Я отперла дверь и убежала.
— Который был час?
— Около трех. Я посмотрела на часы только тогда, когда оказалась в квартире Альмы.
— Ты закрыла за собой дверь?
— Нет, я оставила ее открытой.
— Почему ты ее не закрыла?
— По правде говоря, Филин, я думала, что закрыла, но, выходит, ошиблась. Я очень смутно помню, как выбиралась оттуда. Помню, что долго мучилась с замком, потом наконец распахнула дверь, выскочила в коридор и побежала вниз по лестнице. По идее, я должна была захлопнуть за собой дверь, но, как видно, не сделала этого.
— Но ты точно помнишь?
— Нет. А впрочем, Филин, разве это так важно?
— Может быть, — сказал он. — Теперь все важно. Ты не обратила внимания, там был портрет, который ты написала?
— Нет, Филин, я не обратила внимания.
— Итак, ты бросилась вниз по лестнице. Ты встретила кого-нибудь на своем пути?
— Нет.
— Что ты сделала потом?
— Я забежала в аптеку, которая работает круглосуточно, и позвонила оттуда Альме, чтобы узнать, дома ли она. Она была дома, и не одна — к ней зашел Джордж Леверинг. Я попросила Альму подождать меня. Потом поймала такси и поехала к ней. Я затащила ее в спальню и все ей рассказала. Это она предложила, чтобы мы посвятили в это дело Джорджа, в надежде, что он как-то нам поможет.
— В котором часу Леверинг пришел к Альме?
— Не знаю, я не спрашивала.
— Интересно, и часто он заходит к Альме в столь позднее время?
— Ему нужны были деньги, — пояснила она. — Ты ведь знаешь Джорджа, деньги могут понадобиться ему в любой момент.
Терри кивнул:
— Продолжай, Синтия. Что случилось потом?
— Потом Джордж сказал, что сбегает на разведку и попытается что-нибудь разузнать. Он велел нам ждать его, вышел на улицу, сел в машину и уехал. Когда он приехал обратно, он рассказал нам, как был обнаружен труп. Какой-то человек вышел на улицу перекусить, возвращаясь домой, он заметил, что дверь, ведущая в квартиру Мандры, приоткрыта. Он заглянул внутрь и увидел тело Мандры. Приехала полиция, вокруг дома собралась целая толпа, не слишком большая из-за позднего часа, однако же достаточно многочисленная, чтобы Леверинг мог лавировать в ней и задавать вопросы, не привлекая к своей особе большого внимания. Он встретил какого-то знакомого журналиста. Как выяснилось, тот журналист и напал на след Джека Уинтона, который видел женщину, спускавшуюся по лестнице с портретом. Когда Джордж узнал об этом, он поспешил вернуться к нам и рассказать, что Уинтон видел эту женщину в два часа ночи, что он, однако, не успел достаточно хорошо разглядеть ее, потому что лицо ее было закрыто портретом. Затем Джордж предложил, чтобы мы сделали копию с портрета и я потом заявила, что это меня Уинтон видел на лестнице в два часа ночи. В моей комнате сохранились наброски и фотографии, которые я сделала с портрета, когда он уже был на две трети закончен. Альма заверила нас, что с помощью этих набросков и фотографий она сможет сделать с портрета достаточно сносную копию к девяти или десяти часам утра. Конечно, это не будет законченное произведение искусства, но ведь и я — художник с незаконченным образованием. Альма, как известно, работает очень быстро. Кстати, это Джордж предложил, чтобы Альма сделала копию и обеспечила мне таким образом прекрасное алиби.
— А вы подумали о том, что та, другая, женщина в один прекрасный момент может объявиться с настоящим портретом?
— Да, конечно, мы подумали и о такой возможности, но мы решили, что эта женщина предпочтет оставаться в тени. Мы, естественно, были страшно напуганы, но сама идея показалась нам тогда такой удачной. Ты ведь знаешь Джорджа Леверинга. Он столько раз играл на нечестных скачках, что теперь утверждает, будто в мире нет ничего честного и все можно уладить. Он сказал, что к нашей идее ни с какой стороны не подкопаешься.
Задумавшись, Терри склонил голову и стал ходить взад и вперед по комнате.
Вдруг он резко повернулся к Синтии.
— Если что-нибудь случится, никому ничего не говори. Сиди тихо, пока тебе не дадут возможности поговорить с твоим адвокатом.
Синтия посмотрела на Терри, в глазах ее отразилась тревога.
— Я хочу еще немного выпить, Филин. Дома меня ждет Альма, и Стабби торчит в своей машине где-нибудь около моего подъезда. Если бы ты знал, Филин, как мне не хочется видеть Стабби! Он ужасно ревнивый. Он раздобыл для меня адвоката, и теперь я должна быть благодарна ему! Он такой нудный, такой дурак!..
Да-а, ужасный выдался денек! Филин, дорогой, ты представить себе не можешь, как трудно быть эдаким молодчагой-парнем, не унывать ни при каких обстоятельствах, ни к кому не обращаться за помощью. Альма меня не понимает, Филин. Ей кажется, что я никогда не бываю серьезной. Конечно, она меня любит, но считает своим долгом постоянно опекать меня. Она полагает, что я, как маленькая бабочка, растрачиваю свой талант по мелочам, прожигаю жизнь.
— Тебе, Синтия, придется немного подождать, прежде чем ты увидишь Альму, — сказал он.
— Что ты имеешь в виду? — Она выпрямилась в кресле.
— Инспектор Мэллоу увез ее в участок.
— Давно?
— Незадолго до того, как я приехал сюда и мы встретились. Они нашли портрет и увезли его с собой в участок. Этот свидетель, Джек Уинтон, опознал его. Одновременно объявился твой адвокат, и полицейские, приняв во внимание показания Уинтона, решили тебя больше не задерживать. Однако благодаря портрету им все-таки удалось установить, что Альма находится в мастерской Веры Мэтьюс. Они захотели переговорить с ней — так, на общие темы.
— Филин! — вскрикнула она. — Ты что, хочешь сказать, что нас выдал Джордж Леверинг?.. Да этого просто не может быть! Он не мог так поступить… Конечно, он мог ошибиться где-то… Как ты думаешь, Филин, они будут грубыми с ней?
— Нет, сейчас нет. Потом.
— Когда потом?
— Когда они найдут тот, другой портрет.
— Но они не должны его найти. Умоляю тебя. Филин, сделай так, чтобы они не нашли его! Ведь можно что-нибудь сделать. Нужно что-нибудь сделать!
Он вдруг очень пристально посмотрел на нее.
— Не смотри на меня так, Филин, — сказала она нетерпеливо и неожиданно осознала, что он не слышит ее. Он так напряженно сосредоточился, что жизнь, казалось, угасла на его лице, тогда как вся его умственная энергия собралась в одной, раскаленной добела точке внутренней концентрации.
Синтия смотрела на него как зачарованная.
Прошло секунд семь-восемь. Потом он задумчиво произнес:
— Нет, они не должны найти этот портрет. Если они найдут его, случится непоправимое.
Он подошел к буфету, достал бутылку с виски и поставил ее обратно на стол.
— Ну вот, наконец-то, — заметила Синтия. — Это ты молодец — здорово придумал!
Терри налил в ее бокал немного виски. Она задумчиво посмотрела на янтарного цвета жидкость.
— Филин, ты что — стараешься меня напоить, да? — спросила она.
Смешав виски с имбирным элем, он сказал:
— С какой стати я буду стараться напоить тебя?
Она захихикала.
— Вы что это, Терри Клейн, никогда не читали бульварных газет? Там много бывает всяких жутких историй: «Правда, я и представления не имела, где мы оказались, — рассказывала репортеру газеты „Хоусис“ хорошенькая мисс Смит, блондинка девятнадцати лет, — я думала, мы идем в музей, чтобы посмотреть там на какие-то гравюры. Он достал бутылку, наполненную желтоватой жидкостью, и сказал, что это холодный чай. Моя мамочка не позволяет мне пить кофе, а вот против чая она ничего не имеет. Ну я и выпила. Я заметила, что у этого чая какой-то странный вкус, но я не придала этому значения и выпила все. Что было потом — не помню, помню только, как, выбив двери, в квартиру ввалились полицейские».
Синтия подняла бокал так, чтобы на него упали лучи от лампы.
— Если у напитка такой цвет, Филин, значит, он ужасно крепкий. Ну ладно — была не была!
Она залпом осушила бокал, потом с многозначительным видом поставила его на стол перед Терри.
— Знаешь, Терри, я готова тебе помочь… Скажи мне, Филин, а почему ты хочешь напоить меня? — Она вытянула вперед свои стройные красивые ноги, пошевелила пальчиками и задумчиво сказала: — Терри, я думаю, что пора сделать остановку. Каждый раз, когда я шевелю пальцами, мне кажется, будто что-то шевелится в моем мозгу, и мне хочется смеяться.
— Ну что ж, — сказал он, — дети тоже смеются, когда шевелят пальчиками на ногах.
— Ах, какой ты добрый, Филин! Признаться, я думала, ты разозлишься. Знаешь, я все-таки хочу чуть-чуть напиться. Вообще-то я собиралась поставить точку после второго бокала, но уж коли ты решил накачать меня спиртным, я, пожалуй, буду пить до конца: интересно, не попробуешь ли ты воспользоваться этим и… Боюсь, что ты не…
Она соскользнула с кресла, поднялась на ноги, выставила перед собой руки и сделала вид, что хочет одним указательным пальцем коснуться другого и что это ей никак не удается.
Он подошел и обнял ее за талию.
— Кончай ломать комедию, Синтия.
— И не собираюсь. Мне это доставляет удовольствие. Я живу в мире, в таком ужасно серьезном мире, с такими ужасно серьезными людьми — у всех такие кислые физиономии, все так страдают, мучаются, все такие занятые. А я не хочу жить так, как они, и поэтому они думают, что я ненормальная. Ты наверняка слышал историю о лисе, которому отрубили хвост. Так вот, он хотел, чтобы и все остальные лисы были, как он, — без хвоста. Я думаю, Терри, то же самое можно наблюдать и в нашем мире. Жизнь так прекрасна, а люди запираются в душных кабинетах и переживают по поводу процентов, которыми обложен национальный долг, по поводу высоких цен на бензин или же ломают себе голову над тем, какая политическая партия потратит деньги из государственной казны. Представляешь, Филин, как было бы здорово, если бы власть в стране захватили молодые повесы и стали бы осуществлять контроль над банками и всем остальным. Тогда каждому поневоле пришлось бы быть веселым. Они бы внесли в конституцию такую поправку, которая каждому гражданину вменяла бы в обязанность перед обедом выпивать хотя бы один коктейль.
Она все еще прилагала неимоверные усилия, чтобы свести вместе указательные пальцы.
— А теперь, — сказала она, — я больше не буду двигать левым пальцем, и правый сам подползет к нему, как охотник к оленю. Скажи мне, Филин, когда ты был в Китае, тебе не…
Он привлек ее к себе. Сквозь тонкое платье он ощутил теплоту ее тела, почувствовал, как бьется ее жизненная сила, ее сердце, отказывающееся воспринимать жизнь всерьез. Он обнял ее за плечи и повернул лицом к себе.
Она подняла голову, и он приблизил свои губы к ее губам.
Она тихо вскрикнула и прижалась к его груди. Ее рука скользнула к его затылку, пальцы стали нежно перебирать его волосы. Он вдруг прижал ее к себе еще сильнее и оторвал от пола.
Их трепещущие губы уже готовы были слиться в поцелуе, когда вдруг щелкнул дверной замок.
Синтия уронила руки, потом уперлась ими в плечи Терри и, оттолкнув его, повернулась лицом к двери.
На пороге стоял Ят Той.
— Ят Той, — обратилась она к нему голосом, исполненным притворной торжественности. — В сутках двадцать четыре часа, в неделе семь суток, в году пятьдесят две недели, и ты, располагая такой бездной времени, выбираешь именно этот момент для того, чтобы вставить ключ в дверной замок?
Может быть, Ят Той и не всегда понимал смысл слов, когда к нему обращались по-английски, но не было случая, чтобы он не смог понять и оценить ситуацию. В данный момент он сделал вид, что вообще ничего не понимает.
— Не понимай, — сказал он вежливо.
— «Том Коллинз» понимай?
— «Том Коллинз» понимай, — подтвердил он, взглядом пытаясь сообщить Терри нечто важное.
— Я хочу, чтобы хозяин выслушал своего слугу, — сказал он на кантонском диалекте.
— Не делай этого больше, — запротестовала Синтия. — Это все равно, что перешептываться. В моем присутствии, пожалуйста, не разговаривай со своим хозяином на китайском языке.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35
— Который был час?
— Около трех. Я посмотрела на часы только тогда, когда оказалась в квартире Альмы.
— Ты закрыла за собой дверь?
— Нет, я оставила ее открытой.
— Почему ты ее не закрыла?
— По правде говоря, Филин, я думала, что закрыла, но, выходит, ошиблась. Я очень смутно помню, как выбиралась оттуда. Помню, что долго мучилась с замком, потом наконец распахнула дверь, выскочила в коридор и побежала вниз по лестнице. По идее, я должна была захлопнуть за собой дверь, но, как видно, не сделала этого.
— Но ты точно помнишь?
— Нет. А впрочем, Филин, разве это так важно?
— Может быть, — сказал он. — Теперь все важно. Ты не обратила внимания, там был портрет, который ты написала?
— Нет, Филин, я не обратила внимания.
— Итак, ты бросилась вниз по лестнице. Ты встретила кого-нибудь на своем пути?
— Нет.
— Что ты сделала потом?
— Я забежала в аптеку, которая работает круглосуточно, и позвонила оттуда Альме, чтобы узнать, дома ли она. Она была дома, и не одна — к ней зашел Джордж Леверинг. Я попросила Альму подождать меня. Потом поймала такси и поехала к ней. Я затащила ее в спальню и все ей рассказала. Это она предложила, чтобы мы посвятили в это дело Джорджа, в надежде, что он как-то нам поможет.
— В котором часу Леверинг пришел к Альме?
— Не знаю, я не спрашивала.
— Интересно, и часто он заходит к Альме в столь позднее время?
— Ему нужны были деньги, — пояснила она. — Ты ведь знаешь Джорджа, деньги могут понадобиться ему в любой момент.
Терри кивнул:
— Продолжай, Синтия. Что случилось потом?
— Потом Джордж сказал, что сбегает на разведку и попытается что-нибудь разузнать. Он велел нам ждать его, вышел на улицу, сел в машину и уехал. Когда он приехал обратно, он рассказал нам, как был обнаружен труп. Какой-то человек вышел на улицу перекусить, возвращаясь домой, он заметил, что дверь, ведущая в квартиру Мандры, приоткрыта. Он заглянул внутрь и увидел тело Мандры. Приехала полиция, вокруг дома собралась целая толпа, не слишком большая из-за позднего часа, однако же достаточно многочисленная, чтобы Леверинг мог лавировать в ней и задавать вопросы, не привлекая к своей особе большого внимания. Он встретил какого-то знакомого журналиста. Как выяснилось, тот журналист и напал на след Джека Уинтона, который видел женщину, спускавшуюся по лестнице с портретом. Когда Джордж узнал об этом, он поспешил вернуться к нам и рассказать, что Уинтон видел эту женщину в два часа ночи, что он, однако, не успел достаточно хорошо разглядеть ее, потому что лицо ее было закрыто портретом. Затем Джордж предложил, чтобы мы сделали копию с портрета и я потом заявила, что это меня Уинтон видел на лестнице в два часа ночи. В моей комнате сохранились наброски и фотографии, которые я сделала с портрета, когда он уже был на две трети закончен. Альма заверила нас, что с помощью этих набросков и фотографий она сможет сделать с портрета достаточно сносную копию к девяти или десяти часам утра. Конечно, это не будет законченное произведение искусства, но ведь и я — художник с незаконченным образованием. Альма, как известно, работает очень быстро. Кстати, это Джордж предложил, чтобы Альма сделала копию и обеспечила мне таким образом прекрасное алиби.
— А вы подумали о том, что та, другая, женщина в один прекрасный момент может объявиться с настоящим портретом?
— Да, конечно, мы подумали и о такой возможности, но мы решили, что эта женщина предпочтет оставаться в тени. Мы, естественно, были страшно напуганы, но сама идея показалась нам тогда такой удачной. Ты ведь знаешь Джорджа Леверинга. Он столько раз играл на нечестных скачках, что теперь утверждает, будто в мире нет ничего честного и все можно уладить. Он сказал, что к нашей идее ни с какой стороны не подкопаешься.
Задумавшись, Терри склонил голову и стал ходить взад и вперед по комнате.
Вдруг он резко повернулся к Синтии.
— Если что-нибудь случится, никому ничего не говори. Сиди тихо, пока тебе не дадут возможности поговорить с твоим адвокатом.
Синтия посмотрела на Терри, в глазах ее отразилась тревога.
— Я хочу еще немного выпить, Филин. Дома меня ждет Альма, и Стабби торчит в своей машине где-нибудь около моего подъезда. Если бы ты знал, Филин, как мне не хочется видеть Стабби! Он ужасно ревнивый. Он раздобыл для меня адвоката, и теперь я должна быть благодарна ему! Он такой нудный, такой дурак!..
Да-а, ужасный выдался денек! Филин, дорогой, ты представить себе не можешь, как трудно быть эдаким молодчагой-парнем, не унывать ни при каких обстоятельствах, ни к кому не обращаться за помощью. Альма меня не понимает, Филин. Ей кажется, что я никогда не бываю серьезной. Конечно, она меня любит, но считает своим долгом постоянно опекать меня. Она полагает, что я, как маленькая бабочка, растрачиваю свой талант по мелочам, прожигаю жизнь.
— Тебе, Синтия, придется немного подождать, прежде чем ты увидишь Альму, — сказал он.
— Что ты имеешь в виду? — Она выпрямилась в кресле.
— Инспектор Мэллоу увез ее в участок.
— Давно?
— Незадолго до того, как я приехал сюда и мы встретились. Они нашли портрет и увезли его с собой в участок. Этот свидетель, Джек Уинтон, опознал его. Одновременно объявился твой адвокат, и полицейские, приняв во внимание показания Уинтона, решили тебя больше не задерживать. Однако благодаря портрету им все-таки удалось установить, что Альма находится в мастерской Веры Мэтьюс. Они захотели переговорить с ней — так, на общие темы.
— Филин! — вскрикнула она. — Ты что, хочешь сказать, что нас выдал Джордж Леверинг?.. Да этого просто не может быть! Он не мог так поступить… Конечно, он мог ошибиться где-то… Как ты думаешь, Филин, они будут грубыми с ней?
— Нет, сейчас нет. Потом.
— Когда потом?
— Когда они найдут тот, другой портрет.
— Но они не должны его найти. Умоляю тебя. Филин, сделай так, чтобы они не нашли его! Ведь можно что-нибудь сделать. Нужно что-нибудь сделать!
Он вдруг очень пристально посмотрел на нее.
— Не смотри на меня так, Филин, — сказала она нетерпеливо и неожиданно осознала, что он не слышит ее. Он так напряженно сосредоточился, что жизнь, казалось, угасла на его лице, тогда как вся его умственная энергия собралась в одной, раскаленной добела точке внутренней концентрации.
Синтия смотрела на него как зачарованная.
Прошло секунд семь-восемь. Потом он задумчиво произнес:
— Нет, они не должны найти этот портрет. Если они найдут его, случится непоправимое.
Он подошел к буфету, достал бутылку с виски и поставил ее обратно на стол.
— Ну вот, наконец-то, — заметила Синтия. — Это ты молодец — здорово придумал!
Терри налил в ее бокал немного виски. Она задумчиво посмотрела на янтарного цвета жидкость.
— Филин, ты что — стараешься меня напоить, да? — спросила она.
Смешав виски с имбирным элем, он сказал:
— С какой стати я буду стараться напоить тебя?
Она захихикала.
— Вы что это, Терри Клейн, никогда не читали бульварных газет? Там много бывает всяких жутких историй: «Правда, я и представления не имела, где мы оказались, — рассказывала репортеру газеты „Хоусис“ хорошенькая мисс Смит, блондинка девятнадцати лет, — я думала, мы идем в музей, чтобы посмотреть там на какие-то гравюры. Он достал бутылку, наполненную желтоватой жидкостью, и сказал, что это холодный чай. Моя мамочка не позволяет мне пить кофе, а вот против чая она ничего не имеет. Ну я и выпила. Я заметила, что у этого чая какой-то странный вкус, но я не придала этому значения и выпила все. Что было потом — не помню, помню только, как, выбив двери, в квартиру ввалились полицейские».
Синтия подняла бокал так, чтобы на него упали лучи от лампы.
— Если у напитка такой цвет, Филин, значит, он ужасно крепкий. Ну ладно — была не была!
Она залпом осушила бокал, потом с многозначительным видом поставила его на стол перед Терри.
— Знаешь, Терри, я готова тебе помочь… Скажи мне, Филин, а почему ты хочешь напоить меня? — Она вытянула вперед свои стройные красивые ноги, пошевелила пальчиками и задумчиво сказала: — Терри, я думаю, что пора сделать остановку. Каждый раз, когда я шевелю пальцами, мне кажется, будто что-то шевелится в моем мозгу, и мне хочется смеяться.
— Ну что ж, — сказал он, — дети тоже смеются, когда шевелят пальчиками на ногах.
— Ах, какой ты добрый, Филин! Признаться, я думала, ты разозлишься. Знаешь, я все-таки хочу чуть-чуть напиться. Вообще-то я собиралась поставить точку после второго бокала, но уж коли ты решил накачать меня спиртным, я, пожалуй, буду пить до конца: интересно, не попробуешь ли ты воспользоваться этим и… Боюсь, что ты не…
Она соскользнула с кресла, поднялась на ноги, выставила перед собой руки и сделала вид, что хочет одним указательным пальцем коснуться другого и что это ей никак не удается.
Он подошел и обнял ее за талию.
— Кончай ломать комедию, Синтия.
— И не собираюсь. Мне это доставляет удовольствие. Я живу в мире, в таком ужасно серьезном мире, с такими ужасно серьезными людьми — у всех такие кислые физиономии, все так страдают, мучаются, все такие занятые. А я не хочу жить так, как они, и поэтому они думают, что я ненормальная. Ты наверняка слышал историю о лисе, которому отрубили хвост. Так вот, он хотел, чтобы и все остальные лисы были, как он, — без хвоста. Я думаю, Терри, то же самое можно наблюдать и в нашем мире. Жизнь так прекрасна, а люди запираются в душных кабинетах и переживают по поводу процентов, которыми обложен национальный долг, по поводу высоких цен на бензин или же ломают себе голову над тем, какая политическая партия потратит деньги из государственной казны. Представляешь, Филин, как было бы здорово, если бы власть в стране захватили молодые повесы и стали бы осуществлять контроль над банками и всем остальным. Тогда каждому поневоле пришлось бы быть веселым. Они бы внесли в конституцию такую поправку, которая каждому гражданину вменяла бы в обязанность перед обедом выпивать хотя бы один коктейль.
Она все еще прилагала неимоверные усилия, чтобы свести вместе указательные пальцы.
— А теперь, — сказала она, — я больше не буду двигать левым пальцем, и правый сам подползет к нему, как охотник к оленю. Скажи мне, Филин, когда ты был в Китае, тебе не…
Он привлек ее к себе. Сквозь тонкое платье он ощутил теплоту ее тела, почувствовал, как бьется ее жизненная сила, ее сердце, отказывающееся воспринимать жизнь всерьез. Он обнял ее за плечи и повернул лицом к себе.
Она подняла голову, и он приблизил свои губы к ее губам.
Она тихо вскрикнула и прижалась к его груди. Ее рука скользнула к его затылку, пальцы стали нежно перебирать его волосы. Он вдруг прижал ее к себе еще сильнее и оторвал от пола.
Их трепещущие губы уже готовы были слиться в поцелуе, когда вдруг щелкнул дверной замок.
Синтия уронила руки, потом уперлась ими в плечи Терри и, оттолкнув его, повернулась лицом к двери.
На пороге стоял Ят Той.
— Ят Той, — обратилась она к нему голосом, исполненным притворной торжественности. — В сутках двадцать четыре часа, в неделе семь суток, в году пятьдесят две недели, и ты, располагая такой бездной времени, выбираешь именно этот момент для того, чтобы вставить ключ в дверной замок?
Может быть, Ят Той и не всегда понимал смысл слов, когда к нему обращались по-английски, но не было случая, чтобы он не смог понять и оценить ситуацию. В данный момент он сделал вид, что вообще ничего не понимает.
— Не понимай, — сказал он вежливо.
— «Том Коллинз» понимай?
— «Том Коллинз» понимай, — подтвердил он, взглядом пытаясь сообщить Терри нечто важное.
— Я хочу, чтобы хозяин выслушал своего слугу, — сказал он на кантонском диалекте.
— Не делай этого больше, — запротестовала Синтия. — Это все равно, что перешептываться. В моем присутствии, пожалуйста, не разговаривай со своим хозяином на китайском языке.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35