..
— Доведется. — Слава поднялся, пропустил вперед себя Пафнутьева и, догнав его, подхватив под локоток, подвел к машине, которую Пафнутьев никогда бы не узнал в длинном пестром ряду роскошных лимузинов.
— Это Лубовский прислал яхту? — спросил Пафнутьев.
— Прислал — это не то слово. Предоставил в твое распоряжение. Так будет правильнее.
— Ну, что ж, — тяжко вздохнул Пафнутьев. — Видимо, мне надо привыкать к новым оборотам речи.
— Давно пора, — сказал Слава, трогая машину с места.
Ребята, вы часто бываете в барселонском морском порту в разгар лета? Не слишком? В исключительных случаях? Нет, скорее всего, вы там никогда не были и никогда не будете.
Напрасно.
Очень неплохое местечко.
Синее слепящее море, белые туристические лайнеры, наполненные красавицами и красавцами, оживленная набережная с сотнями кабачков и таверн, ресторанчиков и прочих мест, где можно посидеть и насладиться жизнью. А россыпь разноцветных яхт на лазурной глади моря! А юные красотки, загорелые до полного неприличия, а если говорить точнее — до невообразимой соблазнительности! А магазинчики сувениров, от каждого из которых будут счастливы все ваши друзья и знакомые, все ваши подруги и детишки. И вовсе не потому, что эти сувениры так уж хороши и непередаваемо изысканны, вовсе нет! Просто на них невытравляемая печать Барселоны, барселонского порта, барселонского солнца, воздуха, моря!
Да, ребята, да!
Едва выйдя из машины, едва ступив на плиты набережной, Пафнутьев, сам того не желая, сам того не замечая, расплылся в широкой улыбке и, не переставая улыбаться, шел, залитый солнцем, счастливый и молодой. Он видел, не мог не видеть, что едва ли не все, кто шел ему навстречу, улыбались так же легко, молодо и счастливо.
— Как тебе здесь? — спросил Слава.
— Обалдеть и не встать! — бестолково, но искренне ответил Пафнутьев. — Обалдеть и не встать! — повторил он, не уверенный, что Слава понял его правильно.
— То ли еще будет! — ответил Слава. — То ли еще будет, старик!
Белая яхта Лубовского стояла у самого причала, скорее всего, ее подогнали заранее в ожидании почетного гостя. Все с той же блаженной улыбкой на устах Пафнутьев с неким задором прошел по деревянным мосткам на борт, подал руку Славе, который шел следом, подстраховывая его. И в тот самый момент, когда он ступил на узкие рейки палубы, сработанные из смолистой, недоступной для сырости лиственницы, когда по его глазам полоснули лучи от сверкающих на солнце медных ручек, болтов, всевозможных окантовок иллюминаторов, дверей, что-то в нем вздрогнуло и напряглось. Все это было слишком красиво, более того — эта красота показалась ему какой-то декоративной, ненастоящей, для него одного созданной. Он вспомнил сотни настораживающих слов, которыми провожали его в Испанию, — от Генерального прокурора до пройдохи Халандовского. Все говорили одно и то же — осторожнее, Паша, не расслабляйся, не теряй бдительности и не соблазняйся роскошью.
Но слишком уж синим было море в порту Барселоны, слишком хороша была яхта, принявшая его гостеприимно и радушно, а каким легким было холодное белое вино, а как вкусны все двенадцать рыбных блюд — бедный Халандовский! Он на подобное явно не способен, нет, ребята, нет! Не способен.
Не в силах снять с собственной физиономии все ту же блаженную улыбку, Пафнутьев подошел к противоположному борту, окинул счастливым взором пространство барселонского порта и, обернувшись к поотставшему Славе, уже хотел было произнести нечто радостное и восторженное, но вместо Славы увидел потрясающей красоты девушку, которая терпеливо ожидала, когда он налюбуется морским простором.
— Ничего картинка, да? — спросила она с улыбкой. И улыбка у нее оказалась хорошей — открытая, ее можно было бы назвать даже простодушной. Было заметно, что вид моря ей тоже нравится и она прекрасно понимает чувства человека, который увидел это впервые.
— Обалдеть и не встать! — не задумываясь, повторил Пафнутьев слова, которые сегодня его уже выручали.
— Мне тоже нравится, — спокойно сказала красавца и, протянув руку, взяла Пафнутьева за ладошку: — Пойдемте со мной... Я покажу вашу каюту.
И повела бедного Пафнутьева, увлекая за собой.
И он пошел.
Ладошка в ладошку.
А что делать? Ведь живая тварь, ребята, ведь живая! Кто устоит? Кто воспротивится и разгневается? Кто сможет вырвать руку из теплой девичьей руки и, гордо вскинув подбородок, шагнет в сторону?
Кто? Ну? Слабо?
И правильно. Это не тот случай, когда надо напоказ выставлять дурацкую свою нравственность, идиотскую свою гордыню и что-то там еще совсем уж придурочное.
И Пафнутьев покорно пошел.
А что вы от него хотите, от человека простого, непритязательного и явно обделенного в жизни счастливыми мгновениями. Какие у него впечатления? Опознания, очные ставки, вскрытия... Ужас. А тут лазурное море, белая яхта, палуба из лиственницы и необыкновенной красоты девушка с доверчивой улыбкой.
В общем — поплелся.
А девушка между тем, не выпуская пылающей ладони Пафнутьева, спустилась по трапу, куда-то там свернула, где-то протиснулась, ввела Пафнутьева в отделанную деревом и бронзой каюту и наконец выпустила его истомившуюся от неопределенности ладошку.
— Прошу, — сказала она. — Мне кажется, вам понравится... Видите, здесь иллюминатор с видом на море.
— Спасибо, — пробормотал Пафнутьев.
— Мы сейчас поплывем на остров Юры... Остров небольшой, но уютный. Дорога займет несколько часов, но скучать, надеюсь, не будете. Захотите отдохнуть — здесь все есть. — Девушка распахнула дверцу шкафа и показала Пафнутьеву стопку халатов, махровых полотенец, еще каких-то приспособлений для купания радостного и счастливого. — А здесь плавки. — Девушка выдвинула ящик. — Подберите себе что-нибудь.
— Подберу, — пообещал Пафнутьев.
— По вкусу, — улыбнулась девушка.
— Только по вкусу, — твердо заверил Пафнутьев. — А вы тоже плывете с нами?
— Плыву, — ответила девушка, и Пафнутьев не сразу понял, что она имела в виду — плывет ли по морю, плывет ли по жизни, плывет ли вообще, не зная, куда и зачем. — Так уж случилось.
— Бывает. — Пафнутьев ответил нечто бестолковое. — А живете на острове?
— В основном на яхте. Мне здесь больше нравится. Знаете, я вам посоветую... Не тяните с переодеванием... В вашем костюме московского покроя и колорита...
— А какой у меня колорит?
— Уж больно суровый... Может быть, он годится только для очень серьезных совещаний... Как сейчас говорят, судьбоносных. — Девушка рассмеялась. — Но на яхте... Простите, вы выглядите немного смешно.
— А со мной это частенько случается!
— Переоденьтесь, — повторила девушка. — Выберете купальник, или плавки, как говорят в России... Можете набросить халат для начала... Советую — выбирайте поярче. Чтобы не производить впечатления человека в бане. — Она опять рассмеялась, но необидно, без издевки, ее просто рассмешило слово «баня».
— Я все сделаю так, как вы приказали, — заверил Пафнутьев.
— Я ничего не приказывала.
— Мне приятней думать, что это было приказание. Я, знаете ли, привык подчиняться приказам. Мне так проще жить.
— Учту, — сказала девушка и, мимолетно прильнув к Пафнутьеву, тут же вышла из каюты.
Пафнутьев не мог не признать ее правоту — в своем почти черном, почти прокурорском костюме на палубе белоснежной яхты, под испанским солнцем на фоне Барселоны он выглядел не слишком убедительно. Порывшись в своей дорожной сумке, он нашел плавки, но, когда сравнил их с теми, которыми был завален ящик шкафа, понял, что мог себя не утруждать. Когда он натянул на себя предложенные плавки и набросил халат, расписанный картежными мастями, и в этом наряде показался на палубе, то услышал общий восторженней вопль. Оказалось, что в плетеных креслах, установленных на палубе, уже сидят и Слава, и капитан яхты — загорелый испанец необыкновенной красоты и изысканности, и несколько девушек, среди которых он в слепящем солнечном свете с трудом узнал свою провожатую.
— Прошу любить и жаловать, — сказал Пафнутьев, подняв руку — точь-в-точь как это когда-то делали римские императоры, приветствуя толпы восторженного народа.
— Паша, ты прекрасен, — сказал Слава, не позволив себе даже улыбнуться.
— Я знаю, — ответил Пафнутьев. — Мне все об этом говорят. Всю жизнь. Так что я привык.
— К чему?
— К славе.
— Это правильно. К подобным вещам лучше привыкать с детства. Чтобы потом не было мучительно больно.
— Не будет. — Пафнутьев был спокоен и благодушен. Но таким он оставался лишь до тех пор, пока к нему не подошла его недавняя провожатая.
— Позволь, я за тобой поухаживаю, — сказала девушка. — Кстати, меня зовут Маша.
— А я — Паша, — покраснел Пафнутьев.
— Очень приятно. Надеюсь, нас не спутают. Прости, но ты, Паша, забыл завязать пояс халата... В результате обнажаются те части твоего прекрасного тела, на обнаженность которых ты, может быть, и не рассчитывал.
— Какой кошмар! Какой ужас! Как же мне теперь жить?!
— С завязанным поясом.
— Да я его завяжу на три узла!
— А это уже многовато, — и Маша легким мановением руки затянула на заметном животике Пафнутьева изящный узел из тонкой льняной ткани. — Не переживай, Паша, узел тебя не слишком портит. — Маша так легко перешла с Пафнутьевым на «ты», что он, похоже, этого даже не заметил.
На самом деле заметил.
И эта маленькая подробность насторожила его больше, чем белоснежная яхта, чем архитектурные изыски Барселоны и прочая испанская дребедень. Он понял — ухо надо держать востро, здесь нет случайных людей, здесь нет случайных обстоятельств, здесь вообще нет ничего случайного, ничего такого, что не было бы продумано хитроумным Лубовским.
Когда Пафнутьев, показав всей компании, как он прекрасен в новом халате с повязанным поясом, повернулся к набережной, чтобы еще раз бросить взгляд на прекрасный город, оказалось, что никакого города нет, что перед ним море, а от города осталась лишь узкая зубчатая полоска на горизонте — яхта давно уже шла в открытое море.
— Ни фига себе, — пробормотал Пафнутьев. — Это что же, ребята, получается?
— Не дрейфь, Паша! — воскликнул Слава. — Недавно звонил Юра, он уже на месте, ждет тебя с нетерпением и сам накрывает стол. Он никому этого не позволяет.
— Надо же, — пробормотал Пафнутьев и вдруг увидел перед собой Машу. Она стояла с хорошей своей улыбкой прямо перед ним и протягивала высокий бокал с чем-то прохладительным.
— Это поможет тебе справиться с любой неожиданностью.
— Ты думаешь? — с сомнением проговорил Пафнутьев.
— Всем помогает, — невозмутимо ответила Маша и, сумев все-таки втиснуть бокал в пафнутьевскую ладонь, отошла к своему креслу.
Пришлось сесть и Пафнутьеву — для него тоже было приготовлено плетеное кресло. Не такое, какие продаются на Можайском шоссе недалеко от поселка Немчиновка, совсем не такое. В этом кресле не было ни одного узелка, хомутика, прутика, который бы вас давил, кусал, царапал или еще каким-либо образом напоминал о себе. Кресло производило впечатление, будто выросло само по себе, сразу, целиком и являло собой диковинный цветок, но предназначенный не для того, чтобы его нюхали, а для того, чтобы в нем сидели и пили холодное белое вино из высоких стаканов.
— В тумане скрылась милая Одесса... Золотые огоньки... Не грустите, ненаглядные невесты... В синее море вышли моряки... — Пафнутьев поймал себя на том, что поет, уже когда заканчивалась последняя строка.
Все шумно зааплодировали, весело и беззаботно рассмеялись, как можно смеяться, отойдя на несколько километров на яхте от города Барселона, когда компания приобретает тот законченный и гармоничный вид, какой бывает у путешественников после долгого счастливого плаванья.
Дул несильный морской ветерок, хлопало полотнище паруса, иногда можно было различить еле слышный гул сильного мотора — как ни хороша была яхта, как ни красив белый парус на фоне синего испанского неба, но с мотором было как-то надежнее.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43