» — вспоминал полковник Морозов.
Между советниками в Афганистане не было единства. Партийные и военные советники считали, что надо работать с фракцией «Хальк», которая фактически стоит у власти. Представители КГБ сделали ставку на фракцию «Парчам», которая охотно шла на контакт и казалась легко управляемой.
Секретарь ЦК КПСС по международным делам Борис Николаевич Пономарев, напутствуя Харазова перед поездкой в Кабул, честно признался:
— Апрельская революция была для нас неожиданностью. Наши работники поддерживали контакты только с халькистами, и мы не знаем Бабрака Кармаля и не знаем парчамистов. Ты нам, кстати, сообщи, что у него имя, а что фамилия?
А сотрудники резидентуры внешней разведки КГБ установили контакты именно с парчамистами, которые отчаянно пытались завоевать расположение Москвы. Сотрудники КГБ увидели в этой интриге шанс: уверенные в своих силах халькисты ведут себя самостоятельно, а парчамисты готовы подчиняться Москве во всем. Значит, на парчамистов и на их лидера Бабрака Кармаля и надо делать ставку.
— Как правило, у нас было единое мнение с послом Пузановым и главным военным советником генералом Гореловым, — вспоминает Харазов. — Мы все согласовывали между собой. Припоминаю такой случай. Однажды мы вместе были на переговорном пункте, где была прямая связь с Москвой, гарантированная от подслушивания. Я беседовал с руководителем одного из отделов ЦК, а генерал Горелов докладывал начальнику Генерального штаба Огаркову.
Маршал Огарков попросил Харазова взять трубку и поинтересовался его мнением о ситуации в стране. Потом спросил:
— У тебя единое мнение с Гореловым, или вы расходитесь?
Харазов твердо ответил:
— У нас единое мнение.
Но у группы партийных советников не было контактов с руководителями представительства КГБ.
— Генерал Богданов уклонялся от этих контактов, — говорит Валерий Харазов, — возможно, потому, что наши оценки положения в Афганистане были очень разными.
В практической работе Тараки был беспомощным. Амин, напротив, оказался прекрасным организатором. Амин, физически крепкий, решительный, упрямый и жестокий, обладал огромной работоспособностью и сильной волей.
— Амин имел огромный авторитет в стране, — говорит Харазов. — По существу, он в апреле 1978 года отдал приказ о вооруженном выступлении. Так что халькисты всегда говорили, что настоящий герой революции — Амин.
Тараки называл Амина «любимым и выдающимся товарищем» и с удовольствием передавал ему все дела. Тараки не любил и не хотел работать. Тараки славили как живое божество, и ему это нравилось. Тараки царствовал, Амин правил. И он постепенно отстранял Тараки от руководства государством, армией и партией. Многим советским представителям в Кабуле казалось естественным, что власть в стране переходит в руки Амина, ведь Тараки неспособен руководить государством.
— Когда я был в Кабуле, Тараки и Амин были едины — водой не разольешь, — говорит Валерий Харазов. — Причем Амин тянул весь воз работы на себе. Он занимался партийными делами, армией, кадрами. А потом начались интриги. Прежде всего в нашем союзническом аппарате. Тараки и Амина стравили…
— А у вас было ощущение, что Амин плохо относится к Советскому Союзу, что он симпатизирует Соединенным Штатам? — спрашивал я Харазова. — Ведь потом это утверждение станет главным объяснением, почему убили Амина и заменили его Кармалем.
Амин постоянно говорил о своих дружеских чувствах к Советскому Союзу, — вспоминает Харазов. — Слухи о том, что Амин — агент ЦРУ, были и при нас. Основывались они на том, что он недолго учился в США и был там руководителем землячества афганцев. Но ни тогда, ни сейчас, через двадцать лет после его устранения, не найдено никаких подтверждений того, что он был агентом ЦРУ.
— К Советскому Союзу Амин относился к уважением и любовью, — говорит генерал Заплатин. — У него были два святых праздника в году, когда он позволял себе спиртное, и это были не афганские, а советские праздники — 7 ноября и 9 мая.
Когда Амина убили, а с ним погибли двое его сыновей, вдова с дочками и младшим сыном поехала в Советский Союз, хотя ей предложили любую страну на выбор. Но она сказал: мой муж был другом Советского Союза, и я поеду только в Советский Союз…
Между афганскими лидерами был не политический конфликт, а личный, это была война амбиций. Ею воспользовались наши советники, принадлежавшие к разным ведомствам. Ведомства тоже конкурировали между собой.
— Отношение к русским было тогда прекрасным, — вспоминает Валерий Харазов. — «Шурави» считались друзьями. Незнакомые люди прямо на улице приглашали нас в гости. Но все это было до ввода наших войск. После ввода войск у афганцев коренным образом изменилось отношение к русскому человеку.
Хотя недовольство новым режимом проявилось довольно быстро. В ответ начались массовые аресты реальных и потенциальных противников новой власти. Хватали многих — часто без каких-либо оснований. Арестовывали обычно вечером, допрашивали ночью, а наутро уже расстреливали. Руководил кампанией репрессий Хафизулла Амин.
Советники несколько раз разговаривали с Амином на эту тему. Ему говорили, что такая поспешность в решении судьбы людей может привести к катастрофе. Рассказывали о трагическом опыте сталинских репрессий. Он отвечал:
— У вас тоже были большевики и меньшевики. Но пока были меньшевики, порядка в стране не было. А вот когда вы от меньшевиков избавились, все у вас стало нормально. У нас примерно такое же положение…
По словам полковника Морозова, Амин цитаты для своих выступлений находил в сталинском «Кратком курсе истории ВКП/б/», который всегда был у него под рукой. Глава представительства КГБ в Афганистане генерал Борис Иванов, сообразив, откуда Амин черпает свое вдохновение, доверительно сказал ему:
— Товарищ Амин, я тоже сталинист!
Однажды к генералу Заплатину пришла русская женщина, которая вышла замуж за афганца, учившегося в Советском Союзе. Он был муллой, и его арестовали. Женщина умоляла Заплатина помочь. Он попросил афганцев узнать, за что арестовали человека. Афганский генерал пришел с извиняющимся лицом, объяснил, что муллу уже расстреляли.
— За что? — спросил Заплатин.
На этот вопрос ему ответить не смогли. Расстреливали по списку. Несчастный человек оказался в одном из расстрельных списков, его и уничтожили.
Использование советского опыта накладывалось на афганские традиции — устранять предшественников и соперников. Разве что идейной борьбы в Афганистане не было, просто уничтожали оппонентов.
Один из руководителей международного отдела ЦК КПСС говорил удивленному Харазову:
— Ну что ты хочешь? Это же восток! Там такие традиции. Когда приходит новое руководство, оно прежде всего лишает жизни своих предшественников.
В Москве спокойно относились к этим традициям, пока их жертвой не пал Тараки, которому чисто по-человечески симпатизировал сам Брежнев…
Тараки первоначально был настроен оптимистически.
Революция далась очень легко. Молодые военные взяли дворец, уничтожили главу правительства Дауда и его окружение, и все — власть у них в руках. Это вдохновило Тараки. Он был уверен, что и дальше все будет хорошо, никаких осложнений не возникнет. Тем более что Афганистану помогает Советский Союз. Но все пошло иначе.
Страна сопротивлялась социалистическим преобразованиям. Афганцы не спешили становиться марксистами. Очень быстро сопротивление стало вооруженным. В марте 1979 года вспыхнул антиправительственный мятеж в крупном городе Герате. К мятежникам присоединились части гератского гарнизона, был убит один из наших военных советников.
Тараки просто растерялся. Более решительный Амин предложил поднять боевые самолеты в воздух и уничтожить город.
Главком военно-воздушных сил позвонил советским офицерам: что делать? Наши советники пришли к Амину и уговорили его отменить этот безумный приказ.
Именно после восстания в Герате испуганный Тараки упросил Москву принять его. Он прилетел и долго уговаривал советское руководство ввести войска. Тогда ему отказали.
Видя, что происходит, Амин стал действовать активнее. Он считал, что Тараки не в состоянии удержать власть.
Тараки сформировал Совет обороны — по образцу того, который был в Советской России при Ленине. На заседания всегда приглашали главного военного советника Горелова и Заплатина. Всякий раз, прежде чем принять окончательное решение, спрашивали их мнение.
Амин требовал все более жестких мер. Когда началось восстание на границе с Пакистаном, Амин предложил сжечь все населенные пункты, считая, что там живут одни мятежники.
Заплатин встал и сказал:
— Если это предложение будет принято, мы не станем участвовать в этой операции, потому что вы нас втягиваете в гражданскую войну. Я не верю, что все села мятежные.
Амин посмотрел на советского генерала разъяренными глазами, но свое предложение снял.
В августе в кабульскую резидентуру пришел запрос:
«Просим тщательно разобраться, нет ли серьезных трений и разногласий в отношениях между Тараки и Амином и есть ли в рядах НДПА такие же или более сильные личности, чем Амин».
Ответ резидентуры гласил: вся реальная власть в руках Амина, поэтому надо либо сократить его полномочия, либо подумать о его замене.
Партийные и военные советники придерживались прямо противоположного мнения: надо поддерживать Амина.
Сначала министра обороны в Афганистане не было, курировал министерство Амин, но он был занят тысячью дел. Потом назначили министром активного участника революции полковника Мохаммеда Аслана Ватанджара. По мнению Заплатина, эта ноша недавнему командиру батальона оказалась не по плечу.
Однако Тараки очень любил Ватанджара, который принадлежал к так называемой «группе четырех», которая объединилась против Амина. В эту группу входили руководитель госбезопасности Асадулла Сарвари, министр связи Саид Мохаммед Гулябзой и министр внутренних дел Шерджан Маздурьяр (затем — министр по делам границ).
Тараки просил Заплатина взять Гулябзоя на политработу в армию, рекомендовал его: он очень хороший товарищ. Генерал Заплатин дважды с ним разговаривал и отверг. Сказал Тараки откровенно:
— Он мне не нужен. Он не хочет работать. Ему надо отдохнуть и погулять.
По мнению генерала Заплатина и других наших военных советников, «группа четырех» — это были просто молодые ребята, которые, взяв власть, решили, что теперь они имеют право ничего не делать, расслабиться и насладиться жизнью.
— А дело страдало, — говорит Заплатин. — Они гуляют, Тараки их поощряет, прощает им выпивки и загулы, а Амин работает и пытается заставить их тоже работать. Они жалуются Тараки на Амина, обвиняя Амина в разных грехах. Вот с чего началась междоусобица.
А за Сарвари, министром госбезопасности Афганистана, стояло представительство КГБ; это был их человек.
Полковник Александр Кузнецов много лет проработал в Афганистане военным переводчиком, был там и во время апрельской революции. Он вспоминает:
— Амин, конечно, не был трезвенником, но считал, что в военное время нельзя пить, гулять, ходить по девочкам. А наши органы как работают? С кем-то выпить, закусить и в процессе застолья расспросить о чем-то важном.
Но с Амином так работать было нельзя, зато с четверкой можно. Они и стали лучшими друзьями сотрудников КГБ.
Информация «группы четырех» пошла по каналам КГБ в Москву. Их оценки будут определять отношение советских лидеров к тому, что происходит в Афганистане. Четверка старалась поссорить Тараки с Амином, надеясь отстранить Амина от власти. А тот оказался хитрее.
В начале сентября, выступая на митинге в Кабульском университете, Амин назвал людей, которые стоят во главе заговора, поддержанного американским ЦРУ.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81
Между советниками в Афганистане не было единства. Партийные и военные советники считали, что надо работать с фракцией «Хальк», которая фактически стоит у власти. Представители КГБ сделали ставку на фракцию «Парчам», которая охотно шла на контакт и казалась легко управляемой.
Секретарь ЦК КПСС по международным делам Борис Николаевич Пономарев, напутствуя Харазова перед поездкой в Кабул, честно признался:
— Апрельская революция была для нас неожиданностью. Наши работники поддерживали контакты только с халькистами, и мы не знаем Бабрака Кармаля и не знаем парчамистов. Ты нам, кстати, сообщи, что у него имя, а что фамилия?
А сотрудники резидентуры внешней разведки КГБ установили контакты именно с парчамистами, которые отчаянно пытались завоевать расположение Москвы. Сотрудники КГБ увидели в этой интриге шанс: уверенные в своих силах халькисты ведут себя самостоятельно, а парчамисты готовы подчиняться Москве во всем. Значит, на парчамистов и на их лидера Бабрака Кармаля и надо делать ставку.
— Как правило, у нас было единое мнение с послом Пузановым и главным военным советником генералом Гореловым, — вспоминает Харазов. — Мы все согласовывали между собой. Припоминаю такой случай. Однажды мы вместе были на переговорном пункте, где была прямая связь с Москвой, гарантированная от подслушивания. Я беседовал с руководителем одного из отделов ЦК, а генерал Горелов докладывал начальнику Генерального штаба Огаркову.
Маршал Огарков попросил Харазова взять трубку и поинтересовался его мнением о ситуации в стране. Потом спросил:
— У тебя единое мнение с Гореловым, или вы расходитесь?
Харазов твердо ответил:
— У нас единое мнение.
Но у группы партийных советников не было контактов с руководителями представительства КГБ.
— Генерал Богданов уклонялся от этих контактов, — говорит Валерий Харазов, — возможно, потому, что наши оценки положения в Афганистане были очень разными.
В практической работе Тараки был беспомощным. Амин, напротив, оказался прекрасным организатором. Амин, физически крепкий, решительный, упрямый и жестокий, обладал огромной работоспособностью и сильной волей.
— Амин имел огромный авторитет в стране, — говорит Харазов. — По существу, он в апреле 1978 года отдал приказ о вооруженном выступлении. Так что халькисты всегда говорили, что настоящий герой революции — Амин.
Тараки называл Амина «любимым и выдающимся товарищем» и с удовольствием передавал ему все дела. Тараки не любил и не хотел работать. Тараки славили как живое божество, и ему это нравилось. Тараки царствовал, Амин правил. И он постепенно отстранял Тараки от руководства государством, армией и партией. Многим советским представителям в Кабуле казалось естественным, что власть в стране переходит в руки Амина, ведь Тараки неспособен руководить государством.
— Когда я был в Кабуле, Тараки и Амин были едины — водой не разольешь, — говорит Валерий Харазов. — Причем Амин тянул весь воз работы на себе. Он занимался партийными делами, армией, кадрами. А потом начались интриги. Прежде всего в нашем союзническом аппарате. Тараки и Амина стравили…
— А у вас было ощущение, что Амин плохо относится к Советскому Союзу, что он симпатизирует Соединенным Штатам? — спрашивал я Харазова. — Ведь потом это утверждение станет главным объяснением, почему убили Амина и заменили его Кармалем.
Амин постоянно говорил о своих дружеских чувствах к Советскому Союзу, — вспоминает Харазов. — Слухи о том, что Амин — агент ЦРУ, были и при нас. Основывались они на том, что он недолго учился в США и был там руководителем землячества афганцев. Но ни тогда, ни сейчас, через двадцать лет после его устранения, не найдено никаких подтверждений того, что он был агентом ЦРУ.
— К Советскому Союзу Амин относился к уважением и любовью, — говорит генерал Заплатин. — У него были два святых праздника в году, когда он позволял себе спиртное, и это были не афганские, а советские праздники — 7 ноября и 9 мая.
Когда Амина убили, а с ним погибли двое его сыновей, вдова с дочками и младшим сыном поехала в Советский Союз, хотя ей предложили любую страну на выбор. Но она сказал: мой муж был другом Советского Союза, и я поеду только в Советский Союз…
Между афганскими лидерами был не политический конфликт, а личный, это была война амбиций. Ею воспользовались наши советники, принадлежавшие к разным ведомствам. Ведомства тоже конкурировали между собой.
— Отношение к русским было тогда прекрасным, — вспоминает Валерий Харазов. — «Шурави» считались друзьями. Незнакомые люди прямо на улице приглашали нас в гости. Но все это было до ввода наших войск. После ввода войск у афганцев коренным образом изменилось отношение к русскому человеку.
Хотя недовольство новым режимом проявилось довольно быстро. В ответ начались массовые аресты реальных и потенциальных противников новой власти. Хватали многих — часто без каких-либо оснований. Арестовывали обычно вечером, допрашивали ночью, а наутро уже расстреливали. Руководил кампанией репрессий Хафизулла Амин.
Советники несколько раз разговаривали с Амином на эту тему. Ему говорили, что такая поспешность в решении судьбы людей может привести к катастрофе. Рассказывали о трагическом опыте сталинских репрессий. Он отвечал:
— У вас тоже были большевики и меньшевики. Но пока были меньшевики, порядка в стране не было. А вот когда вы от меньшевиков избавились, все у вас стало нормально. У нас примерно такое же положение…
По словам полковника Морозова, Амин цитаты для своих выступлений находил в сталинском «Кратком курсе истории ВКП/б/», который всегда был у него под рукой. Глава представительства КГБ в Афганистане генерал Борис Иванов, сообразив, откуда Амин черпает свое вдохновение, доверительно сказал ему:
— Товарищ Амин, я тоже сталинист!
Однажды к генералу Заплатину пришла русская женщина, которая вышла замуж за афганца, учившегося в Советском Союзе. Он был муллой, и его арестовали. Женщина умоляла Заплатина помочь. Он попросил афганцев узнать, за что арестовали человека. Афганский генерал пришел с извиняющимся лицом, объяснил, что муллу уже расстреляли.
— За что? — спросил Заплатин.
На этот вопрос ему ответить не смогли. Расстреливали по списку. Несчастный человек оказался в одном из расстрельных списков, его и уничтожили.
Использование советского опыта накладывалось на афганские традиции — устранять предшественников и соперников. Разве что идейной борьбы в Афганистане не было, просто уничтожали оппонентов.
Один из руководителей международного отдела ЦК КПСС говорил удивленному Харазову:
— Ну что ты хочешь? Это же восток! Там такие традиции. Когда приходит новое руководство, оно прежде всего лишает жизни своих предшественников.
В Москве спокойно относились к этим традициям, пока их жертвой не пал Тараки, которому чисто по-человечески симпатизировал сам Брежнев…
Тараки первоначально был настроен оптимистически.
Революция далась очень легко. Молодые военные взяли дворец, уничтожили главу правительства Дауда и его окружение, и все — власть у них в руках. Это вдохновило Тараки. Он был уверен, что и дальше все будет хорошо, никаких осложнений не возникнет. Тем более что Афганистану помогает Советский Союз. Но все пошло иначе.
Страна сопротивлялась социалистическим преобразованиям. Афганцы не спешили становиться марксистами. Очень быстро сопротивление стало вооруженным. В марте 1979 года вспыхнул антиправительственный мятеж в крупном городе Герате. К мятежникам присоединились части гератского гарнизона, был убит один из наших военных советников.
Тараки просто растерялся. Более решительный Амин предложил поднять боевые самолеты в воздух и уничтожить город.
Главком военно-воздушных сил позвонил советским офицерам: что делать? Наши советники пришли к Амину и уговорили его отменить этот безумный приказ.
Именно после восстания в Герате испуганный Тараки упросил Москву принять его. Он прилетел и долго уговаривал советское руководство ввести войска. Тогда ему отказали.
Видя, что происходит, Амин стал действовать активнее. Он считал, что Тараки не в состоянии удержать власть.
Тараки сформировал Совет обороны — по образцу того, который был в Советской России при Ленине. На заседания всегда приглашали главного военного советника Горелова и Заплатина. Всякий раз, прежде чем принять окончательное решение, спрашивали их мнение.
Амин требовал все более жестких мер. Когда началось восстание на границе с Пакистаном, Амин предложил сжечь все населенные пункты, считая, что там живут одни мятежники.
Заплатин встал и сказал:
— Если это предложение будет принято, мы не станем участвовать в этой операции, потому что вы нас втягиваете в гражданскую войну. Я не верю, что все села мятежные.
Амин посмотрел на советского генерала разъяренными глазами, но свое предложение снял.
В августе в кабульскую резидентуру пришел запрос:
«Просим тщательно разобраться, нет ли серьезных трений и разногласий в отношениях между Тараки и Амином и есть ли в рядах НДПА такие же или более сильные личности, чем Амин».
Ответ резидентуры гласил: вся реальная власть в руках Амина, поэтому надо либо сократить его полномочия, либо подумать о его замене.
Партийные и военные советники придерживались прямо противоположного мнения: надо поддерживать Амина.
Сначала министра обороны в Афганистане не было, курировал министерство Амин, но он был занят тысячью дел. Потом назначили министром активного участника революции полковника Мохаммеда Аслана Ватанджара. По мнению Заплатина, эта ноша недавнему командиру батальона оказалась не по плечу.
Однако Тараки очень любил Ватанджара, который принадлежал к так называемой «группе четырех», которая объединилась против Амина. В эту группу входили руководитель госбезопасности Асадулла Сарвари, министр связи Саид Мохаммед Гулябзой и министр внутренних дел Шерджан Маздурьяр (затем — министр по делам границ).
Тараки просил Заплатина взять Гулябзоя на политработу в армию, рекомендовал его: он очень хороший товарищ. Генерал Заплатин дважды с ним разговаривал и отверг. Сказал Тараки откровенно:
— Он мне не нужен. Он не хочет работать. Ему надо отдохнуть и погулять.
По мнению генерала Заплатина и других наших военных советников, «группа четырех» — это были просто молодые ребята, которые, взяв власть, решили, что теперь они имеют право ничего не делать, расслабиться и насладиться жизнью.
— А дело страдало, — говорит Заплатин. — Они гуляют, Тараки их поощряет, прощает им выпивки и загулы, а Амин работает и пытается заставить их тоже работать. Они жалуются Тараки на Амина, обвиняя Амина в разных грехах. Вот с чего началась междоусобица.
А за Сарвари, министром госбезопасности Афганистана, стояло представительство КГБ; это был их человек.
Полковник Александр Кузнецов много лет проработал в Афганистане военным переводчиком, был там и во время апрельской революции. Он вспоминает:
— Амин, конечно, не был трезвенником, но считал, что в военное время нельзя пить, гулять, ходить по девочкам. А наши органы как работают? С кем-то выпить, закусить и в процессе застолья расспросить о чем-то важном.
Но с Амином так работать было нельзя, зато с четверкой можно. Они и стали лучшими друзьями сотрудников КГБ.
Информация «группы четырех» пошла по каналам КГБ в Москву. Их оценки будут определять отношение советских лидеров к тому, что происходит в Афганистане. Четверка старалась поссорить Тараки с Амином, надеясь отстранить Амина от власти. А тот оказался хитрее.
В начале сентября, выступая на митинге в Кабульском университете, Амин назвал людей, которые стоят во главе заговора, поддержанного американским ЦРУ.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81