— Там место-то есть? — спросил Герман.
— Да есть чуток, — Леонид заглянул внутрь, — ему хватит. Только чтобы он тут пысаться не вздумал. Все ж таки цемент у нас тута хранится.
— Да я ж… не знаю я ничего… — слабо лепетал мужик.
— Ничего. Посиди, подумай, — Герман втолкнул его в контейнер. — Может, и вспомнишь чего. Ну а не вспомнишь — дело твое, тут тебя и закопают.
Леонид закрыл дверь, навесил на нее замок и запер на ключ.
Втроем они вернулись к вагончику.
— Ну что жа… — Леня сдвинул соломенную шляпу на затылок. — Надо ба, как говорится, со свиданьицем да за здоровице…
Он подошел к стоящей неподалеку серебристой «вольво», вынул из салона большую сумку, захлопнул дверь и, нажав кнопку на брелоке ключей, запер машину.
— Твоя? — кивнул на нее Гурский.
— А чья жа? — весело взглянул на него Леня. — Обижаете, уважаемый. Что ж мы, хуже людей?..
— Я глоточек буквально, — Адашев-Гурский, войдя в вагончик, усаживался на скамью возле стола.
— А у нас никто никого не неволит. — Леня доставал из сумки свертки с едой. — У нас каждый сам себе наливает. Обычай такой. У нас и стакан на всех один только. А, нет… вот и второй, пожалте.
— А Федор сегодня дежурит, что ли? — Герман наливал себе в стакан водку.
— Вроде того, — Леня разворачивал на столе свертки. — Завтра ж Пасха.
— Да… — Гурский вскинул брови. — Сегодня же суббота уже…
— Что, Сань? — взглянул на него Леня. — Не тянет к нам обратно? Тишина, свежий воздух.
— Тянет, — кивнул головой Гурский. — Честное слово.
— Так поговори с Федором. Тебя он возьмет. Как раз и сезон начинается. От Пасхи до Троицы самая работа.
— Пашка-то живой еще?
— Заглядывал как-то. Что ему сделается…
— Помнишь, как он лямки потерял? — повернулся Гурский к Герману.
— Чего ж не помнить. Мы их так и не нашли. Хорошие были лямки, финские. — Он выпил водку и потянулся к бутерброду с колбасой.
— Федор тут как-то сухой закон объявил, — стал рассказывать Гурский доктору Вениамину, который раскрыл саквояж, вынул из него и поставил на стол оставшуюся водку. — Дескать, в рабочее время — ни глотка. А Пашка с самого утра нажрался. Ну и Федор на него наорал при всех. Лопнуло, дескать, мое терпение, все, мол, пошел на хер, ты уволен. А они же приятели старые, Федор с Пашкой, и того такая обида заела… Что ж это, мол, он с ним в таком тоне? И пошел он спьяну вешаться от такой непереносимой обиды. Лямки взял, на которых гроб в яму опускают, и — во-он там раньше лесок был — туда и пошел. Ходил-ходил, нашел дерево с суком подходящим, лямки закинул, петлю спроворил. Сейчас, дескать, я у вас тут повешусь, будете тогда знать… Присел под деревом, закурил, задумался о жизни своей, которая не задалась, и заснул. Просыпается — глядь, а напротив него гриб стоит белый. Ну… вот такого, наверное, размера. Он на него посмотрел с удивлением, сорвал и думает: «Повеситься, это я всегда успею. Надо бы мужикам гриб показать. Они ж такого никогда небось и не видели…» И вваливается к нам в вагончик с грибом этим. «Во, — говорит, — видали?» А его долго не было, мы думали, он домой уехал.
— Ты где был-то? — спрашиваем.
— Там, — он рукой в сторону леса, — вешался.
— Охренел, что ли? — мы ему говорим. Видим же, что не шутит. Короче, налили ему еще водки, он в вагончике так опять и заснул.
А уже в конце дня мы инструменты складываем и спрашиваем его:
— Пашка, а ты на чем вешался?
— На лямках, — отвечает.
— А где они?
— Там остались.
Искали мы это место, где он их привязал, искали, так и не нашли. И он вспомнить не может.
— Ну вот, — кивнул Герман. — Так они и потерялись. А хорошие лямки были, финские.
— Герман вот тоже очень строгий был командир, — Гурский плеснул на донышко стакана водки, выпил и закурил сигарету. — У такого не забалуешь. Помню — самое начало дня, я сижу, в рабочее переодеваюсь. А он в вагончик вплывает, так это, за притолоку придерживаясь, и к зеркалу. Меня при том при всем в упор не видит. Смотрит на самого себя в зеркало и говорит, строго так: «Это что? Запой? Буду наказывать. Буду бить рублем!»
— А что… — пожал плечами Герман. — Закон один для всех.
— А барышня наша чегой-то у нас не выпивает? — посмотрел на Элис Леня. — У нас здесь все стерильно, не сомневайтеся…
— Выпьешь глоточек? — взглянул на нее Герман.
— Чуть-чуть…
— Ну вот, а то не по-людски как-то, — Леня пододвинул ей соль и помидоры. — А вы гражданина-то мучить будете или просто так закопать решили, без затей?
— Да Господь с тобой, Леня, — взглянул на него Гурский. — Может, он и так все расскажет. Мы же, чекисты, не звери.
— Ну, дело ваше, конечно. Я это к тому, что если только лишь на психику давить, так и сумерек дожидаться нечего. Сейчас все равно уж ни души, почитай, вокруг нету. А яма свободная у нас тут рядом, на четвертом участке. Я провожу.
— А? — вопросительно взглянул Александр на Германа.
— Ну… а чего тянуть-то? — тот встал со скамьи. — Только вы все здесь посидите. Мы с Леней вдвоем сходим. Если он не кольнется, мы его опять запрем. А потом, чуть погодя, уже ты, Сань, с ним побеседуешь. Иначе уже. Как бы по-хорошему. Чтобы у нас маневр был — я злой, а ты добрый. А потом опять я.
— Слушай, — улыбнулся вдруг Адашев-Гурский, — а представляешь себе, если Джеки в записке номер квартиры напутала?
— Ну так что ж…— развел руки Герман. — Тогда, значит, промашка вышла. Тоже бывает.
— И он вообще совершенно посторонний человек…
— Не думай об этом. Леня, пошли.
— А вы, Саша, здесь что — работали? — Ве-ня налил себе немного водки.
— Ниггерил. Лет десять назад. Мне во Францию съездить нужно было, а денег ни копейки. Ну, Федор меня и взял «негром». На сезон. С весны по осень. Поребрики лить, памятники ставить, оградки, то-се… Он уже тогда тут бригадиром был, еще при Палыче.
— А Палыч — это кто?
— Владимир Палыч? Ну… Он личность легендарная. Маузер. Он здесь ворон из маузера отстреливал. Это вот все было его хозяйство. Потом передел начался, он погиб. Очень мощная была личность.
— Саша, а… — смущенно взглянула на Гурского Элис. — Здесь туалет — где?
— Туалет? Не хотелось бы говорить банальности, но… здесь туалет везде. Найди кустики какие-нибудь. Или вон, между могилок. Элис тихонько вышла из вагончика. Адашев-Гурский достал сигарету, закурил и задумался.
В вагончик вернулся Герман.
— Что-то ты быстро, — взглянул на него Адашев.
— Леня там его запирает.
— Ну?
— Конечно, никакой он не «левый». У меня и сомнений-то на этот счет не было. Мы его к яме подвели, он в нее заглянул, а там вода на дне. У него ноги и подкосились. Но молчит. Я его туда скинул, а Леня засыпать стал. Ну, тут его и прорвало. «Не губите, — скулит. — Я не при чем. Они у меня комнату снимали». Приехали, мол, в четверг вечером, поздно, с лялькой какой-то. Переночевали и утром рано уехали. А ему, мол, если кому про них скажет, яйца обещали отрезать. Ну, он и запирался перед нами до последнего предела. Я ему, конечно, приложил раза по почкам, чтоб наперед дурку гнать неповадно было. Сказал, мол, не верю, что больше ничего не знает. Но он, когда я ему из ямы выползти позволил, в ногах валялся, клялся, что правду говорит. Я ему еще час времени дал на раздумье. Сказал, что потом закопаю, если не расколется. Он вроде поверил. Герман налил себе водки и выпил. В вагончик вслед за Леней вошел крепкий, широкоплечий, русоволосый молодой мужчина.
— Здорово, — протянул он руку Гурскому и взглянул на Леню. — Кто это у вас там парится?
— Привет, Федя, — Александр пожал его руку
— Да так… — Герман тоже пожал Федору руку. — Придурок один.
— Еще глупей тебя, что ли? — Федор искренне засмеялся.
— Ну, не я же в контейнере сижу, — Герман закурил сигарету.
— Не зарекайся, — Федор присел к столу. — Чего пьете? Говно какое-нибудь?
— Обижаете, уважаемый… — Леня развернул бутылку этикеткой вперед.
— «Дипломат», — чуть прищурясь, прочел Федор. — «Флагман» лучше.
— А вот не скажи, — Леня посолил помидорку. — Я тут выпил «Флагмана» давеча и чуть не отравился.
— Так нечего ведрами-то жрать.
— Ничего подобного. Бутылочку всего.
— Трехлитровую?
Возле бытовки остановился милицейский «уазик». Из него вышел сержант, посмотрел в сторону контейнера с цементом, прислушался и, поднявшись на крыльцо вагончика, вошел внутрь.
— Всем привет, — сказал он. — Кого это вы там заперли?
— Привет, — ответил ему Федор. — Кого надо, того и заперли. Воспитательная мера. В связи с производственной необходимостью. Пить будешь?
Сержант взглянул на бутылки, вздохнул и сказал:
— А то…
— Ну и наливай.
Тот налил себе полстакана водки, выпил и закусил протянутым ему помидором.
— А чего это вы вообще здесь делаете? — взглянул на него Федор.
— Да тут… Дела, короче. Служба. — Сержант дожевал помидор и вышел из вагончика.
— Ну, помогай Бог, — кивнул вслед ему Леня.
«Уазик» газанул — его водитель со скрежетом воткнул передачу, — еще раз газанул и укатил.
— Гер, помоги-ка, — Федор встал и, пройдя в дальний угол вагончика, сбросил кусок мешковины с толстой плиты из белого мрамора. — В багажник ко мне закинуть надо.
— Так мы сами и возьмем, — подошел к нему Леня. — Иди машину открывай.
Федор вышел. Герман с Леней, поднатужившись, подняли плиту, вынесли ее на улицу и подошли к открытому багажнику большого черного внедорожника.
— Присаливай помаленьку, — завел над багажником край плиты Герман.
— Пальцы смотри, — Леня осторожно опустил свой край. — Во-от… и все.
— Герка, у тебя время есть? — закрыл багажник Федор.
— А что?
— Да тут… помочь бы надо. Лень, и ты.
— А как жа я хозяйство-то брошу? — бросил взгляд на вагончик Леня.
— «Как жа», «как жа»… Кончай сейчас-то хоть придуриваться, ты же интеллигентный человек.
— Так нешто кто спорит… — улыбнулся Леня.
— Это он привык перед клиентом под деревенского косить, — обернулся к вышедшему на крыльцо бытовки Адашеву-Гурскому Федор. — Мол, придурок я, какой с меня спрос? А я тоже тут с ним на этом его дурацком языке разговариваю, и в автосервисе, на днях, чисто машинально, по инерции, прошу мне «микелировочку» забацать… Представляешь, — улыбнулся он, — стыд-то какой? На меня как на идиота смотрели.
— Далеко ехать? — поправил браслет часов Герман.
— Да не сильно. Вон, Гурский пока присмотрит.
— Уважа-аемый… — . расшаркался перед .Александром Леня. — Значится, остаетис-ся тута за старшего.
— Да полезай ты, — Федор садился за руль. — Сань, дождись нас.
— Хорошо, — кивнул Гурский и посмотрел в сторону контейнера с цементом.
27
Вечером, в начале восьмого, Петр Волков остановил свой джип возле дома, над одной из парадных которого висела портативная телекамера. Вышел из машины, подошел к той самой парадной, последовательно нажал две кнопки на панели и повернулся лицом к камере. Замок на двери, щелкнув, открылся.
Он, не торопясь, поднялся по ступеням лестницы на второй этаж, остановился у железной двери одной из квартир и, когда ту открыли, перешагнул порог.
— Здравствуйте, — негромко приветствовал его хозяин и сделал приглашающий жест рукой. — Проходите.
— Я ненадолго, — переступив порог, сказал Петр. — Мне буквально пару слов.
— Проходите, проходите, — повторил хозяин дома. — Чего в дверях-то разговоры разговаривать.
Волков прошел вслед за ним в комнату.
— Присаживайтесь. Чайку, может быть?
— Нет, спасибо, — отказался, усаживаясь в кресло, Волков. — У меня на самом деле времени не так много.
— Ну как знаете, — хозяин сел в кресло, что стояло напротив, у журнального столика, взял в руки чайную чашку вместе с блюдцем и отхлебнул глоток. — А я, с вашего позволения… Не возражаете?
— Бога ради.
— Ну? — Хозяин поднял на гостя взгляд холодных серых глаз.
— В общем, так — обнесли вас… то есть обокрали, двое. Я их взял. Один — залетный, тертый. По замазкам вроде профессионал… в решении квартирных вопросов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30