что пошел на ярмарку безоружным. Его единственным оружием была темная трость из ротанга, которая была сейчас прислонена к сломанному стулу, и на ней висела его касторовая шляпа с загнутыми полями, но прогулочная трость не могла противостоять пистолету. Вероятность того, что ему удастся перехитрить этого разбойника была мала: он явно не переоценивал возможности герцога, но не был похож на человека, которого легко можно застигнуть врасплох. Кроме того, герцог все еще чувствовал себя совершенно разбитым и сомневался, хватит ли у него физической силы, чтобы оглушить разбойника. Он подумал, что самой настоятельной задачей сейчас было собраться с силами, и закрыл глаза, стараясь уснуть, и вскоре в самом деле заснул.
Его разбудил звук шагов, но они не приблизились к двери. Тяжелая поступь миновала ее; он услышал, как поднимают скрипучий засов, а потом послышался звук, как будто деревянный сундук тащили по каменному полу. Вниз по ступеням спустились другие шаги, шаркающие. Герцог услышал гул голосов и тщетно напрягал слух, чтобы разобрать слова. Это ему не удалось, но, когда шаги снова прошли мимо его двери, грубый голос сказал:
— Смотри, как ты несешь, растяпа!
Герцог наморщил лоб, потому что голос оказался знакомым. Долгое время он не мог определить, кому он принадлежал, но сосредоточенно припоминая тех людей, которые встречались ему за последнюю неделю, он, наконец, сделал правильный вывод. Этот голос принадлежал мистеру Миммзу; и если это было так, то было более чем вероятно, что его тюрьма находилась под «Синицей в руках». И если это опять-таки было так, тогда не оставалось никаких сомнений, что мистер Ливерседж участвовал в похищении.
Это показалось странным герцогу, и на мгновение он задумался о том, не был ли он похищен ради мести. Потом он подумал, что подобное предприятие было слишком безрассудным даже для мистера Ливерседжа, и предположил, что каким-то образом этот хитрый джентльмен установил личность своего посетителя. Почему мистер Ливерседж оставался на заднем плане, он не мог понять, — если только допустить, что его к этому вынуждала чувствительность, которая была настолько ранимой, что не позволяла ему открыто признать себя похитителем. Герцог решил, что подобные вопросы не требовали немедленного разрешения, и обратил свои мысли к более насущным вещам. Если он будет пытаться вырваться из этой камеры, и если она в самом деле находится в «Синице в руках», — самое лучшее время для такой попытки, несомненно, вечер, когда бар полон народу, а мистер Миммз и его помощники заняты приготовлениями напитков. По всей вероятности, в баре будет стоять шум от веселых голосов, что тоже было бы кстати. Герцог снова вернулся к своему единственному плану и подумал, что попробовать стоит. Раз его захватчики хотели только денег, вряд ли они станут убивать его; и если он потерпит неудачу, ему не будет хуже, чем сейчас.
Никакой самый скучный день с наставником не казался герцогу таким длинным, как этот. Было темно, хоть глаз выколи, и ни один звук не достигал его темницы. Он подумал, что если ему не удастся сбежать, то не пройдет много времени, как он согласится заплатить любой выкуп. Когда он услышал быстрые шаги мистера Шифнела, приближающиеся по лестнице, он почти потерял надежду на то, что ему принесут обещанный ужин. Он знал, что должен поддерживать себя едой, как бы мало ни нравился ему вкус, потому что когда он попробовал встать и сделать несколько осторожных шагов в темноте, то почувствовал отвратительное головокружение и слабость в коленях. Его головная боль, однако, значительно уменьшилась. Он подумал, что будет лучше, если мистер Шифнел сочтет его по-прежнему страдающим от боли, так что он лег, закрыл глаза и артистично застонал, когда дверь отворилась.
Мистер Шифнел принес ему тарелку холодной говядины, ломоть хлеба и кружку портера. Он поставил все это на пол и спросил, как он себя чувствует.
— У меня болит голова, — капризно пожаловался герцог.
— Ну, у тебя есть для нее отличная шляпа, — сказал насмешливо мистер Шифнел. — Что тебе нужно, так это славная постель, к которой ты привык, и глоток свежего воздуха. Ты мог бы иметь это, если бы не был таким тупоголовым.
— Но как же я могу заплатить тридцать тысяч фунтов, находясь здесь?
Мистер Шифнел заметил оттенок сомнения в его голосе и поздравил себя с тем, что поступил так благоразумно и оставил этого юнца одного на весь день Он объяснил герцогу, как можно получить эту сумму, а герцог слушал и выдвигал возражения, и сначала показалось, что он соглашается, а потом передумал Мистер Шифнел решил, что к следующему утру он уже не будет колебаться, и пожалел о том, что подкрепил его мясом и пивом. Он опасался, что такой изящный молодой джентльмен может серьезно заболеть от голода, а мертвый герцог был ему не нужен Он решил не давать ему завтрака, если он будет все так же упрямиться утром, и отказался оставить ему фонарь. Продолжительная темнота и одиночество, он был уверен, значительно улучшит состояние ума герцога. Он снова ушел, предупредив пленника, что кричать бесполезно, потому что никто его не услышит. Герцог рад был узнать это, но привередливо пожал плечами и повернулся лицом к стене.
Он заставил себя ждать, пока не прошла, как ему показалось, целая вечность. Когда он рассудил, что должно быть около десяти часов, поднялся и нащупал в своем кармане устройство, которое он использовал, чтобы зажигать свои сигары. Под его пальцами послушно вспыхнуло небольшое пламя. Он зажег от него одну спичку и, осторожно держа ее на высоте, определил, где находится груда мусора. Герцог подошел к ней и подобрал щепку, пока не погасла спичка Дерево в его руке было сухое, и, когда он зажег вторую спичку и приблизил ее к щепке, она занялась огнем. Герцог нашел щепку подлиннее и воткнул ее в одну из бутылок, валявшихся на полу. Свет, который она отбрасывала, был слабым, и щепку приходилось несколько раз зажигать снова, но в мерцании огня герцог был способен найти то, что хотел, и поднести это к двери. Так он соорудил гору из деревянных стружек, клочьев старых мешков, сломанного стула, метлы и всего остального, что по его мнению, могло легко загореться. Его блокнот присоединился к остальному, тонкие листочки были вырваны, скомканы и засунуты под дерево. Герцог поднес огонь к этой груде и возблагодарил Бога за то, что комната не была сырой. Ему пришлось встать на колени и раздувать прерывистые языки пламени, но его усилия были вознаграждены: дерево начало потрескивать, и его охватило пламя. Он поднялся и осмотрел свою работу с удовлетворением. Если дым поднимется на верхние этажи, что и должно произойти, он мог надеяться на то, что не будет заметен в табачных клубах.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62