Коля первым увидел Сеню. Тот шагал вразвалку, не спеша. Коля сразу же узнал и схватился за кольт. И тут же, отпустив рукоятку револьвера, подумал: «Я переодет, он меня не узнает. Пройду за ним, а там видно будет».
Сеня приближался. Вот он поравнялся с Колей и скользнул по нему равнодушным взглядом — мало ли разносчиков шатается по Петрограду? Коля тоже миновал его и уже было вздохнул с облегчением, как вдруг его чуткие, натренированные уши уловили слабое щелканье спускаемого предохранителя. Коля даже успел определить по звуку, что это был браунинг. Он метнулся к стене, и в ту же секунду хлестко ударил выстрел, пропела пуля и донесся Сенин крик:
— Пришью, гад! Срисовал я тебя, падла!
Два выстрела подряд… Пули выбили штукатурку у самой головы. Коля выдернул кольт из-за ремня и, не целясь, от живота, выстрелил три раза… После московских стычек с Кутьковым Коля каждую свободную минуту забегал в служебный тир и стрелял до тех пор, пока в голове не начинало звенеть, а рука переставала чувствовать рубчатые щечки кольта… Он знал свое дело. Сеня схватился за живот и с воем по стене сполз на тротуар. Рядом упал вороненый браунинг. «Убил… — вяло подумал Коля. — Встретились через столько лет, и сразу я его убил. Нельзя было не убить. Улица… Вон сколько прохожих. Он стрелял. Мог ни в чем не повинных людей положить…» Коля подбежал к Сене:
— Где Ленька, говори!
Сеня посмотрел мутнеющими глазами и протянул Коле правую руку. Пальцы были сложены в кукиш. Сеня дернулся и бессильно уронил голову на асфальт…
Послышались трели милицейских свистков, подбежали три милиционера с наганами в руках. Старший бросился к Коле, но, увидев удостоверение и значок УГРО, спросил:
— В чем дело, товарищ начальник? Нужна помощь?
— Оставьте одного человека для охраны, второй пусть вызовет наших, — сказал Коля, — а мы с вами — в этот дом. Возможно, тут Пантелеев.
Старший провернул барабан нагана, проверяя патроны.
— Сделаем, — коротко ответил он. Потом отдал необходимые распоряжения своим товарищам и побежал следом за Колей. На ходу они осмотрели черный ход — никого. Бегом поднялись на пятый этаж, Коля покрутил флажок звонка.
— Кто там? — заспанным голосом спросила Раиса.
— Свои, радость моя, — отозвался Коля.
— Почему не вовремя? — подозрительно осведомилась она из-за дверей.
— Дело есть… — Коля подмигнул милиционеру. — Камушки нашел речные, прозрачные, по случаю, срочно надо назад в речку кинуть, да кого попросить — не знаю, — зачастил Коля. И тут же подумал, что из-за несвоевременного Сениного визита серьги Колычевых больше не нужны и, слава богу, потому что такие серьги охотно купит любой нэпман и заплатит большие деньги, а Колычевым, которые вдвоем живут на не слишком обильный паек Нила Алексеевича, деньги эти совсем не помешают.
— Камушки, — задумчиво, но уже с заметным любопытством протянула Раиса. — Ну зайди, раз так. — Она приоткрыла дверь, милиционер надавил плечом, ворвался в коридор.
— Гады! — завопила Раиса, сверля Колю ненавидящим взглядом. — Прав он был, трижды прав!
Коля схватил Раису за руку, повел в комнату:
— Где Пантелеев? Покажи сама, суд это учтет…
Она посмотрела на него пустыми глазами, сказала внезапно осевшим голосом:
— Дурак ты, легавый, истинный дурак. Леню не знаешь… Да если бы он был здесь — у вас уже по три дырки было, понял?
«Права она, — с горечью подумал Коля. — Снова я напортачил, излишне погорячился…» И вслух спросил: — Кто из посторонних есть в квартире? Покажи сама, все равно найдем!
— Там… — Раиса мотнула головой в сторону гардероба. Милиционер рванул дверцу и отскочил:
— Выходи!
Зашевелилась одежда, из-под нее выбралась испуганная до смерти девчонка лет 18. Мутные глаза, преждевременно угасшее лицо. Она в ужасе смотрела на Колю, ярко накрашенные губы дрожали.
— Ты кто? — Коля сунул кольт за ремень.
— Муська, — сказала она и заплакала, размазывая слезы по лицу вместе с краской и губной помадой.
— Не реви! — прикрикнул Коля. — Где Пантелеев?
— Не… не знаю-ю… — еще сильнее заревела Муська. — Ничего я не знаю…
— Не знаешь, — повторил Коля и подошел к тумбочке. — А это кто? — он показал фотографию Пантелеева.
— Лё-е-ня… — выдавила Муська. — Не знаю я его фамилии, вон Рая знает.
Коля повернулся к Раисе:
— Советую говорить… дамочка.
— А ты мне не советуй, — медленно начала она, постепенно приближаясь к Коле и повышая голос, продолжала: — Ты кто такой, чтобы мне советы давать? Лягаш, падла, мусор, век свободы тебе не видать, чтоб у тебя рог на лбу вырос! — И, задыхаясь, закончила: — Не-на-ви-жууу!!!
— Уберите, — приказал Коля милиционеру.
…Приехали на Дворцовую. Раису и Муську отправили в ДПЗ — дом предварительного заключения, внутреннюю тюрьму УГРО. Коля доложил Бушмакину о результатах. Все молчали, только Колычев, обычно очень сдержанный, немногословный, изо всех сил ударил кулаком по столу и закричал:
— Безобразие! Черт знает что! Бездарный молодой человек! Оборвали две ниточки сразу! Сеню Милого вы шлепнули, как нелепый первогодок без опыта! Стрелять, оказывается, не научились? А Раиса! Это же непростительно! Зачем вы ей раскрылись? Из этой, пардон, бабы теперь слова не вытянешь, уж вы мне поверьте!
— Прав товарищ Колычев, — сдерживая раздражение, сказал Бушмакин.
— Так получилось, — буркнул Коля. Он мог бы объяснить, что ни в чем не виноват, что действительно так случилось — Сеня Милый узнал его, несмотря на маскарад, и хотел убить, и если бы он, Коля, не услышал щелчка предохранителя, — кто знает, может, уже час назад лежал бы он на мраморном столе в прозекторской. Коля усмехнулся и добавил: — Ну, виноват, накажите, если заслужил…
— Нет бы пойти за Сеней, — причитал Колычев, — нет бы установить, куда, к кому, зачем он шел? Так на тебе! Он, как пацан сопливый, стрельбу открыл! Нет, милый друг! Уходит эпоха стрельбы! Не за горами то время, когда всем нам мозг понадобится, мозг, а не пули!
— Коля, ты в самом деле не ребенок, — сказал Бушмакин. — Такие ошибки непростительны. Трое суток, извини, меньше не могу!
— Есть трое суток ареста! — щелкнул каблуками Коля и добавил: — Надеюсь, с исполнением обязанностей?
— С отбытием на курорте, — съязвил Бушмакин. — Ты будешь валяться на нарах, а другие исправят твою оплошность? Нет! Иди и работай.
Тренькнул телефон. Бушмакин снял трубку и несколько секунд слушал, все больше и больше мрачнея. Повесив трубку, сказал:
— Двух часов не прошло. А результат твоего легкомыслия налицо.
— Ограбление? — повернулся Колычев.
— Убит ювелир Аникеев. — Бушмакин швырнул трубку на рычаг. — Вынесено все, подчистую. — Бушмакин в упор посмотрел на Колю: — Ступай и подумай, как жить дальше, парень.
Коля спустился по лестнице, его обогнали Вася и Гриша. Вася крикнул:
— Ты с нами?
— Я домой, — ровным голосом сообщил Коля. — Сбылась мечта моей жены.
— Потом расскажешь, какая, — на ходу выкрикнул Гриша.
Когда Коля вышел из подъезда, от тротуара отъехал старенький «Пежо», и Вася помахал Коле рукой.
Коля хотел было выйти на Невский и сесть в трамвай, но раздумал и пошел пешком. Через несколько минут он миновал Театральный мост и вышел к Михайловскому замку. Листвы на деревьях еще не было, и сквозь коричневатую паутину тоненьких веток отчетливо проступал густой пурпур стен. Коля остановился и вдруг вспомнил рассказ Маши: император Павел любил какую-то женщину и приказал выкрасить стены своего нового замка в цвет ее любимых перчаток… Коля вздохнул и словно в первый раз увидел на другой стороне Марсова поля ритмично чередующиеся фасады казарм лейб-гвардии Павловского полка, стремительно уходящую к Неве Лебяжью канавку и шпиль Петропавловки над Невой… «А ведь все это очень красиво, — грустно подумал он. — И, наверное, есть люди, которые каждый день любуются этой красотой, а когда им говорят, что бандиты кого-то убили, — в ужасе вздрагивают и передергивают плечами. Несправедливо это: для одних мир прекрасен и наполнен добром, для других — жесток, опасен и совершенно беспросветен… Стоп! Коля улыбнулся и сказал вслух: — Черта лысого! Черта лысого любовались бы они своей архитектурой, если бы не мы! А почему, собственно, „они“? Зачем делить на „мы“ и „они“? Просто „мы“! Мы, народ, страна… Мы делаем одно общее дело. Мы боремся за него. Мы готовы отдать этому делу все, если надо, — и жизнь тоже. Это — главное.
Коля закрыл дверь комнаты, молча сел к столу. Маша поставила перед ним тарелку, положила ложку, вилку и нож.
— Иди, вымой руки.
— Я не буду есть. — Коля встал из-за стола.
— Что случилось? — спросила Маша тревожно.
— Обидно. — Коля стукнул кулаком по столу. — Понимаешь, только что я понял, зачем живу на свете. Смысл жизни понял, ясно тебе?
— В самом деле? — Маша попыталась говорить в своей обычной шутливо-насмешливой манере. — Ты, дорогой, догнал и перегнал Канта, Гегеля, Спинозу и даже Марка Аврелия. Они так и не выяснили, зачем живут. — Маша увидела страдающие Колины глаза и резко сменила тон. — Но… тогда почему ты огорчен? Радуйся!
— Я бы радовался. — Коля покачал головой. — Но так складывается, что… В общем, бросаю я работу! Уезжаем. Все!
Маша бросилась ему в объятия.
— Милый! Наконец-то! Ты даже не представляешь, какой ты душка!
— Только без этого офицерского жаргона, — поморщился Коля. — Где чемодан?
— Вот. — Она вытащила из-под кровати фанерный чемодан — тот самый, с которым Коля когда-то приехал в Москву. — Но что случилось?
— Я упустил Пантелеева. Они там уверены, что я кругом виноват.
— А на самом деле?
— Не знаю… — Коля замялся. — Раз упустил — значит виноват. Поедем ко мне в Грель, Маша. Корову заведем, кур. Пахать будем. Ты сама говорила, что даже граф Толстой это дело обожал.
— Обожал, — съязвила Маша. — Пахать, мон шер, — это искусство. У тебя не получится.
— Это почему же? — обиженно спросил Коля. — Мы испокон веку — крестьяне.
— Драчуны вы испокон веку, — насмешливо сказала Маша. — Ничему-то вы не хотите научиться до конца. Поверхностные вы какие-то. Прости за банальность, но не ошибается тот, кто ничего не делает.
— Кто это так здорово сказал? — удивился Коля. — Маркс?
Маша добродушно рассмеялась:
— Глупый ты. Большой и глупый Коля. Никуда я с тобой не поеду.
— Уеду один, — упрямо сказал Коля.
— Нет! — она вздохнула. — Ты никуда от меня не уедешь. Ни от меня, ни от своего дела.
В дверь постучали. На пороге появилась Маруська. Обвела взглядом комнату, заметила раскрытый чемодан:
— Как прикажешь понимать?
— Да вот, — Коля смущенно пожал плечами, — думаем…
Маруська в упор посмотрела на него:
— Не стыдно?
— Стыдно, — согласился Коля.
— Внизу машина, поехали, — сказала Маруська. — Обещаю: о том, что видела, — никому ни слова.
— Спасибо, Маруся, — кивнула Маша. — Это минута слабости, прости его.
— Гриша тяжело ранен, — произнесла Маруська ровным, каким-то бесцветным голосом. — Говорят, насмерть он ранен. — Она зарыдала.
В ожидании, пока конвойный приведет Муську, Коля снял трубку и позвонил в Мариинку. Ответила дежурная сестра. Она выслушала Колю и долго молчала.
— Говорите, девушка, — не выдержал Коля. — Ну чего вы, в самом деле, мы ведь не барышни нервные.
— Умер ваш товарищ, — ответила сестра. — Пять минут назад. Проникающее пулевое ранение. Поражен левый желудочек сердца. — Она что-то еще говорила, но Коля уже бросил трубку.
Гибли товарищи. Умирали от бандитских пуль, от ударов ножом из-за угла лучшие друзья, веселые, добрые, всей душой и телом преданные святому делу революции. Гибли один за другим, словно в страшной, безжалостной мясорубке.
Вошел Бушмакин, увидел Колю и молча поправил сползшую с рычагов трубку:
— Пантелеев там засаду оставил. Наглеет с каждым днем, подлец. Гриша первым шел.
— Не надо, батя, — попросил Коля.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93