– Как вы себя чувствуете?
– Неплохо. Что вы читаете?
Она засмущалась.
– Так, один роман про любовь… мне такие нравятся.
Сестра отложила книгу в сторону, встала и приступила к своим обязанностям – пощупала его пульс, измерила температуру, продолжая что-то щебетать с мягким ирландским выговором. Потом сделала какие-то пометки на дощечке, прикрепленной в ногах его кровати, взглянула на часы.
– Доктор придет через полчаса. – Она сняла трубку с телефонного аппарата, стоявшего рядом с постелью, и Майкл услышал, как она говорит старшей медсестре, что его состояние стабильное. Когда она положила трубку, Майкл сказал:
– Я тоже люблю читать. Должно быть, я какое-то время здесь пробуду… А в больнице есть библиотека?
– Да, конечно. И очень неплохая. Книги развозят по палатам утром и вечером.
– А утром – это в какое время?
– Между десятью и одиннадцатью.
– А сейчас сколько времени?
– Семь тридцать.
Майкл повернул голову и взглянул на тумбочку у кровати. На ней стоял графин с водой и стакан.
– Вы не дадите мне немного воды?
Сиделка суетливо налила полстакана воды, мягко просунула руку ему под шею, аккуратно приподняла голову и поднесла стакан к его губам. Сильная боль пронзила плечо, но он не издал ни звука. Напившись, он снова откинулся на подушку и сомкнул веки. Сестра опять уселась на стул и раскрыла книгу. Минут пять спустя он открыл глаза и повернул голову к распахнутому окну, сквозь которое светили лучи солнца. Прошло еще пять минут. Майкл взглянул на сиделку.
– Как вас зовут, сестра?
Она улыбнулась. Лицо ее было круглым и не лишенным приятности.
– Агата. Меня назвали в честь святой, конечно, но мне хотелось бы, чтобы мое имя звучало поприятнее.
Он выдавил улыбку.
– Каким бы ни было ваше имя, все равно вы прекрасны, как роза… Агата, можно вас попросить о небольшом одолжении.
– Конечно. Что я могу вам сделать?
Здоровой рукой он указал на ее книгу.
– Заснуть мне больше не удастся, и я бы хотел чем-то занять мозги. Вас не затруднило бы сходить в библиотеку и выбрать мне пару книг?
– Думаю, что смогу это сделать. Она на этом же этаже, дальше по коридору. Вы какие книги больше любите?
– Ну, может быть, вы мне возьмете побольше, книги четыре или пять. Я вестерны люблю, детективы. Про инспектора Мегрэ или что-нибудь в этом духе. А может, какой-нибудь триллер.
Она отложила книгу в сторону, встала.
– Вообще-то мне бы не надо вас оставлять одного, но больше десяти минут, думаю, это не займет. – Она указала на свисавшую на проводе над изголовьем кровати кнопку звонка. – Если вам станет хуже, просто нажмите на нее.
– Не беспокойтесь, сестра Агата, я себя хорошо чувствую. Интересная книга отвлечет меня.
Когда она вышла из комнаты, Майкл сомкнул веки. Две минуты он лежал абсолютно спокойно, потом раскрыл глаза и правой рукой откинул простыню. Он посмотрел на свои теперь бесполезные ноги. На нем было белое белье, подвязанное сзади тесемочками. На нижней простыне лежал лист бумаги. Он взял его и положил на тумбочку рядом с графином. Потом скатился с постели на пол и несколько секунд стонал от страшной боли. Еще через какое-то время ему удалось перевернуться на живот.
Дюйм за дюймом он тащил свое тело по половику к окну, подтягиваясь на правом локте и задыхаясь от боли в левом плече. Когда он дополз до цели, ему казалось, что прошла вечность. Он с трудом дотянулся правой рукой до подоконника. И хотя руки у него были очень сильные от ежедневных тренировок, ему пришлось напрячься, чтобы дотянуться до подоконника правым локтем, упереть его и подтянуть кверху тело с безжизненными ногами. Острая боль простреливала все тело как электрическими разрядами. Опираясь на локоть, он подтягивался все выше. Майкл взглянул вниз, на парк больницы с аккуратно подстриженными деревьями, газонами и ухоженными клумбами. Он подтянулся еще немного и снова посмотрел на газон. Палаты пациентов больницы находились на верхнем, пятом этаже. Под ним проходила вымощенная плиткой пешеходная дорожка. Еще, наверное, с минуту он не отрываясь смотрел вниз. Потом, пробормотав что-то по-мальтийски, сделал последнее, отчаянное усилие и перекинул себя за окно.
* * *
Раби катила кресло миссис Мэннерз по коридору, глядя на номера палат, но Глория быстрее увидела нужную им дверь и указала на нее.
– Вот – двенадцатая палата.
Раби постучала, но никто ей не ответил. Тем не менее Глория сказала:
– Старшая медсестра говорила, что он уже проснулся. Заходи.
Раби нажала ручку двери, распахнула ее, снова обошла кресло сзади и вкатила его в комнату. Кровать была пуста.
Через окно доносились крики людей. Раби подошла к нему, выглянула вниз, увидела безжизненно распростертое тело в белых больничных одеждах и людей, склонившихся над ним и зовущих на помощь.
– Господи, Боже мой!
Прикрыв рот рукой, она обернулась к Глории. Инвалидное кресло пожилой женщины стояло рядом с кроватью. В руке она держала лист бумаги и читала то, что было на нем написано. Потом бумага выпала у нее из рук, потому что руками Глория Мэннерз закрыла лицо.
Раби подошла к ней, подняла с пола записку и не отрываясь прочла ее, несмотря на рыдания хозяйки.
«Дорогие Джульетта и Кризи, не вините ни в чем сиделку. Мне пришлось сыграть с ней маленькую шутку. Кризи, я уверен, что слово, которое ты мне дал, стало бы единственным твоим невыполненным обещанием. Ты никогда не смог бы его исполнить, а я никогда не смог бы изменить свое решение. Все последние дни я наблюдал за этой женщиной в инвалидном кресле, желчной и изломанной, постоянно досаждающей своим горем другим.
Прожил я немного, но мои последние годы были счастливыми. Они были лучше, чем я мог представлять в своих самых заветных мечтах. Эти годы, Кризи, подарил мне ты. Джульетта, поживи за нас обоих от души. Майкл».
Глава 31
Оставив «лэндровер», Кризи шел пешком уже часа два. На нем были брюки цвета хаки и темная рубашка. Оружия он с собой не взял. Он шел по южной части Матопоса – сравнительно небольшого заповедника к югу от Булавайо. От северной его части, время от времени посещаемой туристами, он был далеко. Здесь не было ни дорог, ни тропинок, протоптанных ногой человека – лишь девственная земля Африки и ее исконные четвероногие обитатели. Он проходил мимо мирно пасшихся антилоп импала и куду, мимо групп полосатых зебр. На приличном расстоянии видел стадо быков, но обошел его стороной. Невдалеке пробегали дикие собаки, гиены и бородавочники. Он шел, как на автопилоте, – много лет назад ему уже довелось проходить по этим местам.
Ландшафт здесь был удивительный – волнистые холмы, покрытые огромными валунами, порой величиной с дом. Иногда валуны громоздились один на другом, застыв в странном, бесконечном равновесии. К северу, сравнительно недалеко, был похоронен Сесиль Родс, которому удалось разбить матабеле и отнять их земли. Матопос напоминал чем-то огромное игровое поле, по которому Господь, отдыхая в седьмой день творения, как кости раскинул гигантские валуны.
К небольшому озерцу Кризи подошел как раз на закате. Несколько раз за время своего одинокого путешествия он останавливался и прислушивался, хоть и знал, что на много миль вокруг не было ни единой души. Чем дальше он шел, тем больше ему чудилось, что звери манят его обратно, к той незамысловатой жизни, которой живут сами.
Под деревом мопани, встретившимся ему на пути, была небольшая плоская площадка, на которой он решил сделать привал. Кризи собрал хворост и сухие ветки для костра. Вокруг него звери шли на вечерний водопой: игривые импала, осмотрительные куду, жирафы, вынужденные широко расставлять передние ноги, чтобы дотянуться до воды длинными шеями. Звериный водопой чем-то походил на парад, продуманный до мельчайших деталей. Каждая порода животных, каждая звериная семья совершенно точно знала на этом параде свое место.
Часом раньше Кризи прошел мимо стаи львов, пировавших над трупом жертвы. В Матопосе было немного львов, и вестники буша передали по своему звериному телеграфу всем животным из конца в конец той земли, что сытые львы не будут никому угрожать, пока не придет время следующей охоты, когда очередная жертва будет обречена утолить их голод.
Когда солнце зашло, Кризи разжег костер. Рядом с ним лежала куча хвороста, его должно хватить на ночь. Он сел на небольшое бревно. Из карманов брюк он достал фляжку и небольшой сверток с вяленым мясом. Когда звери напились и ушли, он стал есть мясо, запивая его водой из фляжки.
Вокруг него разносились звуки ночи: гомон птиц, устраивавшихся на ночлег в ветвистых кронах деревьев, писк, стрекот и жужжание мириадов насекомых, возня двух бородавочников, озабоченных проблемой продолжения рода. Где-то далеко отвратительно хохотала гиена, а еще дальше грозно рычал лев. Маленькие черные тени летучих мышей носились над костром, время от времени пикируя на него, чтобы подкрепиться насекомыми, привлеченными лучами света.
Кризи хотелось как-нибудь договориться со своей болью, упросить ее хоть на время покинуть его душу. На людях так легко казаться сильным и скрывать свои чувства. А в Матопос он пошел в надежде остаться наедине с Господом, которого перестал понимать. С Господом, который вместо его жизни решил взять жизнь Майкла. Он огляделся вокруг, в сумеречном свете уходящего дня поражаясь тому, как Господь, сотворивший этот рай земной, мог так часто допускать несправедливую смерть и страдания. Всю свою жизнь он так и не мог решить эту головоломку.
Здесь, в Матопосе, казалось, что Бог просто не участвует в разыгрывавшемся спектакле – все происходит лишь по законам природы. Лев, гепард или леопард выходят на охоту лишь потому, что им диктует это инстинкт. Преднамеренного зла здесь нет – они просто хотят есть.
Часа через два пришли львы. Их было четверо: три львицы и один черногривый лев. Самца Кризи сразу узнал, это именно его он видел по дороге сюда, склоненного над растерзанной жертвой, пока львицы ждали поодаль своей очереди.
Как и все кошачьи, они были любопытны, и любопытство это привело их к костру. Животы их были полны. Они медленно шли к теплу костра, но страха в них не было. Львы разлеглись на земле и сквозь пламя костра смотрели на Кризи. А он смотрел на них. Они лежали от него метрах в двадцати. Огонь понемногу угасал. Он подбросил в костер несколько сухих веток. Одна из львиц легла на бок, подставив раздутое брюхо огню.
Лев сидел на задних лапах, разглядывая Кризи живыми желтыми глазами. Через час две другие львицы тоже подвинулись поближе к огню и уснули. Черногривый лев сидел неподвижно, как и Кризи, который лишь изредка кидал в костер ветку-другую, чтобы поддержать огонь.
Прошел еще час, на протяжении которого Кризи не прекращал спорить с самим собой о сути вещей. Он изредка откусывал вяленое мясо и запивал его водой. Его черногривый сосед иногда совсем не элегантно рыгал, переваривая недавнюю кровавую трапезу. В конце концов Кризи соскользнул с полена, сложил на груди руки, улегся и задремал. После этого черногривый царь зверей тоже склонил голову на землю и закрыл глаза.
Ночные шорохи навевали сон, но незадолго перед рассветом к ним прибавился еще один звук, кашляющий лай гиены. Он раздался за спиной Кризи, заставив его открыть глаза.
Кризи еще не успел повернуться, как заметил, что лев с черной гривой настороженно смотрит вдаль поверх костра. Потом лев поднялся, обошел вокруг костра и остановился метрах в семи от Кризи. Зверь пристально вглядывался во тьму, потом вдохнул и раскатисто зарычал, как тысячи лет грозно рычат львы, вселяя ужас во все живое в самом сердце Африки.
Когда рычание стало смолкать, Кризи уловил слабый звук быстро удалявшихся шагов. По другую сторону костра три львицы подняли головы. Убедившись, что опасность им не грозит, они вновь заснули.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41