Поощрить их преступной слабостью? Никогда!
— Речь идёт всего-то о восьмидесяти семи франках, — возразил следователь.
— По-вашему, это пустяк? — отвечала маркиза. — Легко вам говорить, сударь. Сразу видно, у вас денежки водятся. Ваши предки были ничтожества, революция пронеслась высоко над ними, никак их не задев. Кто знает, может быть, они даже нажились на ней. А у д'Арланжей революция отняла все. Что мне будет, если я не уплачу?
— Да что угодно, госпожа маркиза. Вы разоритесь на судебных издержках, вам будут присылать письма на гербовой бумаге, придут судебные исполнители, на ваше имущество будет наложен арест.
— Увы! — возопила почтённая дама. — Революция не кончилась! Она доберётся до каждого из нас. Вам хорошо, вы сами из черни. Вижу, мне придётся уплатить, не откладывая, и это весьма прискорбно: ведь у меня ничего нет, и ради внучки я вынуждена идти на величайшие жертвы.
Г-н Дабюрон изучил маркизу как свои пять пальцев. Слово «жертвы» в её устах до того его изумило, что, не удержавшись, он переспросил вполголоса:
— Жертвы?
— Разумеется, — отвечала г-жа д'Арланж. — Если бы не она, разве я жила бы, во всем себе отказывая, чтобы свести концы с концами? Да ни за что! Покойный маркиз часто со мной заговаривал о тонтинах, учреждённых г-ном де Калонном, вложенные в них деньги дают большую прибыль. Такие тонтины, по-видимому, существуют и поныне. Если бы не внучка, я бы вложила туда все, что у меня есть, без остатка, чтобы пользоваться пожизненной рентой. Тогда бы мне хватало на хлеб. Но я никогда не решусь на это. Слава Богу, мне известно, в чем состоит родительский долг, и все моё состояние в целости и сохранности перейдёт малютке Клер.
Это признание так поразило г-на Дабюрона, что он не нашёлся, что сказать в ответ.
— Это милое дитя доставляет мне ужасные мучения, — продолжала маркиза. — Вам-то я могу признаться, Дабюрон: когда я размышляю, как её пристроить, мне худо становится.
Следователь покраснел от радости. Счастливый случай стремительно приближался, ещё немного — и он окажется совсем рядом, остаётся только покрепче его ухватить.
— А мне кажется, — пробормотал он, — что пристроить мадемуазель Клер вовсе не трудно.
— К сожалению, вы заблуждаетесь. Она, конечно, лакомый кусочек, хоть и худышка, но что толку! Мужчины стали так расчётливы, что просто слов нет. Их интересуют только деньги. Я не знаю среди них ни одного, кому достало бы порядочности жениться на девушке из рода д'Арланжей, у которой всего приданого — красивые глазки да манеры.
— Полагаю, вы преувеличиваете, сударыня, — робко заметил г-н Дабюрон.
— Ничуть. Верьте моему опыту, я живу на свете дольше вас. К тому же, если я выдам Клер замуж, зять мой причинит мне кучу неприятностей — так утверждает мой нотариус. По-видимому, мне придётся дать ему отчёт — как будто я вела счета! Ах, если бы у малышки Клер было доброе сердце, она бы постриглась, ушла в какой-нибудь монастырь. А я бы уж в лепёшку разбилась, чтобы собрать ей необходимый вклад. Но она совершенно меня не любит и не жалеет.
Г-н Дабюрон понял, что пришло его время. Он пришпорил свою отвагу, как всадник пришпоривает лошадь перед прыжком через ров, и решительно заговорил:
— Ну что ж, госпожа маркиза, по-моему, я знаю подходящую партию для мадемуазель Клер. Я знаю порядочного человека, который любит её и сделает все на свете, чтобы составить её счастье.
— Ну, без этого вообще не может быть разговора, — откликнулась маркиза.
— Человек, о котором я говорю, ещё молод, — продолжал следователь. — Он обладатель изрядного состояния. Он был бы счастлив получить мадемуазель д'Арланж в жены без всякого приданого. Он не только не станет требовать у вас отчёта, но будет умолять вас, чтобы вы распоряжались своим состоянием, как вам угодно.
— Черт возьми, а вы не дурак, дорогой мой Дабюрон! — воскликнула старая дама.
— Если бы у вас возникли трудности с переводом вашего состояния в пожизненную ренту, ваш зять мог бы помочь вам, внеся недостающую сумму.
— Ах, мне худо! — перебила его маркиза. — Что же это — вы, имея на примете подобного человека, никогда мне о нем не говорили! Надо было давно уже мне его представить.
— Я не смел, сударыня, я опасался…
— Скорее же, кто этот изумительный зять? Где гнездится эта белая ворона?
Сердце у г-на Дабюрона сжалось от невыносимой тревоги. На карту было поставлено его счастье.
Наконец, словно пугаясь своих слов, он пролепетал:
— Это я, сударыня…
Его голос, взгляд, вся его фигура приняли самое умоляющее выражение. Он был в ужасе от собственной дерзости, потрясён тем, что сумел все-таки преодолеть свою робость. Он готов был пасть к ногам маркизы.
Старая дама покатилась со смеху. Она хохотала до слез и, пожимая плечами, повторяла:
— Нет, что за шутник этот любезный Дабюрон! Ей-богу, он меня уморит! Ну и потешник!
Но вдруг, в разгаре приступа веселья, она замолчала и с достоинством спросила:
— Следует ли принимать ваши слова всерьёз?
— Я сказал чистую правду, — пролепетал следователь.
— Значит, вы в самом деле богаты? — осведомилась маркиза.
— Сударыня, от матери я унаследовал почти двадцать тысяч ренты. В прошлом году умер мой дядя, оставив мне в наследство чуть больше ста тысяч экю. У отца моего около миллиона. Если я попрошу у него половину, он даст мне её хоть завтра. Если бы от этого зависело моё счастье, он отдал бы мне все своё состояние и вполне удовольствовался бы ролью управляющего.
Г-жа д'Арланж знаком велела ему замолчать и по меньшей мере минут на пять погрузилась в раздумья, сжав руками лоб. Затем она подняла голову и заговорила:
— Послушайте меня. Если бы вы посмели сделать подобное предложение отцу Клер, он велел бы своим людям вышвырнуть вас за дверь. Во имя чести нашего рода мне следовало бы поступить так же, но я не могу решиться. Я стара и всеми брошена, я бедна, я беспокоюсь за судьбу внучки, вот мои оправдания. Ни за что на свете я не стала бы предлагать Клер этот чудовищный мезальянс. Не отговаривать её — вот все, что я могу вам обещать. Довольно с вас и этого. Попытайтесь же, откройте ваши чувства мадемуазель д'Арланж, уговорите её. Если она от всего сердца ответит «да», я не скажу «нет».
Окрылённый г-н Дабюрон хотел расцеловать руки маркизе. Она казалась ему добрейшей, милейшей женщиной на свете; при этом он и внимания не обратил на то, с какой лёгкостью уступила ему эта столь высокомерная дама. Он был как в бреду, он совсем потерял голову.
— Погодите, — продолжала маркиза, — ваше дело ещё не выиграно. Ваша матушка, хоть я и не могу одобрить её крайне неудачное замужество, как-никак была Котвиз, но отец ваш — сьер Дабюрон. Это имя, дитя моё, звучит просто смехотворно. Как вам кажется, легко ли уговорить девушку, которая до восемнадцати лет звалась д'Арланж, стать госпожой Дабюрон?
Эти соображения, судя по всему, не слишком заботили следователя.
— Впрочем, — продолжала старая дама, — женился же ваш батюшка на одной из Котвизов, так почему бы вам не получить руку одной из д'Арланжей? Быть может, Дабюроны, беря в двух поколениях подряд в жены девушек из благородных родов, в конце концов и сами облагородятся. И последнее, о чем я вас предупреждаю: Клер кажется вам робкой, покорной, мягкой? Знайте же: внешность обманчива. Хоть с виду она и неженка, на самом деле она отважна, горда и упряма, точь-в-точь покойный маркиз, её отец — тот был упрям как мул. Итак, вы предупреждены. Имеющий уши да услышит. Мы обо всем условились, не так ли? Кончим же этот разговор. Я почти желаю вам успеха.
Эта сцена так живо представилась следователю, что и теперь, спустя месяцы, у себя дома, сидя в кресле, он, казалось, слышал голос маркизы д'Арланж, и в ушах у него звенели слова: «Желаю успеха».
В тот день он ушёл из особняка д'Арланжей торжествующим, хотя входил со смятенным сердцем.
Он уходил с гордо поднятой головой, с ликованием в душе, дыша полной грудью.
Как он был счастлив! Небо казалось ему синим, как никогда, солнце сияло ярче обычного.
Ему, суровому правоведу, хотелось броситься на шею прохожим на улице и закричать:
— Неужели вы не знаете? Маркиза согласна!
Он шёл, и ему чудилось, будто земля приплясывает у него под ногами, а сам он от переполняющего его ликования стал до того невесом, что вот-вот взовьётся к звёздам.
Какие воздушные замки возводил он на обещании старой маркизы! Он подаст в отставку, построит на Луаре, неподалёку от Тура, прелестную виллу. Он так и видел эту виллу, живописную, обращённую фасадом на восход, всю в цветах, в тени высоких деревьев. Он отделывал это жилище волшебными тканями, которые изготовили феи. Когда он станет обладателем драгоценной жемчужины, он сумеет создать для неё подобающую оправу.
Он уже был в этом уверен, сияющий горизонт его надежд не омрачался ни единым облачком сомнений, и внутренний голос не шепнул ему в этот миг: «Берегись!»
С того дня г-н Дабюрон стал ещё более частым посетителем дома д'Арланжей. Он почти переселился туда.
Сохраняя всю почтительность и сдержанность по отношению к Клер, он искусно и настойчиво старался отвоевать себе место в жизни девушки. Истинная любовь изобретательна. Г-н Дабюрон преодолел свою застенчивость, чтобы говорить с любимой, чтобы вовлекать её в беседы, пробуждать в ней интерес к нему.
Ради неё он гонялся за новинками, читал все подряд, чтобы отбирать книги, которые потом можно будет предложить ей.
Мало-помалу, благодаря деликатной настойчивости, ему удалось, так сказать, приручить эту дикарку. Он стал замечать, что кое-чего уже достиг: её нелюдимость исчезла почти бесследно. Теперь, встречая его, она не напускала на себя тот ледяной, высокомерный вид, которым прежде, должно быть, надеялась держать его на расстоянии.
Он чувствовал, что она, сама того не замечая, доверяет ему все больше и больше. Разговаривая с ним, она по-прежнему краснела, но теперь уже отваживалась первая вступать в беседу.
Часто она спрашивала у него о чем-нибудь. Например, при ней похвалили какую-то пьесу, и она пожелала узнать, о чем там речь. Г-н Дабюрон поспешил посмотреть спектакль и прислал девушке по почте подробный отчёт. Подумать только: он написал ей письмо! Несколько раз она давала ему небольшие поручения. Радость бегать по её делам он не променял бы и на пост посланника в России!
Однажды он расхрабрился и послал ей роскошный букет. Она приняла этот букет, но удивилась, попеняла и попросила впредь не делать ей подобных подношений.
Дабюрон огорчился до слез. В тот раз он уходил от неё в полном отчаянии.
«Она меня не любит, — думал он, — и никогда не полюбит».
Он приуныл, однако три дня спустя она попросила его отыскать для её жардиньерки какие-то цветы, которые были в большой моде. Он послал ей столько цветов, что ими можно было бы завалить дом от чердака до погреба.
— Она меня полюбит! — в восторге убеждал он себя.
Эти маленькие происшествия, столь важные для него, не отменяли партий в пикет. Но теперь девушка внимательнее следила за игрой. Почти всегда она принимала сторону следователя против маркизы. Правил она не знала, но, когда старая картёжница плутовала чересчур уж дерзко, Клер, видя это, со смехом говорила:
— Вас грабят, господин Дабюрон, вас грабят!
А он отдал бы на разграбление все, что имел, лишь бы слышать её милый голос, слышать, как она за него заступается.
Было лето. Часто по вечерам она брала его под руку, и под бдительным оком маркизы, сидевшей в большом кресле на крыльце, они неторопливо гуляли вокруг лужайки по аллее, посыпанной столь мелким песком, что подол её платья, волочившийся по дорожке, заметал их следы. Она весело щебетала с ним, словно с любимым братом, и для него пыткой было удерживаться от того, чтобы не поцеловать эти белокурые волосы, пушистые и разлетавшиеся под ветерком, как хлопья снега.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58
— Речь идёт всего-то о восьмидесяти семи франках, — возразил следователь.
— По-вашему, это пустяк? — отвечала маркиза. — Легко вам говорить, сударь. Сразу видно, у вас денежки водятся. Ваши предки были ничтожества, революция пронеслась высоко над ними, никак их не задев. Кто знает, может быть, они даже нажились на ней. А у д'Арланжей революция отняла все. Что мне будет, если я не уплачу?
— Да что угодно, госпожа маркиза. Вы разоритесь на судебных издержках, вам будут присылать письма на гербовой бумаге, придут судебные исполнители, на ваше имущество будет наложен арест.
— Увы! — возопила почтённая дама. — Революция не кончилась! Она доберётся до каждого из нас. Вам хорошо, вы сами из черни. Вижу, мне придётся уплатить, не откладывая, и это весьма прискорбно: ведь у меня ничего нет, и ради внучки я вынуждена идти на величайшие жертвы.
Г-н Дабюрон изучил маркизу как свои пять пальцев. Слово «жертвы» в её устах до того его изумило, что, не удержавшись, он переспросил вполголоса:
— Жертвы?
— Разумеется, — отвечала г-жа д'Арланж. — Если бы не она, разве я жила бы, во всем себе отказывая, чтобы свести концы с концами? Да ни за что! Покойный маркиз часто со мной заговаривал о тонтинах, учреждённых г-ном де Калонном, вложенные в них деньги дают большую прибыль. Такие тонтины, по-видимому, существуют и поныне. Если бы не внучка, я бы вложила туда все, что у меня есть, без остатка, чтобы пользоваться пожизненной рентой. Тогда бы мне хватало на хлеб. Но я никогда не решусь на это. Слава Богу, мне известно, в чем состоит родительский долг, и все моё состояние в целости и сохранности перейдёт малютке Клер.
Это признание так поразило г-на Дабюрона, что он не нашёлся, что сказать в ответ.
— Это милое дитя доставляет мне ужасные мучения, — продолжала маркиза. — Вам-то я могу признаться, Дабюрон: когда я размышляю, как её пристроить, мне худо становится.
Следователь покраснел от радости. Счастливый случай стремительно приближался, ещё немного — и он окажется совсем рядом, остаётся только покрепче его ухватить.
— А мне кажется, — пробормотал он, — что пристроить мадемуазель Клер вовсе не трудно.
— К сожалению, вы заблуждаетесь. Она, конечно, лакомый кусочек, хоть и худышка, но что толку! Мужчины стали так расчётливы, что просто слов нет. Их интересуют только деньги. Я не знаю среди них ни одного, кому достало бы порядочности жениться на девушке из рода д'Арланжей, у которой всего приданого — красивые глазки да манеры.
— Полагаю, вы преувеличиваете, сударыня, — робко заметил г-н Дабюрон.
— Ничуть. Верьте моему опыту, я живу на свете дольше вас. К тому же, если я выдам Клер замуж, зять мой причинит мне кучу неприятностей — так утверждает мой нотариус. По-видимому, мне придётся дать ему отчёт — как будто я вела счета! Ах, если бы у малышки Клер было доброе сердце, она бы постриглась, ушла в какой-нибудь монастырь. А я бы уж в лепёшку разбилась, чтобы собрать ей необходимый вклад. Но она совершенно меня не любит и не жалеет.
Г-н Дабюрон понял, что пришло его время. Он пришпорил свою отвагу, как всадник пришпоривает лошадь перед прыжком через ров, и решительно заговорил:
— Ну что ж, госпожа маркиза, по-моему, я знаю подходящую партию для мадемуазель Клер. Я знаю порядочного человека, который любит её и сделает все на свете, чтобы составить её счастье.
— Ну, без этого вообще не может быть разговора, — откликнулась маркиза.
— Человек, о котором я говорю, ещё молод, — продолжал следователь. — Он обладатель изрядного состояния. Он был бы счастлив получить мадемуазель д'Арланж в жены без всякого приданого. Он не только не станет требовать у вас отчёта, но будет умолять вас, чтобы вы распоряжались своим состоянием, как вам угодно.
— Черт возьми, а вы не дурак, дорогой мой Дабюрон! — воскликнула старая дама.
— Если бы у вас возникли трудности с переводом вашего состояния в пожизненную ренту, ваш зять мог бы помочь вам, внеся недостающую сумму.
— Ах, мне худо! — перебила его маркиза. — Что же это — вы, имея на примете подобного человека, никогда мне о нем не говорили! Надо было давно уже мне его представить.
— Я не смел, сударыня, я опасался…
— Скорее же, кто этот изумительный зять? Где гнездится эта белая ворона?
Сердце у г-на Дабюрона сжалось от невыносимой тревоги. На карту было поставлено его счастье.
Наконец, словно пугаясь своих слов, он пролепетал:
— Это я, сударыня…
Его голос, взгляд, вся его фигура приняли самое умоляющее выражение. Он был в ужасе от собственной дерзости, потрясён тем, что сумел все-таки преодолеть свою робость. Он готов был пасть к ногам маркизы.
Старая дама покатилась со смеху. Она хохотала до слез и, пожимая плечами, повторяла:
— Нет, что за шутник этот любезный Дабюрон! Ей-богу, он меня уморит! Ну и потешник!
Но вдруг, в разгаре приступа веселья, она замолчала и с достоинством спросила:
— Следует ли принимать ваши слова всерьёз?
— Я сказал чистую правду, — пролепетал следователь.
— Значит, вы в самом деле богаты? — осведомилась маркиза.
— Сударыня, от матери я унаследовал почти двадцать тысяч ренты. В прошлом году умер мой дядя, оставив мне в наследство чуть больше ста тысяч экю. У отца моего около миллиона. Если я попрошу у него половину, он даст мне её хоть завтра. Если бы от этого зависело моё счастье, он отдал бы мне все своё состояние и вполне удовольствовался бы ролью управляющего.
Г-жа д'Арланж знаком велела ему замолчать и по меньшей мере минут на пять погрузилась в раздумья, сжав руками лоб. Затем она подняла голову и заговорила:
— Послушайте меня. Если бы вы посмели сделать подобное предложение отцу Клер, он велел бы своим людям вышвырнуть вас за дверь. Во имя чести нашего рода мне следовало бы поступить так же, но я не могу решиться. Я стара и всеми брошена, я бедна, я беспокоюсь за судьбу внучки, вот мои оправдания. Ни за что на свете я не стала бы предлагать Клер этот чудовищный мезальянс. Не отговаривать её — вот все, что я могу вам обещать. Довольно с вас и этого. Попытайтесь же, откройте ваши чувства мадемуазель д'Арланж, уговорите её. Если она от всего сердца ответит «да», я не скажу «нет».
Окрылённый г-н Дабюрон хотел расцеловать руки маркизе. Она казалась ему добрейшей, милейшей женщиной на свете; при этом он и внимания не обратил на то, с какой лёгкостью уступила ему эта столь высокомерная дама. Он был как в бреду, он совсем потерял голову.
— Погодите, — продолжала маркиза, — ваше дело ещё не выиграно. Ваша матушка, хоть я и не могу одобрить её крайне неудачное замужество, как-никак была Котвиз, но отец ваш — сьер Дабюрон. Это имя, дитя моё, звучит просто смехотворно. Как вам кажется, легко ли уговорить девушку, которая до восемнадцати лет звалась д'Арланж, стать госпожой Дабюрон?
Эти соображения, судя по всему, не слишком заботили следователя.
— Впрочем, — продолжала старая дама, — женился же ваш батюшка на одной из Котвизов, так почему бы вам не получить руку одной из д'Арланжей? Быть может, Дабюроны, беря в двух поколениях подряд в жены девушек из благородных родов, в конце концов и сами облагородятся. И последнее, о чем я вас предупреждаю: Клер кажется вам робкой, покорной, мягкой? Знайте же: внешность обманчива. Хоть с виду она и неженка, на самом деле она отважна, горда и упряма, точь-в-точь покойный маркиз, её отец — тот был упрям как мул. Итак, вы предупреждены. Имеющий уши да услышит. Мы обо всем условились, не так ли? Кончим же этот разговор. Я почти желаю вам успеха.
Эта сцена так живо представилась следователю, что и теперь, спустя месяцы, у себя дома, сидя в кресле, он, казалось, слышал голос маркизы д'Арланж, и в ушах у него звенели слова: «Желаю успеха».
В тот день он ушёл из особняка д'Арланжей торжествующим, хотя входил со смятенным сердцем.
Он уходил с гордо поднятой головой, с ликованием в душе, дыша полной грудью.
Как он был счастлив! Небо казалось ему синим, как никогда, солнце сияло ярче обычного.
Ему, суровому правоведу, хотелось броситься на шею прохожим на улице и закричать:
— Неужели вы не знаете? Маркиза согласна!
Он шёл, и ему чудилось, будто земля приплясывает у него под ногами, а сам он от переполняющего его ликования стал до того невесом, что вот-вот взовьётся к звёздам.
Какие воздушные замки возводил он на обещании старой маркизы! Он подаст в отставку, построит на Луаре, неподалёку от Тура, прелестную виллу. Он так и видел эту виллу, живописную, обращённую фасадом на восход, всю в цветах, в тени высоких деревьев. Он отделывал это жилище волшебными тканями, которые изготовили феи. Когда он станет обладателем драгоценной жемчужины, он сумеет создать для неё подобающую оправу.
Он уже был в этом уверен, сияющий горизонт его надежд не омрачался ни единым облачком сомнений, и внутренний голос не шепнул ему в этот миг: «Берегись!»
С того дня г-н Дабюрон стал ещё более частым посетителем дома д'Арланжей. Он почти переселился туда.
Сохраняя всю почтительность и сдержанность по отношению к Клер, он искусно и настойчиво старался отвоевать себе место в жизни девушки. Истинная любовь изобретательна. Г-н Дабюрон преодолел свою застенчивость, чтобы говорить с любимой, чтобы вовлекать её в беседы, пробуждать в ней интерес к нему.
Ради неё он гонялся за новинками, читал все подряд, чтобы отбирать книги, которые потом можно будет предложить ей.
Мало-помалу, благодаря деликатной настойчивости, ему удалось, так сказать, приручить эту дикарку. Он стал замечать, что кое-чего уже достиг: её нелюдимость исчезла почти бесследно. Теперь, встречая его, она не напускала на себя тот ледяной, высокомерный вид, которым прежде, должно быть, надеялась держать его на расстоянии.
Он чувствовал, что она, сама того не замечая, доверяет ему все больше и больше. Разговаривая с ним, она по-прежнему краснела, но теперь уже отваживалась первая вступать в беседу.
Часто она спрашивала у него о чем-нибудь. Например, при ней похвалили какую-то пьесу, и она пожелала узнать, о чем там речь. Г-н Дабюрон поспешил посмотреть спектакль и прислал девушке по почте подробный отчёт. Подумать только: он написал ей письмо! Несколько раз она давала ему небольшие поручения. Радость бегать по её делам он не променял бы и на пост посланника в России!
Однажды он расхрабрился и послал ей роскошный букет. Она приняла этот букет, но удивилась, попеняла и попросила впредь не делать ей подобных подношений.
Дабюрон огорчился до слез. В тот раз он уходил от неё в полном отчаянии.
«Она меня не любит, — думал он, — и никогда не полюбит».
Он приуныл, однако три дня спустя она попросила его отыскать для её жардиньерки какие-то цветы, которые были в большой моде. Он послал ей столько цветов, что ими можно было бы завалить дом от чердака до погреба.
— Она меня полюбит! — в восторге убеждал он себя.
Эти маленькие происшествия, столь важные для него, не отменяли партий в пикет. Но теперь девушка внимательнее следила за игрой. Почти всегда она принимала сторону следователя против маркизы. Правил она не знала, но, когда старая картёжница плутовала чересчур уж дерзко, Клер, видя это, со смехом говорила:
— Вас грабят, господин Дабюрон, вас грабят!
А он отдал бы на разграбление все, что имел, лишь бы слышать её милый голос, слышать, как она за него заступается.
Было лето. Часто по вечерам она брала его под руку, и под бдительным оком маркизы, сидевшей в большом кресле на крыльце, они неторопливо гуляли вокруг лужайки по аллее, посыпанной столь мелким песком, что подол её платья, волочившийся по дорожке, заметал их следы. Она весело щебетала с ним, словно с любимым братом, и для него пыткой было удерживаться от того, чтобы не поцеловать эти белокурые волосы, пушистые и разлетавшиеся под ветерком, как хлопья снега.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58