Терри улыбнулся.
— В Китае, — вежливо объяснил он, — человек, концентрирующий свое внимание на кончике карандаша, видит только кончик карандаша и ничего больше. Смею заверить вас, мистер Диксон, это нелегко сделать.
— Я пригласил вас не за тем, чтобы разглагольствовать о психологии, — в голосе Диксона звучало раздражение.
Теперь Терри был доволен собой. Похоже, допрос принял совершенно неожиданный для Диксона оборот.
— Коль скоро вы собираете обо мне информацию и хотите, чтобы она была исчерпывающей, я мог бы, пожалуй, сообщить вам одну весьма важную, неизвестную вам деталь — почему я ушел из монастыря.
Прокурор вопросительно поднял брови.
— Дело тут, знаете, — продолжал Клейн, — в ножках, или, выражаясь языком анатомии, что, вероятно, более приличествует моменту, — в нижних конечностях. Я очень даже не безразличен к симпатичным… — Он сделал паузу и взглянул на прокурора, чтобы определить, какое впечатление произвели его слова, потом с улыбкой, в которой проглядывала едва-едва заметная издевка, нарочито серьезным тоном сказал: — Я полагаю, что при известных обстоятельствах слово «конечности» — единственно правильное слово.
По пробежавшей по лицу прокурора тени Клейн понял, что выпад достиг цели, но с подчеркнутой учтивостью продолжал:
— Эта маленькая славянка взялась Бог весть откуда. Красавица, дьявольски умная, она настолько поразила мое воображение, что сосредоточиться на занятиях я был уже просто не в силах. Мои наставники, эти уважаемые джентльмены, следившие за моими успехами, были совершенно правы, утверждая, что тому, кто так легко поддается мирскому соблазну, недостанет нравственной стойкости для того, чтобы полностью отрешиться от внешнего мира. Они сказали, что мне, пожалуй, лучше вернуться на родину или, на худой конец, удалиться в один из портовых городов. И представьте себе, последующие события окончательно убедили меня в их светлой провидческой мудрости.
По тому, как прокурор кривил губы, как хмурил брови, было очевидно, что его очень раздражает игриво-шутливая манера Клейна вести беседу.
— Если бы это заявление было включено в данный отчет, — сказал Диксон, — я бы наверняка разделил мнение ваших наставников.
— Вряд ли, — заметил Клейн, — если бы вы хоть раз увидели ту славянку.
Диксон убрал напечатанные листы в ящик письменного стола, поднял глаза и уставился на Терри Клейна так пристально, будто намеревался обескуражить собеседника.
— Я думаю, мистер Клейн, — произнес он, — не стоит сейчас вдаваться в интимные подробности: не забывайте, что наша беседа носит официальный характер. Вчера вечером вы были на вечеринке у Стенли Рейборна.
Когда Терри утвердительно кивнул, прокурор продолжил:
— Вы были там вместе с мисс Альмой Рентон и ушли от Рейборнов приблизительно в половине первого ночи, верно?
— В котором часу это было, точно сказать не могу, — сухим официальным тоном ответил Клейн.
Прокурор достал из ящика стола маленький, вышитый по краям платочек, потянулся через стол, подавая его Терри, и спросил:
— Узнаете?
— Нет, — выпалил Клейн, не дав прокурору закончить фразу.
Паркер Диксон перестал улыбаться и нахмурил брови. Сверля Терри жестким, пронзительным взглядом, он посоветовал:
— Да вы не торопитесь! Возьмите платочек в руки, понюхайте — еще сохранился запах духов, присмотритесь внимательней!
Клейн взял платочек, повертел его в руках, понюхал и бесстрастным, равнодушным голосом сказал:
— Ну и что, платочек как платочек.
— Да не совсем.
— Ну, не знаю. Что необычного может быть в платочке? В пьесах и романах женщины всегда или оставляют где-то платочки, или теряют их. Полагаю, однако, что умная интеллигентная женщина, посмотрев две-три пошлые мелодрамы со всякими платочками, соловьями и розами, просто постыдится обронить свой платок с тем, чтобы кто-то потом нашел его, если только, конечно, она при этом не преследует какой-то особой цели.
— Странно, что, будучи не в состоянии опознать платок, — сухо вставил Диксон, — вы так рьяно защищаете его владелицу. И потом: я словом не обмолвился, что этот платочек имеет отношение к какому-либо преступлению.
Терри Клейн вздохнул, скорее даже не вздохнул, а просто зевнул.
— Когда меня вытаскивают из теплой постели, ни с того ни с сего везут к прокурору, да еще на опознание какого-то носового платка, я, конечно, не могу не догадаться, что интерес правоохранительных органов носит действительно официальный характер и связан с серьезным преступлением.
Диксон улыбнулся, но не сухой отработанной улыбкой, в которой так и читалось стремление достичь весьма конкретной цели, а, напротив, улыбкой открытой, прямо-таки умиротворяющей — так улыбается человек, который готов любезно уступить собеседнику в споре, но только потому, что в эту минуту ему просто недосуг размениваться на пустяки.
— Вы обратили внимание на букву «Р», вышитую на платочке? — спросил он.
— Да, обратил.
— Скажите, мисс Рентон — художница?
— Насколько мне известно, да.
— Имеет успех?
— Смотря что понимать под словом «успех» — деньги или признание таланта?
— И то, и другое.
— Я не располагаю никакими сведениями относительно ее доходов.
— Этот платок принадлежит ей?
— Уверен, что нет.
— Покинув Рейборнов, вы и мисс Рентон сразу отправились к ней домой?
— Пожалуй, стоило бы уточнить, что значит «сразу»?
— По пути домой вы никуда не заезжали?
— А что?
— Если все-таки заезжали, мне бы хотелось знать, куда.
— Это так важно?
— Полагаю, что важно.
— Ну, мы немножко прокатились.
— Вы случайно не проезжали по Гранд-авеню?
— Да, проезжали.
— Позвольте спросить, с какой целью?
— Мы беседовали о том, какую роль подсознательное, интуитивное начало играет в живописи восточных мастеров, которые совершенно особенным образом выстраивают цветовую гамму. Я решил специально проехать по Чайнатауну, чтобы проиллюстрировать соображения, которые высказывал по этому поводу.
— Странное, однако, время вы для этого выбрали!
— Художник — это не конторский служащий, который работает от звонка до звонка. Человек творческий трудится, знаете ли, и днем и ночью.
— Вам не показалось, что мисс Рентон как-то особенно задумчива?
— Ну, такая молодая, интеллигентная женщина, как мисс Рентон, всегда о чем-то думает. Сами знаете — всякие идеи!
— Да я совсем не об этом! Вы заметили в ней какую-нибудь нервозность, тревогу?
— Да нет.
— Она не говорила вам, что у нее какие-то неприятности?
— Нет.
— Не намекала, что кто-то оказывает на нее давление?
— Нет.
— Рентон — это ее девичья фамилия, которой она подписывает свои картины. На самом же деле у нее другая фамилия, ведь она была замужем, не так ли?
— Да, верно.
— Лет семь назад она вышла замуж за некоего Роберта Хелфорда?
— Да.
— Где были вы, когда умер ее муж?
— В Китае.
— Вы были знакомы с ней до ее замужества?
— Нет. Я познакомился с ней позже.
— Через Хелфорда?
— Да.
— Насколько я понимаю, Хелфорд был вашим близким другом. После того как он женился, вы, естественно, неоднократно посещали его дом, где и познакомились с его женой. Верно?
— Верно.
— Как скоро после женитьбы Хелфорда вы отправились в Китай?
— Приблизительно месяца через полтора.
— Ваш отъезд был довольно внезапным?
— Да.
— Не могли бы вы точно назвать время, когда вы ушли сегодня ночью от мисс Рентон?
— Нет.
— Хотя бы приблизительно?
— Ну если только совсем приблизительно. В конце концов, когда речь идет о женщине, никому не подотчетной в своих поступках, рискуешь допустить бестактность.
— Совершенно с вами согласен, — сказал Диксон. — Однако в моей практике бывали случаи, когда, мистер Клейн, мужчины все-таки считали возможным абсолютно точно обозначить время своего ухода.
— Да, да… — пробормотал Клейн. Казалось, последняя фраза прокурора крайне удивила его.
— Вероятно, это было после часа, — подсказал Диксон.
— Да, вероятно, это было именно так, — согласился Клейн, всем своим видом стараясь показать, как он рад, что хоть в чем-то может согласиться с собеседником.
— Но двух еще не было?
Клейн надул щеки и задумчиво произнес:
Так трудно быть точным в таком деле, мистер Диксон!
— Может статься, что вы ошибаетесь на целый час, — в голосе прокурора прозвучала какая-то зловещая нотка, — мне же нужна максимальная точность. Я считаю, что вправе получить от вас ответ на этот вопрос, более того, я обязан предупредить вас, что от вашего ответа многое зависит, в том числе и для вас.
— И все же я вряд ли могу быть более точным, — сказал Клейн.
— Но это было до трех часов ночи? — продолжал настаивать Диксон.
— Да, пожалуй, вы правы. Действительно, скорее всего это было где-то между часом и двумя.
Прокурор с облегчением вздохнул.
— Вы знакомы с Джорджем Леверингом? — спросил он.
— Да.
— Вы хорошо его знаете?
— Знаю, что он женился на одной из сестер Рентон, на той, что потом умерла.
— Ну а еще что-нибудь?
— Пожалуй, нет. Человек этот для меня особого интереса не представляет.
— Для вас, может, и не представляет, а вот для меня… — Паркер Диксон скептически усмехнулся. — Так, может, все-таки что-нибудь скажете о нем?
— Нет. Думаю, что нет.
— Верно ли, что Синтия Рентон, сестра Альмы, никак не связана с ним, но что на Альму она оказывает давление и выкачивает из нее «существенные вспомоществования»?
— К сожалению, — с достоинством произнес Терри, — мисс Рентон не посвящает меня в свои финансовые дела; как ни странно, она предпочитает вести их исключительно самостоятельно.
— Ладно, ладно, мистер Клейн, — холодно бросил прокурор, — я что-то не вижу оснований для сарказма.
Терри не произнес ни слова. Его молчание, однако, красноречивей всяких слов свидетельствовало о том, что он так не считает.
Прокурор как бы невзначай потянулся к перламутровой кнопке на краю стола и едва заметным движением нажал на нее. Его взгляд по-прежнему был направлен на Клейна. Терри смотрел прокурору прямо в глаза, и все же это почти неуловимое движение Диксона не ускользнуло от него: краешком глаза он заметил, что Диксон четыре раза нажал на кнопку и словно подал кому-то сигнал — два длинных и два коротких звонка.
Прокурор выдвинул ящик письменного стола, в котором лежал отчет, и, бросив туда платочек, задвинул ящик обратно.
— Что ж, я думал, вы проявите больше желания к сотрудничеству, — сказал он.
— Я отвечаю на все ваши вопросы, — возразил Клейн. — Сотрудничество предполагает некую определенную общую цель.
Прокурор чуть замешкался, но спустя мгновение перешел в решительное наступление.
— Вы знаете Джекоба Мандру, посредника в делах, связанных с поручительством? — сухим официальным тоном спросил он.
— Да, знаю.
— Вы знали его еще до своего отъезда в Китай?
Терри постарался использовать этот сухой формальный тон как своего рода барьер, через который прокурор, будучи лицом официальным, прорваться не сможет.
— Нет. Я познакомился с ним после своего возвращения оттуда. Мне хотелось выяснить, насколько этот Мандра соответствует моему представлению о нем, вот мы и встретились.
— Зачем?
— Он написал мне письмо, в котором просил достать ему некий предмет и предлагал за эту услугу весьма существенное вознаграждение.
— Что за предмет?
— Я бы предпочел, чтобы на этот вопрос вам ответил сам мистер Мандра.
— К сожалению, это невозможно.
— «Невозможно» — очень конкретное слово. Прокурор никак не отреагировал на это замечание Терри.
— И все же, мистер Клейн, предмет, о котором вы упомянули, случайно, не «слив-ган»?
Терри помедлил секунд пять, потом сказал:
— Да, «слив-ган».
— Вы могли бы рассказать подробней, что, собственно, это такое — «слив-ган»?
— Это полая бамбуковая трубка с мощной пружиной и собачкой, спускаемой посредством нажатия.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35