Теперь он засыпал Ивон вопросами. Ее, побывавшую в стане небожителей. Надеялся узнать, как случилось, что он не достиг цели. Чего у него не хватило? Силы духа, стойкости, готовности заплатить любую цену? И откуда взялось это у нее? Может быть, искра Божья?
Ивон рассказала о тренировках, которые заканчивались после наступления темноты, как проваливалась в сон, не выпуская из рук клюшку, как сотни раз прокручивала в голове игру, критически оценивая каждое свое движение. Тренировки в Айове не прекращались и в праздники. В День благодарения они продолжали готовиться к чемпионату Национальной лиги, а в Рождество — к чемпионату группы «А» в Нью-Джерси. Даже в День независимости Америки, четвертого июля, не отменили матч очередного тура. Упомянула она и о том, что из-за занятий спортом диплом получила на шесть лет позже. Хоккей на траве был для Ивон длинным туннелем, по которому она двигалась, почти не видя дневного света. Когда же туннель внезапно закончился, этот свет ее ослепил.
Она говорила вроде бы охотно, но, разумеется, без радостной открытости, какую демонстрировал Робби, рассказывая о себе. Для нее такое просто невозможно. Отец Ивон был профессиональным бейсболистом, и его способности передались ей подобно вольтовой дуге. Она обладала его силой, удивительным рывком, что необычно для ее комплекции, точностью и умением встретить летящий мяч в нужный момент в нужном месте. И вот начиналась игра. Двигающаяся по кругу часовая стрелка все туже закручивала пружину в ее сердце, размеры Земли сжимались до ста метров, все население уменьшалось до этих двадцати двух девушек, бегающих по полю, а Ивон, не понимая, откуда что берется, вдруг обретала невероятную ловкость, неистовость и напористость. В эти моменты она переставала быть странной хмурой девушкой, потерянной в своем беспорядочном доме, а становилась той, кем была на самом деле.
Когда Ивон играла, отец будто вспыхивал изнутри. Нервно ходил туда-сюда, порой боясь бросить взгляд на поле. А матери все это было совершенно безразлично. Она даже не радовалась, когда дочка возвращалась с поля с победой. С влажными локонами, облепившими щеки, в форме, забрызганной грязью, со сползшими наколенниками и гетрами. Почему? Наверное, потому, что Ивон занималась, по мнению многих, мужским делом. Ее страстная, взрывная ярость, с какой она боролась за мяч, обнажала нечто такое, что казалось людям странным и несимпатичным.
— У меня был талант, — промолвила Ивон. — И я его развила. Правда, это мне дорого обошлось. — Она пожала плечами, давая понять, что обсуждать больше нечего. «Мерседес» уже подъезжал к ее дому.
— Ну и как вы тогда выступили? — спросил Робби. — Были близки к медалям?
Она отмахнулась. Не стоило затевать этот разговор, тем более что мать постоянно твердила, что хвастаться успехами некрасиво.
— Робби, к чему ворошить прошлое? Я уже давно запретила себе думать об этом.
Утром вместе с туманом в город пришла оттепель. Тротуары поблескивали, и в кабине было светлее, чем обычно. Робби наблюдал за Ивон с напряженным вниманием.
«Он знает, как тяжело расставаться с большими надеждами», — мелькнуло у Ивон в голове.
— Да, — подтвердил он, будто прочитав ее мысли. — Если я вдруг сейчас предложу вместе поужинать, это будет некорректно?
«Некорректно? — подумала она со вздохом. — Почему же… Нет, пожалуй, не стоит».
— Ладно. — Робби помрачнел и отвернулся. Обиду он всегда выставлял напоказ.
Ивон смягчилась.
— Мы тогда получили бронзу.
— Неужели? — Робби снова преисполнился восторгом. — Олимпийская медаль! Потрясающе.
Ивон редко вспоминала о медали, не гордилась ей, но теперь, под его влиянием, вдруг ощутила, как по всему телу разливается приятное чувство. Да, она своего добилась. Сосредоточила на достижении цели все помыслы, овладела высотами мастерства и возвратилась с Олимпиады с достойной наградой. Но Робби понял, какая цена за это была заплачена.
— Трудно потом было спускаться с такой высоты?
— Да, — ответила Ивон. — Очень трудно начинать жизнь позднее остальных.
Они побеседовали еще немного, а когда Ивон наконец начала выходить из машины, Робби протянул руку для пожатия. «Наверное, поздравляет, — подумала она. — С успешным приземлением».
На грешную землю.
13
— Люди говорят о Брендане еще и потому, — Робби усмехнулся, — что Косиц и Милаки прилипли к нему, как жевательная резинка к подошве. Ведь каждому хочется знать почему. Особенно в случае с Ролло, который более тридцати лет занимает квартиру на цокольном этаже в большом каменном доме Брендана, на западном берегу, в Латтерли, и практически всю жизнь служит ему верой и правдой. Дело тут вот в чем. В юности они, возможно, приятельствовали, поскольку жили по соседству, — правда, Брендан был на несколько лет старше, — но по-настоящему сблизились, когда оказались в одном взводе в Корее. И вот однажды они попадают в засаду. Комми изрядно надирают им задницы, но Брендану вместе с Ролло все же удается унести ноги. Бредут они, значит, а тут из кустов вдруг выпрыгивает какой-то чинк и разряжает в Ролло «магазин». По их рассказам — а я слышал эту историю примерно раз семьсот, если не восемьсот, — все происходило как в кино. Ну, знаете, в парня всаживают пули, а он дергается, уже мертвый, удерживаемый на ногах только силой отдачи. Вот так и с Ролло. Не жить ему на этом свете, если бы не добрый храбрый Брендан, который не отступает ни при каких обстоятельствах. Он вскидывает Ролло на спину и полчаса тащит в гору, где их встречают санитары. Кстати, это не просто байка. Есть доказательство. Потом Брендана за этот подвиг наградили «Серебряной звездой». — Робби замолк и многозначительно посмотрел на Сеннетта, видимо, желая подчеркнуть, какой Брендан Туи опасный противник.
— Затем происходит чудо. Ролло поправляется и становится вроде Руфи из Ветхого Завета. Ну, в общем, моя жизнь принадлежит вам, куда вы пойдете, туда и я, и где вы жить будете, там и я. Не знаю точно, какую Ролло дал клятву, но с тех пор он всегда при своем господине. Брендан становится полицейским, и Ролло тоже. Брендан становится заместителем государственного обвинителя, Ролло тут же назначают следователем. Брендан становится судьей, Ролло при нем — судебным приставом. Конечно, можно заподозрить многое. Некоторые, глядя на них, иногда хихикали. Но я убежден, что ничего такого между этими старыми холостяками не было и быть не могло, хотя бы потому, что у Брендана уже более двадцати лет длится связь с его секретаршей Констанцей. Она замужем, что Брендана устраивает. Однажды в разговоре со мной он заметил, что лучше взять в дом попугая, чем женщину. «Птица болтает меньше. И вообще, обществу женщины я всегда предпочту бокал хорошего вина». Это его слова. Очевидно, не в настроении он тогда был или просто порисоваться захотелось. Косиц, тот молчун, из него слова не вытянешь. Но установки шефа разделяет полностью. У него тоже есть многолетняя подружка, вдова, троюродная сестра, кстати. А что, очень удобно, не нужно жениться.
По мнению Робби, теснее всего Косица и Туи связывают деньги. Ролло не просто посредник, собирающий «ренту», выплачиваемую некоторыми доверенными судьями из Палаты по рассмотрению общегражданских исков за возможность занимать свои места. За десять с лишним лет Робби никогда не замечал, чтобы Брендан за что-нибудь расплатился сам, даже за газету. Всеми финансами управляет Косиц. Расходы по хозяйству, счета за свет, телефон, банковские платежные поручения — все в его ведении. У Брендана нет никаких кредитных карт, и он крайне редко снимает деньги с текущего счета в банке. Еда, отдых, одежда, карточные долги в загородном клубе «Роб Рой» и даже то немногое, что он давал Констанце, всегда проходило через Ролло. «Забыл бумажник», — объяснял Брендан малознакомым, а остальным и объяснений не требовалось. Порой, ни с того ни с сего, он вдруг заговаривал об уроке своей матери, усвоенном во времена Великой депрессии: деньги надежнее хранить наличными, чем в банке. Робби не помнит, чтобы об этом упоминала сестра Брендана Шейла, мать Мортона. Нет, это являлось частью стратегии Брендана — всегда опережать предполагаемых врагов хотя бы на два шага.
Через несколько дней после передачи денег Уолтеру Вунчу мы собрались в конференц-зале Макманиса и внимательно выслушали рассказ Робби о Брендане, Косице и остальных. Предстояло обсудить замечание Уолтера, что Малатеста может залезть под панцирь и затаиться. Если так, то как быть с тремя фиктивными исками? Они пойдут насмарку, и придется менять всю стратегию. Ведь иски следовало подавать строго дозировано, чтобы не спугнуть компанию Туи и не вызывать ненужного интереса у Мортона. Да и коррумпированные судьи насторожатся, если Робби и Макманис начнут появляться перед ними в качестве истца и ответчика с такой же частотой, как Трейси и Хепберн на экране. Но на Стэна постоянно давили из Вашингтона, требуя двигать операцию вперед, и он работал. Несколько сотрудников — у Макманиса они никогда не появлялись — помогали ему каждые десять дней фабриковать новый иск.
К сожалению, эти иски распределялись между судьями не так, как хотелось бы. Три ушли к Малатесте, два — к Джиллиан Салливан, с которой пока вообще нельзя было «разговаривать», поскольку в данный момент она находилась под пристальным вниманием журналистов. Виной всему были несколько некорректных замечаний, которые она, видимо спьяну, сделала в адрес адвоката-латиноамериканца, опоздавшего на слушание дела. Только один иск передали нужному судье, Шерму Краудерзу, и ни одного — Барнетту Школьнику, единственному, кто принимал деньги непосредственно от Робби. Именно его Сеннетту не терпелось преподнести сомневающимся в Вашингтоне. Когда он заговорил о том, чтобы попытаться передать один или два иска от Малатесты Школьнику, Робби рассмеялся:
— Как вы это представляете, Стэн? Я звякну Ролло Косицу и скажу, что ФБР больше нравится судья Школьник? К тому же мне кажется, сейчас Косиц направляет «особые» иски Малатесте потому, что у того был большой перерыв. Он занимался рассмотрением крупного дела, связанного с правонарушением в области экологии, и, естественно, работать на сторону не мог.
— Но Уолтер, — заметил Макманис, — прямо заявил, что некоторое время Малатеста побоится принимать решения в пользу Фивора. Это может служить оправданием вашего разговора с Косицем. Придумайте что-нибудь. Скажите, что по одному из исков вам позарез нужен срочный результат.
Разумеется, Сеннетт поддержал Джима. Ему тоже хотелось поскорее пробить брешь в броне Брендана Туи. Но Робби продолжал настаивать, что это невозможно.
— Ничего не получится. Я, конечно, могу побеседовать с ним. Иногда он заходит в мой ресторан — ну, где я обычно провожу время, — и я угощаю его выпивкой. Но Ролло такой парень, понимаете, — говорит, только когда захочет. И я ему не звоню. Это исключено. И вообще, это будет против правил. Я не сумею его убедить. «Всегда играй только самого себя» — так учил Станиславский.
— Я думаю, у вас получится, Робби, — твердо произнес Макманис и снял очки. Он делал это всякий раз, когда на чем-нибудь сосредоточивался. Мне даже казалось, что очки у него — часть реквизита. — Не надо уменьшать свои способности. Вы замечательный актер. Просто нужно все обставить соответствующим образом. Ваша встреча с Косицем должна произойти случайно. И мы это устроим. — Он улыбнулся и кивнул в сторону Джо Амари. — Мы приставим к Косицу надежный «хвост», и когда он появится в нужном месте, вам позвонят.
До сих пор Джим на Фивора не давил. Он вообще был образцом здравомыслия и осмотрительности, но сейчас, очевидно, усмотрел в его поведении нечто особенное. И действительно, таким я Робби никогда не видел.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66