Я же ей все рассказал. Не сразу, конечно, ребенка же нужно было подготовить! Нет… Это чудовищная ошибка. Лиза, девочка моя, ну скажи, разве я не прав? Разве тебе плохо у меня? Ну ведь хорошо, правда?
— Хорошо, — растерянно глядя на Элис, пролепетала Лиза.
— Джеки… — Элис смотрела на нее широко раскрытыми агатовыми глазами. — Джеки… Итс меднес…
— Элис, помоги ей одеться. — Адашев-Гур-ский взял хозяина дома под локоть и отвел в сторонку. — Леон, вы не должны препятствовать.
— У вас никогда не было своих детей. Вам не понять отцовских чувств. У меня ведь сердце разрывается. Да! Пусть я никогда не видел ее прежде, но я уже успел к ней привязаться. А… зов крови? Его куда девать? Это что, по-вашему, пустой звук? Пустой звук, по-вашему, да?
— Ле-о-он!.. — Гурский помахал перед его лицом раскрытой ладонью. — Это я. Как вы себя чувствуете? Вы меня узнаете?
— Конечно, Я абсолютно трезв. Саша… ведь вы же единственный, кому я открыл эту тайну. Самому первому. Неужели вы не помните? Ведь дочь она мне… И мать ее погибла трагически. И у девочки, кроме меня, никого теперь на всем белом свете…
— Хорошо, — вздохнул Гурский. — Мы с вами это знаем. Но, поскольку возникли вопросы, вы ведь позволите уточнить кое-какие детали?
— Безусловно. Уточняйте, я готов.
— То есть вы не против?
— Ну разумеется, ни сколько.
— Хорошо. Мы, в таком случае, Лизу заберем на время с собой. Можно?
— Я пойду с вами, — Леон двинулся к двери.
— Леон, в этой рубашке вы по улице и двух шагов не пройдете.
— Почему?
— Вас арестуют.
— Полагаете?
— Определенно.
— И что же мне прикажете делать?
— Мы сейчас заберем Лизу с собой, — терпеливо втолковывал Адашев-Гурский. — Вы останетесь дома, с гостями. Мы уточним кое-какие детали, и потом я к вам вернусь.
— Обещаете?
— Леон, даю вам слово, что вернусь. Вы мне верите?
— Да. Вам, Саша, я 'верю.
— Вот и хорошо. Петя, — обернулся Гурский к Волкову, — постучись в комнату, взгляни — она там оделась наконец? Сколько ждать-то?
— Так там же Алиса с ней.
— Ну и что?
— Элис, — подошел к двери одной из комнат Волков. — Вы там как, долго еще?
Дверь отворилась, из комнаты вышла растерянная Элис и, вслед за нею Лиза, которая шагнула к Леону и обвила руками его шею.
— Лизонька, девочка… — Леон прижал ее к груди.
— А ведь они похожи, — обернулся к выходящему из ванной Риму Анатолий. — Правда?
— А как же иначе, — задумчиво качнул головой Рим, — гены…
— Так. Все. Поехали. — Гурский отпирал входную дверь.
— Всего доброго, господа, — кивнул остающимся Волков. — Приятно было познакомиться.
— Аналогично…— пожал плечами Анатолий.
— Я так думаю, — взглянул на Элис, усаживаясь в волковский джип, Адашев-Гурский, — что мы сейчас к Герману?
— Да, — кивнула она. — В общежитие не надо… пока.
— Уж наверное… — Петр завел двигатель и воткнул передачу.
— Слушай, — затормозив у подворотни Геркиного двора, что на Среднем проспекте Василь-евского острова, возле магазина «Джинн», Петр обернулся к Гурскому, — совсем из головы вылетело… Я же нашел ключи твои. Но, со всей этой канителью, опять дома забыл. Вы давайте к Герману сейчас идите, а я сгоняю и вернусь.
— Так а… что мне там делать-то? Давай, сейчас Герку захватим, заедем к тебе. Я ключи возьму, он — тачку свою. И разбежимся.
— Нет, — Волков взглянул на часы. — Извини, мне вот прямо уже сейчас еще в одно место нужно. Это мои дела, ну… чего объяснять? Ждите меня, короче, у Германа. Я позвоню на базу, ему мои ребята тачку прямо к дому подгонят. Давай. Я быстро.
— Ну давай, — Гурский открыл дверь и вышел из машины.
37
«Вот ведь как бывает, — думал Петр Волков, поворачивая с Университетской набережной направо, на Дворцовый мост. — Живешь себе, книжки всякие читаешь, людей выслушиваешь и считаешь, что все про все тебе известно, все ты уже знаешь. Неточно, правда, в общих чертах, но… Чем таким тебя, в принципе, удивить можно? Хвост у коровы растет книзу. Монгольфьер поднимается кверху, потому что в нем горячий воздух. Кто про коровий хвост сказал? Хемингвей. О! И это знаем. Помним, короче говоря. А кто его Хемингвеем называл? Набоков. И это знаем. Читали. А вот поди ж ты… Лиза. Или Джеки. Она теперь кто? А как она к Леону на шею-то кинулась…»
Он переехал мост, постоял на красном свете светофора, пересек Дворцовую площадь и покатил по Невскому проспекту.
«Хорошо им всем, — посмотрел он на заполненные людьми тротуары. — Живут себе и в ус не дуют. Что ж мне-то Господь хвост так прищемил? Чего мне неймется? Ну давай прикинем — берется нормальная баба (только хорошенькая, естественно, иначе на нее не встанет), и мы на ней женимся. Так? Она, значит, сейчас дома у нас сидит, ждет нас, еду готовит. Па-а-атом, значит… я приезжаю домой, а она уже там. Сидит. И… и она мне говорит: „Здравствуй, любимый! А что так поздно? И что это за люди у нас сегодня ночевали? Тебе тут звонил кто-то, я сказала, что тебя нет дома. Они спросили, когда ты будешь, я сказала — не знаю. А они сказали, что это ничего, они тебя у парадной подождут, такие странные… Раздевайся быстрее, я винегрет сделала“. Ну? Во-первых, винегрет я ненавижу. А во-вторых… да пошла бы ты на хер, дура!»
Волков повернул по стрелке на улицу Марата.
«Да, да, согласен. Не все, которые хорошенькие, дуры. Так ведь, если хорошенькая и не дура, то, значит, блядища. С этим мы уже столкнулись. И то сказать, красивая, да умная… на фига я ей сдался со своими заморочками? А готовлю я и сам весьма прилично. Гурский, правда, лучше. Этого у него не отнять. Но не жениться же на нем, на самом-то деле. А про то, что в старости, дескать, стакан воды некому подать будет… Так до нее еще дожить нужно, до этой самой старости. Вон, как я на складе лоханулся. А Гурский на даче. Так что…»
Он въехал в Поварской переулок, остановился у дома четырнадцать и заглушил мотор.
«Что же за мысль у меня была? Хорошая какая-то ведь мысль… Лиза эта, которая Джеки… Я, Гурский в погребе… А ведь грохнули бы их. Как пить дать. Если б я этих пацанов не взял, и приехали бы они туда, на дачу. Парфен да Жигун. Точно грохнули бы. И там же и закопали, в погребе. А меня на складе. Ну так что ж… все под Богом ходим. А! Вот! Вот чего! Под Богом мы все ходим. Под Господом нашим, Спасителем. И не хер из себя чего-то там корчить. На все его воля. Если в тебя стреляют, на оборотку имеешь право, тут и думать нечего. А так… Да пусть они все живут, как хотят! Господь им судья. Ему виднее».
Волков вышел из машины и вошел в парадную.
— Петр Сергеич? — слегка пошатнувшись, кап-два попытался вытянуть руки по швам. — Не ждал. Предполагал секретный вызов.
— Ситуация изменилась.
— Готов ко всему. По всей строгости закона.
— Можно войти?
— Так точно, — Седов отступил в сторонку. — Виноват.
Петр вошел и запер за собой дверь.
— Прошу, — кавторанг взмахнул длинной рукой в сторону гостиной.
— Спасибо. — Волков зашел в комнату и опустился на стул у стола. — Продолжаете выпивать?
— Никак нет. Опохмеляюсь. В соответствии с флотской традицией. С петровских времен тянется. Не вправе допустить, чтоб пресеклась.
— Достойно.
— Хлобыстнете грамульку?
— А давайте.
— Есть. — Седов вышел на кухню и вернулся с граненым стаканом, громадным вяленым лешем и пепельницей.
— Вы что же, совсем не курите? — Петр неуверенно крутил в руках сигаретную пачку.
— Так ведь к этому делу смолоду приучаются. А я с юных лет на подводных пароходах… Но вы курите. Это ничего.
— Спасибо, — Петр прикурил сигарету.
— Вот сейчас это дело уговорим, — кавторанг разливал водку по стаканам, — потом в баньку сходим осторожно, ну пивка, разве что после баньки, а уж беленькой больше ни-ни. Вы рыбу ешьте, в ней фосфор. Это мне наши прислали, с Волги. Целый мешок. Пьем?
— Пьем, — кивнул Волков.
— За победу?
— За победу.
— Ура?
— Вперед.
Они чокнулись, выпили и, крякнув, поставили стаканы на стол.
— Петр Сергеич. — Седов утер рот тыльной стороной руки.
— Да?
— У меня к вам вопрос. Только честно, как офицер офицеру, можно?
— Конечно.
— Меня расстреляют?
— За что?
— Ну… за измену Родине.
— А вы изменили?
— Пока нет.
— Значит, пока не расстреляют.
— Годится. Выпьем?
— Выпьем.
Седов оторвал жирный кусок рыбьего мяса, положил перед Петром, налил водку в стаканы и поставил бутылку на стол.
— За что пьем?
— Вообще-то Пасха сегодня, — глядя в стакан, сказал Волков.
— Ага-а! Точно… Теща же заходила! А ну погоди. — Кавторанг вышел из комнаты и вернулся с небольшой миской крашеных яиц. — А у меня и из головы вон. У нас тут церковь рядом, ну… в которую Достоевский захаживал, Федор Михалыч, вот она туда святить ходила, еще вчера. Мне занесла, а остальное — жене, в больницу. Ну что, Христос Воскресе?
— Воистину.
— Целоваться-то нам вроде… а?
— Да не с руки как-то.
— Ладно, — кап-два поднял стакан. — Отгуляла бесовня, прищемили ей яйца. Ура!
— Поехали.
Они выпили и, кокнув крашении об стол, стали их чистить.
— Денис Григорьевич, — съев яйцо, Волков вынул из кармана бумажник, достал из него цветную фотографию и протянул Седову. — Кого вы здесь знаете?
— Ну-ка дай-ка, — тот протянул руку. — Так вот же! — ткнул он в снимок твердым пальцем. — Вот. Это мой связник.
— Кто? — Петр поднялся со стула, обошел стол и наклонился над глянцевым фото.
— Вот этот? — указал он на Славу.
— Да нет, этого я вообще не знаю. Вот она. — И Седов указал пальцем на одну из девушек, в которой Петр узнал Жаклин.
— Она? Вот эта вот девушка?
— Ну да. А кто же еще?
— Так вы же говорили «связник»… А! Ну конечно…
— Так она и есть связник. Когда это… авария когда случилась, она домой за деньгами и пошла, с собой-то у нее мало оказалось. И бугай этот, здоровый, с ней вместе. А я уехал. И все.
— Все. Теперь все ясно.
— А вы что же, не в курсе про нее были?
— Не до конца.
— Разве она тогда… не попалась?
— Попалась. Вот как раз тогда и попалась. Еще как. — Волков вернулся на свое место, налил себе водки, выпил и закурил сигарету.
— И что теперь?
— Теперь вот что… — Петр сделал глубокую затяжку, выпустил дым и задумался. — Значит, так, слушайте меня внимательно. Я вам сейчас дам номер телефона, вы его запишите и позвоните по нему завтра, с самого утра. Понятно?
— Так точно, — кивнул кавторанг.
— Позвоните, с тем, кто вам ответит, договоритесь о встрече и, когда встретитесь, не по телефону — слышите? — при личной встрече только, расскажете этому сотруднику все, что рассказали мне. Ясно?
— Так точно. А… как же вы?
— Обстоятельства изменились. Всего я вам, разумеется, сказать не могу…
— Разумеется, — согласно кивнул Седов.
— Но… они поняли, что их резидент у нас под колпаком. Устроили ему эксфильтрацию. Сеть рушится, и… мне бы очень не хотелось, чтобы вы погибли под обломками. Начинается новая игра.
— Моя легенда? — распрямил спину кавторанг.
— Какая, к черту, легенда… Вы просто расскажете сотруднику, который с вами будет встречаться, свою историю. От начала и до конца. Опустив, естественно…
— Про вас?
— Вот. Правильно. Рассказываете все, от начала и до конца, но про то, что были со мной в контакте, — ни слова. Ясно?
— Так точно.
— Так надо. В новой игре задействованы совершенно иные люди, и… вы, дескать, сами как честный офицер решили доложить о попытке вербовки посредством грубого шантажа. Не с моей подачи, а сами, по собственной инициативе. Чувствуете разницу?
— Понял-понял-понял…
— "Ну вот, обо мне, значит, ни слова. Я, возможно еще буду выходить с вами на связь, но… я же говорил — у нас тоже утечки возможны, нельзя даже исключить возможность существования «крота». Так что это для вашего же блага. Вы докладываете сами, чистосердечно, по своей воле. Далее поступаете так, как вам скажут. Не исключаю, что вас могут использовать как двойного агента. Этим вы окажете неоценимую услугу. Все это… что в вашей посылке, сдадите.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30
— Хорошо, — растерянно глядя на Элис, пролепетала Лиза.
— Джеки… — Элис смотрела на нее широко раскрытыми агатовыми глазами. — Джеки… Итс меднес…
— Элис, помоги ей одеться. — Адашев-Гур-ский взял хозяина дома под локоть и отвел в сторонку. — Леон, вы не должны препятствовать.
— У вас никогда не было своих детей. Вам не понять отцовских чувств. У меня ведь сердце разрывается. Да! Пусть я никогда не видел ее прежде, но я уже успел к ней привязаться. А… зов крови? Его куда девать? Это что, по-вашему, пустой звук? Пустой звук, по-вашему, да?
— Ле-о-он!.. — Гурский помахал перед его лицом раскрытой ладонью. — Это я. Как вы себя чувствуете? Вы меня узнаете?
— Конечно, Я абсолютно трезв. Саша… ведь вы же единственный, кому я открыл эту тайну. Самому первому. Неужели вы не помните? Ведь дочь она мне… И мать ее погибла трагически. И у девочки, кроме меня, никого теперь на всем белом свете…
— Хорошо, — вздохнул Гурский. — Мы с вами это знаем. Но, поскольку возникли вопросы, вы ведь позволите уточнить кое-какие детали?
— Безусловно. Уточняйте, я готов.
— То есть вы не против?
— Ну разумеется, ни сколько.
— Хорошо. Мы, в таком случае, Лизу заберем на время с собой. Можно?
— Я пойду с вами, — Леон двинулся к двери.
— Леон, в этой рубашке вы по улице и двух шагов не пройдете.
— Почему?
— Вас арестуют.
— Полагаете?
— Определенно.
— И что же мне прикажете делать?
— Мы сейчас заберем Лизу с собой, — терпеливо втолковывал Адашев-Гурский. — Вы останетесь дома, с гостями. Мы уточним кое-какие детали, и потом я к вам вернусь.
— Обещаете?
— Леон, даю вам слово, что вернусь. Вы мне верите?
— Да. Вам, Саша, я 'верю.
— Вот и хорошо. Петя, — обернулся Гурский к Волкову, — постучись в комнату, взгляни — она там оделась наконец? Сколько ждать-то?
— Так там же Алиса с ней.
— Ну и что?
— Элис, — подошел к двери одной из комнат Волков. — Вы там как, долго еще?
Дверь отворилась, из комнаты вышла растерянная Элис и, вслед за нею Лиза, которая шагнула к Леону и обвила руками его шею.
— Лизонька, девочка… — Леон прижал ее к груди.
— А ведь они похожи, — обернулся к выходящему из ванной Риму Анатолий. — Правда?
— А как же иначе, — задумчиво качнул головой Рим, — гены…
— Так. Все. Поехали. — Гурский отпирал входную дверь.
— Всего доброго, господа, — кивнул остающимся Волков. — Приятно было познакомиться.
— Аналогично…— пожал плечами Анатолий.
— Я так думаю, — взглянул на Элис, усаживаясь в волковский джип, Адашев-Гурский, — что мы сейчас к Герману?
— Да, — кивнула она. — В общежитие не надо… пока.
— Уж наверное… — Петр завел двигатель и воткнул передачу.
— Слушай, — затормозив у подворотни Геркиного двора, что на Среднем проспекте Василь-евского острова, возле магазина «Джинн», Петр обернулся к Гурскому, — совсем из головы вылетело… Я же нашел ключи твои. Но, со всей этой канителью, опять дома забыл. Вы давайте к Герману сейчас идите, а я сгоняю и вернусь.
— Так а… что мне там делать-то? Давай, сейчас Герку захватим, заедем к тебе. Я ключи возьму, он — тачку свою. И разбежимся.
— Нет, — Волков взглянул на часы. — Извини, мне вот прямо уже сейчас еще в одно место нужно. Это мои дела, ну… чего объяснять? Ждите меня, короче, у Германа. Я позвоню на базу, ему мои ребята тачку прямо к дому подгонят. Давай. Я быстро.
— Ну давай, — Гурский открыл дверь и вышел из машины.
37
«Вот ведь как бывает, — думал Петр Волков, поворачивая с Университетской набережной направо, на Дворцовый мост. — Живешь себе, книжки всякие читаешь, людей выслушиваешь и считаешь, что все про все тебе известно, все ты уже знаешь. Неточно, правда, в общих чертах, но… Чем таким тебя, в принципе, удивить можно? Хвост у коровы растет книзу. Монгольфьер поднимается кверху, потому что в нем горячий воздух. Кто про коровий хвост сказал? Хемингвей. О! И это знаем. Помним, короче говоря. А кто его Хемингвеем называл? Набоков. И это знаем. Читали. А вот поди ж ты… Лиза. Или Джеки. Она теперь кто? А как она к Леону на шею-то кинулась…»
Он переехал мост, постоял на красном свете светофора, пересек Дворцовую площадь и покатил по Невскому проспекту.
«Хорошо им всем, — посмотрел он на заполненные людьми тротуары. — Живут себе и в ус не дуют. Что ж мне-то Господь хвост так прищемил? Чего мне неймется? Ну давай прикинем — берется нормальная баба (только хорошенькая, естественно, иначе на нее не встанет), и мы на ней женимся. Так? Она, значит, сейчас дома у нас сидит, ждет нас, еду готовит. Па-а-атом, значит… я приезжаю домой, а она уже там. Сидит. И… и она мне говорит: „Здравствуй, любимый! А что так поздно? И что это за люди у нас сегодня ночевали? Тебе тут звонил кто-то, я сказала, что тебя нет дома. Они спросили, когда ты будешь, я сказала — не знаю. А они сказали, что это ничего, они тебя у парадной подождут, такие странные… Раздевайся быстрее, я винегрет сделала“. Ну? Во-первых, винегрет я ненавижу. А во-вторых… да пошла бы ты на хер, дура!»
Волков повернул по стрелке на улицу Марата.
«Да, да, согласен. Не все, которые хорошенькие, дуры. Так ведь, если хорошенькая и не дура, то, значит, блядища. С этим мы уже столкнулись. И то сказать, красивая, да умная… на фига я ей сдался со своими заморочками? А готовлю я и сам весьма прилично. Гурский, правда, лучше. Этого у него не отнять. Но не жениться же на нем, на самом-то деле. А про то, что в старости, дескать, стакан воды некому подать будет… Так до нее еще дожить нужно, до этой самой старости. Вон, как я на складе лоханулся. А Гурский на даче. Так что…»
Он въехал в Поварской переулок, остановился у дома четырнадцать и заглушил мотор.
«Что же за мысль у меня была? Хорошая какая-то ведь мысль… Лиза эта, которая Джеки… Я, Гурский в погребе… А ведь грохнули бы их. Как пить дать. Если б я этих пацанов не взял, и приехали бы они туда, на дачу. Парфен да Жигун. Точно грохнули бы. И там же и закопали, в погребе. А меня на складе. Ну так что ж… все под Богом ходим. А! Вот! Вот чего! Под Богом мы все ходим. Под Господом нашим, Спасителем. И не хер из себя чего-то там корчить. На все его воля. Если в тебя стреляют, на оборотку имеешь право, тут и думать нечего. А так… Да пусть они все живут, как хотят! Господь им судья. Ему виднее».
Волков вышел из машины и вошел в парадную.
— Петр Сергеич? — слегка пошатнувшись, кап-два попытался вытянуть руки по швам. — Не ждал. Предполагал секретный вызов.
— Ситуация изменилась.
— Готов ко всему. По всей строгости закона.
— Можно войти?
— Так точно, — Седов отступил в сторонку. — Виноват.
Петр вошел и запер за собой дверь.
— Прошу, — кавторанг взмахнул длинной рукой в сторону гостиной.
— Спасибо. — Волков зашел в комнату и опустился на стул у стола. — Продолжаете выпивать?
— Никак нет. Опохмеляюсь. В соответствии с флотской традицией. С петровских времен тянется. Не вправе допустить, чтоб пресеклась.
— Достойно.
— Хлобыстнете грамульку?
— А давайте.
— Есть. — Седов вышел на кухню и вернулся с граненым стаканом, громадным вяленым лешем и пепельницей.
— Вы что же, совсем не курите? — Петр неуверенно крутил в руках сигаретную пачку.
— Так ведь к этому делу смолоду приучаются. А я с юных лет на подводных пароходах… Но вы курите. Это ничего.
— Спасибо, — Петр прикурил сигарету.
— Вот сейчас это дело уговорим, — кавторанг разливал водку по стаканам, — потом в баньку сходим осторожно, ну пивка, разве что после баньки, а уж беленькой больше ни-ни. Вы рыбу ешьте, в ней фосфор. Это мне наши прислали, с Волги. Целый мешок. Пьем?
— Пьем, — кивнул Волков.
— За победу?
— За победу.
— Ура?
— Вперед.
Они чокнулись, выпили и, крякнув, поставили стаканы на стол.
— Петр Сергеич. — Седов утер рот тыльной стороной руки.
— Да?
— У меня к вам вопрос. Только честно, как офицер офицеру, можно?
— Конечно.
— Меня расстреляют?
— За что?
— Ну… за измену Родине.
— А вы изменили?
— Пока нет.
— Значит, пока не расстреляют.
— Годится. Выпьем?
— Выпьем.
Седов оторвал жирный кусок рыбьего мяса, положил перед Петром, налил водку в стаканы и поставил бутылку на стол.
— За что пьем?
— Вообще-то Пасха сегодня, — глядя в стакан, сказал Волков.
— Ага-а! Точно… Теща же заходила! А ну погоди. — Кавторанг вышел из комнаты и вернулся с небольшой миской крашеных яиц. — А у меня и из головы вон. У нас тут церковь рядом, ну… в которую Достоевский захаживал, Федор Михалыч, вот она туда святить ходила, еще вчера. Мне занесла, а остальное — жене, в больницу. Ну что, Христос Воскресе?
— Воистину.
— Целоваться-то нам вроде… а?
— Да не с руки как-то.
— Ладно, — кап-два поднял стакан. — Отгуляла бесовня, прищемили ей яйца. Ура!
— Поехали.
Они выпили и, кокнув крашении об стол, стали их чистить.
— Денис Григорьевич, — съев яйцо, Волков вынул из кармана бумажник, достал из него цветную фотографию и протянул Седову. — Кого вы здесь знаете?
— Ну-ка дай-ка, — тот протянул руку. — Так вот же! — ткнул он в снимок твердым пальцем. — Вот. Это мой связник.
— Кто? — Петр поднялся со стула, обошел стол и наклонился над глянцевым фото.
— Вот этот? — указал он на Славу.
— Да нет, этого я вообще не знаю. Вот она. — И Седов указал пальцем на одну из девушек, в которой Петр узнал Жаклин.
— Она? Вот эта вот девушка?
— Ну да. А кто же еще?
— Так вы же говорили «связник»… А! Ну конечно…
— Так она и есть связник. Когда это… авария когда случилась, она домой за деньгами и пошла, с собой-то у нее мало оказалось. И бугай этот, здоровый, с ней вместе. А я уехал. И все.
— Все. Теперь все ясно.
— А вы что же, не в курсе про нее были?
— Не до конца.
— Разве она тогда… не попалась?
— Попалась. Вот как раз тогда и попалась. Еще как. — Волков вернулся на свое место, налил себе водки, выпил и закурил сигарету.
— И что теперь?
— Теперь вот что… — Петр сделал глубокую затяжку, выпустил дым и задумался. — Значит, так, слушайте меня внимательно. Я вам сейчас дам номер телефона, вы его запишите и позвоните по нему завтра, с самого утра. Понятно?
— Так точно, — кивнул кавторанг.
— Позвоните, с тем, кто вам ответит, договоритесь о встрече и, когда встретитесь, не по телефону — слышите? — при личной встрече только, расскажете этому сотруднику все, что рассказали мне. Ясно?
— Так точно. А… как же вы?
— Обстоятельства изменились. Всего я вам, разумеется, сказать не могу…
— Разумеется, — согласно кивнул Седов.
— Но… они поняли, что их резидент у нас под колпаком. Устроили ему эксфильтрацию. Сеть рушится, и… мне бы очень не хотелось, чтобы вы погибли под обломками. Начинается новая игра.
— Моя легенда? — распрямил спину кавторанг.
— Какая, к черту, легенда… Вы просто расскажете сотруднику, который с вами будет встречаться, свою историю. От начала и до конца. Опустив, естественно…
— Про вас?
— Вот. Правильно. Рассказываете все, от начала и до конца, но про то, что были со мной в контакте, — ни слова. Ясно?
— Так точно.
— Так надо. В новой игре задействованы совершенно иные люди, и… вы, дескать, сами как честный офицер решили доложить о попытке вербовки посредством грубого шантажа. Не с моей подачи, а сами, по собственной инициативе. Чувствуете разницу?
— Понял-понял-понял…
— "Ну вот, обо мне, значит, ни слова. Я, возможно еще буду выходить с вами на связь, но… я же говорил — у нас тоже утечки возможны, нельзя даже исключить возможность существования «крота». Так что это для вашего же блага. Вы докладываете сами, чистосердечно, по своей воле. Далее поступаете так, как вам скажут. Не исключаю, что вас могут использовать как двойного агента. Этим вы окажете неоценимую услугу. Все это… что в вашей посылке, сдадите.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30