Я думал, мы здесь для того, чтобы выполнить задачу? Чтобы направить судьбу мира в другое русло?
Маккейн разглядывал свои ногти.
– Вы знаете, что я делаю все это не ради денег, Джон. Моя зарплата – это символ. Она показывает, что я – шеф самой крупной фирмы мира. С большим отрывом крупнейшей фирмы мира. Потому и зарплата моя должна быть самой большой в мире, с отрывом, это вы понимаете? Такие вещи не удержишь в тайне. И я не хочу держать это в тайне. Когда я буду сидеть напротив кого-то из этих ребят, которые обычно воображают о себе черт знает что, я хочу, чтобы он знал, что я зарабатываю в пятьдесят раз больше, чем он. Такова игра, Джон. Он будет это знать и чувствовать себя маленьким и сделает все, что я ему скажу.
Джон снова глянул на число. Сто миллионов долларов. Разумеется, теоретически он может не подписывать этот договор. Деньги принадлежат ему, фирма принадлежит ему, все здесь принадлежит ему – стул, на котором сидит Маккейн, бумага, на которой распечатан договор, ручка, которой он должен был поставить свою подпись. Он мог зачеркнуть число и написать другое, двадцать миллионов, например, или двадцать пять, а то и десять, что уже целая куча денег, и если Маккейн с этим не согласится, то их пути разойдутся.
Теоретически. Практически он только что купил мультинефтяную компанию, офисное здание в много миллионов, нанял людей и наподписывал договоров… Он затеял дела, с которыми одному ему не управиться. Обо всем, что касается бизнеса и экономики, у него более смутное представление, чем у Мурали, хозяина пиццерии. Он был бы не в состоянии вести дела газетного киоска, не говоря уже о предприятии, собственный капитал которого был больше, чем вместе взятый капитал трехсот следующих за ним по величине предприятий.
Он почувствовал, что ладони у него вспотели. Как будто от бумаги исходил жар. Он бросил на Маккейна взгляд, но тот сидел, отвернувшись.
В конце концов, высокая зарплата – лишь часть рафинированного плана поскорее выйти на большие деньги? Джон почему-то чувствовал себя загнанным в угол. Собственно, дело было даже не в деньгах, а в чувстве, что ты целиком в чьих-то руках. А в своих аргументах Маккейн, должно быть, даже прав.
Выбора у него не было.
Джон снова взял ручку, которая выпала у него при чтении договора.
– Ну да, – он сделал слабую попытку придать этому вид суверенного решения. – Вы правы. Если подумать о масштабах, то все соответствует. – Он раскрыл последнюю страницу и черкнул свою подпись на отведенной для нее строке, быстро повторил процедуру на двух остальных экземплярах, один положил себе в папку, а остальные протянул Маккейну, который взял их без видимого волнения чувств.
Какое-то время длилась неловкая пауза.
– О'кей, – сказал Джон с деланой легкостью, откинулся и хлопнул в ладоши. – Когда начнем? Какие у нас намерения с техасцами?
Маккейн поднялся из кресла:
– Мы приветливо поговорим с правлением, всем пожмем руки и потом половину из них уволим.
– Что? Почему? – Джон моргал. Ему показалось, что в помещении стало градуса на два холоднее. – Ведь они хорошо работали, если Exxon оказался таким прибыльным?
– Наверняка. Но это не основание. Основание состоит в том, что мы должны внятно дать им понять, что слово теперь за нами.
– То есть?
– Мы поставим несколько наших людей.
Джон поднял руку:
– Погодите. Мне это не нравится. Я не хочу заниматься этими абсурдными играми во власть.
Маккейн холодно смотрел на него сверху вниз.
– Джон, в вашем сознании крепко засело одно представление, от которого вам нужно как можно скорее избавиться. Это представление, что мы можем делать то, что задумали, и при этом оставаться милыми, приятными для всех ребятами. – Он отрицательно покачал головой. – Забудьте об этом. То, что нам предстоит, – не прогулка и уж точно не приятная. Нас будут ненавидеть. Наши имена станут ругательствами лет на сто, а то и навсегда. Черчилль в свое время пообещал нам кровь, пот и слезы, но эта метафора уже поизносилась; второй раз людей ею не проймешь. Мы можем ни у кого не спрашивать разрешения, мы должны добиться того, чего должны добиться, а это лишь вопрос власти, так точно. О власти, Джон, вам еще многое предстоит узнать. В этом я вижу часть моей задачи – научить вас всему, что знаю сам. – Он поднял вверх оба экземпляра договора о своем найме. – Вот это – первый урок. Что вы из него извлекли?
Джон наморщил лоб:
– Что вы имеете в виду?
– Я подсунул вам договор с чрезмерно завышенными требованиями по зарплате, и вы его подписали, хотя нашли их решительно неприемлемыми. Почему?
– Потому что ваши аргументы по некотором размышлении убедили меня.
Маккейн тонко улыбнулся:
– Неправда.
– Почему же? Не восставать же мне из-за нескольких миллионов…
– Это вы сами перед собой оправдываетесь. А правда такова: вы нашли мою зарплату чрезмерно высокой, но подумали, что у вас нет выбора и остается только принять мои условия. Другими словами, я был в более сильной позиции, хотя вы богатейший человек мира, а я голь перекатная. – Маккейн повернулся, сделал несколько шагов, остановился. – Хотите знать, как я это сделал?
У Джона отвисла челюсть, и ему не сразу удалось закрыть рот. Мало того, что Маккейн повозил его мордой об стол и огреб себе зарплату, которая в двести раз выше зарплаты американского президента, теперь он еще похваляется этим и хочет растолковать ему во всех подробностях, как он этот фокус проделал?
– Было бы интересно, – сипло сказал он.
– Вы сделали большую ошибку вначале, которую никогда больше не должны повторять. Элементарное правило, касающееся любых договоров. Вы затянули с заключением договора. За это время свершились многие факты, а свершившиеся факты не могут быть предметом переговоров. Я мог спокойно ждать, когда вы окажетесь в ситуации, когда вам не так просто встать и уйти. Но если вы начинаете переговоры без этой возможности – просто встать и уйти, – вы автоматически оказываетесь у короткого конца рычага. – Маккейн походил на профессора, который объясняет элементарные основы своего предмета. – Допустим, вы переезжаете в новую квартиру, не договорившись о квартплате. Если вы сначала переедете, то арендодатель может потребовать от вас чего угодно – любую плату, ежегодный косметический ремонт и так далее, потому что у вас нет альтернативы, какая была до вселения: закончить разговор и подыскать другую квартиру. Теперь ваша альтернатива – дорогой, хлопотный съезд с квартиры. Понимаете? Вы допустили, что состоялся факт, который ослабил вашу переговорную позицию.
– То есть нам следовало еще при первой встрече поговорить о вашей зарплате?
– В идеале, да, – кивнул Маккейн. – Тогда ваша позиция была оптимальной. Я всю свою жизнь посвятил идее, осуществить которую мог только с вашего согласия. Вы были богатейший в мире человек и не были во мне заинтересованы. Черт, да если бы вы потребовали, я согласился бы работать на вас бесплатно.
Джон вспомнил тот день, когда они с Марко прилетели в Лондон, впервые без ведома Вакки.
– Да, я не знаток в таких вопросах.
– Это не та способность, с которой рождаются на свет. Этому можно научиться. Курс как раз начался.
– У вас жесткие методы обучения.
– Но и предмет не менее жесткий, – сказал Маккейн. – Не правда ли, вы сегодня с этим договором подумали: «Что я буду делать, если он со всем этим бросит меня одного?»
Джон против воли кивнул:
– Что, по мне было видно?
– Нет. Просто я знал, что вы так подумаете. Но вы заметили, ведь я ничем не грозил? Это было бы шантажом. Если бы я сказал что-нибудь вроде: «Либо вы подписываете, либо я ухожу!», – это вызвало бы ваш протест. Моя власть состояла в том, что вы ясно представляли мои возможности и вашу ситуацию. Не упомянуть ни того, ни другого – это укрепляло мою позицию. Вы не знали, что бы я сделал, но знали, что я мог сделать. Аргументы, которые я привел, были хоть и существенными, но не решающими. Решающим было соотношение власти между нами на тот момент. – Маккейн сделал широкий жест в сторону окон. – В ближайшие месяцы мы будем много разъезжать и подолгу сидеть на переговорах. Важно, чтобы вы понимали, что при этом происходит. На самом деле происходит, я имею в виду.
Джон смотрел на него, пытаясь понять. Почему-то трудно было представить, что есть свои правила игры в том, как функционирует мир.
– Кто же из нас двоих от кого зависит? – спросил он. – На самом деле?
Маккейн пожал плечами.
– Как я это вижу, зависимость переменная. Вы не могли бы осуществить план без меня, без моего опыта, всей моей предварительной работы, а я без вас. Такое положение называется симбиозом.
Джон взял свой экземпляр договора о найме.
– Значит, мы его сейчас порвем?
Маккейн сложил свои договоры пополам вдоль листа и сунул их во внутренний карман пиджака.
– Ну что вы! – Он насмешливо улыбнулся. – Спишите это как плату за обучение.
* * *
Они слетали в Техас, пожали там руки всем членам правления Exxon, дружески улыбаясь, а когда сели, Маккейн зачитал имена тех, кто считался немедленно уволенным.
Это походило на казнь. Представители службы безопасности, которых Маккейн специально привез с собой, сопровождали уволенных к их кабинетам и столам, следя за тем, чтобы они взяли с собой только личные вещи и ни с кем не разговаривали, и не отходили от них до самой парковки. Компьютерщики позаботились о том, чтобы их пароли и коды доступа были тут же стерты. Джон сидел, не говоря ни слова, и следил за происходящим с непроницаемой миной.
Средства массовой информации терялись в догадках, поскольку не было ни интервью, ни официальных заявлений. «Чего хочет Фонтанелли?» – так был озаглавлен комментарий газеты Frankfurter Allgemeine.
Маккейн был в высшей степени доволен; отдельные статьи несколько дней лежали развернутыми на столе в его переговорном уголке. Джон спросил его, не боится ли он, что такого рода сообщения им только навредят.
– Да что вы, – отмахнулся тот. – Через неделю это будет уже вчерашний снег.
И так оно и было. В середине января шестидневная драма с заложниками в Чечне привела к кровавому исходу, когда русские войска сровняли село Первомайское с землей. В начале февраля Боинг-757 турецких авиалиний Birgen Air рухнул у берегов Доминиканской Республики. IRA после семнадцатимесячного перерыва устроила несколько взрывов в Лондоне с тремя погибшими и более чем сотней раненых. В середине февраля танкер Sea Empress под флагом Либерии налетел на скалу перед портом Милфорд в Уэльсе и залил нефтью гнездовья десяти тысяч морских птиц, а также заповедный участок побережья Пемброкшир. Эксперты считали эту катастрофу равной аварии Exxon Valdez 1989 года.
– Мы должны позаботиться о том, чтобы с нашими танкерами ничего подобного случиться не могло, – предложил Джон, с удивлением отмечая, с какой естественностью он уже может говорить о наших танкерах.
– Хорошая идея, – сказал Маккейн после короткого раздумья. – И еще должны дать соответствующую информацию в прессу.
Вскоре после этого появилось сообщение, что Fontanelli Enterprises будет перевозить сырую нефть только в танкерах, прошедших строгий контроль специально созданной службы безопасности и что уже запланировано строительство танкера с двойными стенками. Единственной реакцией стало некоторое падение курса акций Exxon.
20 марта британскому правительству пришлось согласиться, что связь между коровьим бешенством BSE и болезнью Якоба Кройтцфельдта у людей нельзя исключить, после чего Европейский союз установил запрет на экспорт и вынес распоряжение о принудительном забое четырех с половиной миллионов голов крупного рогатого скота. Видеть причину коровьего бешенства в неправильном откорме считалось между тем вопросом спорным.
– Самое время остановить этих политиков, – мрачно прокомментировал Маккейн, скомкал газету, швырнул ее в мусорную корзину – и попал с семи метров, что произвело на Джона впечатление.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114
Маккейн разглядывал свои ногти.
– Вы знаете, что я делаю все это не ради денег, Джон. Моя зарплата – это символ. Она показывает, что я – шеф самой крупной фирмы мира. С большим отрывом крупнейшей фирмы мира. Потому и зарплата моя должна быть самой большой в мире, с отрывом, это вы понимаете? Такие вещи не удержишь в тайне. И я не хочу держать это в тайне. Когда я буду сидеть напротив кого-то из этих ребят, которые обычно воображают о себе черт знает что, я хочу, чтобы он знал, что я зарабатываю в пятьдесят раз больше, чем он. Такова игра, Джон. Он будет это знать и чувствовать себя маленьким и сделает все, что я ему скажу.
Джон снова глянул на число. Сто миллионов долларов. Разумеется, теоретически он может не подписывать этот договор. Деньги принадлежат ему, фирма принадлежит ему, все здесь принадлежит ему – стул, на котором сидит Маккейн, бумага, на которой распечатан договор, ручка, которой он должен был поставить свою подпись. Он мог зачеркнуть число и написать другое, двадцать миллионов, например, или двадцать пять, а то и десять, что уже целая куча денег, и если Маккейн с этим не согласится, то их пути разойдутся.
Теоретически. Практически он только что купил мультинефтяную компанию, офисное здание в много миллионов, нанял людей и наподписывал договоров… Он затеял дела, с которыми одному ему не управиться. Обо всем, что касается бизнеса и экономики, у него более смутное представление, чем у Мурали, хозяина пиццерии. Он был бы не в состоянии вести дела газетного киоска, не говоря уже о предприятии, собственный капитал которого был больше, чем вместе взятый капитал трехсот следующих за ним по величине предприятий.
Он почувствовал, что ладони у него вспотели. Как будто от бумаги исходил жар. Он бросил на Маккейна взгляд, но тот сидел, отвернувшись.
В конце концов, высокая зарплата – лишь часть рафинированного плана поскорее выйти на большие деньги? Джон почему-то чувствовал себя загнанным в угол. Собственно, дело было даже не в деньгах, а в чувстве, что ты целиком в чьих-то руках. А в своих аргументах Маккейн, должно быть, даже прав.
Выбора у него не было.
Джон снова взял ручку, которая выпала у него при чтении договора.
– Ну да, – он сделал слабую попытку придать этому вид суверенного решения. – Вы правы. Если подумать о масштабах, то все соответствует. – Он раскрыл последнюю страницу и черкнул свою подпись на отведенной для нее строке, быстро повторил процедуру на двух остальных экземплярах, один положил себе в папку, а остальные протянул Маккейну, который взял их без видимого волнения чувств.
Какое-то время длилась неловкая пауза.
– О'кей, – сказал Джон с деланой легкостью, откинулся и хлопнул в ладоши. – Когда начнем? Какие у нас намерения с техасцами?
Маккейн поднялся из кресла:
– Мы приветливо поговорим с правлением, всем пожмем руки и потом половину из них уволим.
– Что? Почему? – Джон моргал. Ему показалось, что в помещении стало градуса на два холоднее. – Ведь они хорошо работали, если Exxon оказался таким прибыльным?
– Наверняка. Но это не основание. Основание состоит в том, что мы должны внятно дать им понять, что слово теперь за нами.
– То есть?
– Мы поставим несколько наших людей.
Джон поднял руку:
– Погодите. Мне это не нравится. Я не хочу заниматься этими абсурдными играми во власть.
Маккейн холодно смотрел на него сверху вниз.
– Джон, в вашем сознании крепко засело одно представление, от которого вам нужно как можно скорее избавиться. Это представление, что мы можем делать то, что задумали, и при этом оставаться милыми, приятными для всех ребятами. – Он отрицательно покачал головой. – Забудьте об этом. То, что нам предстоит, – не прогулка и уж точно не приятная. Нас будут ненавидеть. Наши имена станут ругательствами лет на сто, а то и навсегда. Черчилль в свое время пообещал нам кровь, пот и слезы, но эта метафора уже поизносилась; второй раз людей ею не проймешь. Мы можем ни у кого не спрашивать разрешения, мы должны добиться того, чего должны добиться, а это лишь вопрос власти, так точно. О власти, Джон, вам еще многое предстоит узнать. В этом я вижу часть моей задачи – научить вас всему, что знаю сам. – Он поднял вверх оба экземпляра договора о своем найме. – Вот это – первый урок. Что вы из него извлекли?
Джон наморщил лоб:
– Что вы имеете в виду?
– Я подсунул вам договор с чрезмерно завышенными требованиями по зарплате, и вы его подписали, хотя нашли их решительно неприемлемыми. Почему?
– Потому что ваши аргументы по некотором размышлении убедили меня.
Маккейн тонко улыбнулся:
– Неправда.
– Почему же? Не восставать же мне из-за нескольких миллионов…
– Это вы сами перед собой оправдываетесь. А правда такова: вы нашли мою зарплату чрезмерно высокой, но подумали, что у вас нет выбора и остается только принять мои условия. Другими словами, я был в более сильной позиции, хотя вы богатейший человек мира, а я голь перекатная. – Маккейн повернулся, сделал несколько шагов, остановился. – Хотите знать, как я это сделал?
У Джона отвисла челюсть, и ему не сразу удалось закрыть рот. Мало того, что Маккейн повозил его мордой об стол и огреб себе зарплату, которая в двести раз выше зарплаты американского президента, теперь он еще похваляется этим и хочет растолковать ему во всех подробностях, как он этот фокус проделал?
– Было бы интересно, – сипло сказал он.
– Вы сделали большую ошибку вначале, которую никогда больше не должны повторять. Элементарное правило, касающееся любых договоров. Вы затянули с заключением договора. За это время свершились многие факты, а свершившиеся факты не могут быть предметом переговоров. Я мог спокойно ждать, когда вы окажетесь в ситуации, когда вам не так просто встать и уйти. Но если вы начинаете переговоры без этой возможности – просто встать и уйти, – вы автоматически оказываетесь у короткого конца рычага. – Маккейн походил на профессора, который объясняет элементарные основы своего предмета. – Допустим, вы переезжаете в новую квартиру, не договорившись о квартплате. Если вы сначала переедете, то арендодатель может потребовать от вас чего угодно – любую плату, ежегодный косметический ремонт и так далее, потому что у вас нет альтернативы, какая была до вселения: закончить разговор и подыскать другую квартиру. Теперь ваша альтернатива – дорогой, хлопотный съезд с квартиры. Понимаете? Вы допустили, что состоялся факт, который ослабил вашу переговорную позицию.
– То есть нам следовало еще при первой встрече поговорить о вашей зарплате?
– В идеале, да, – кивнул Маккейн. – Тогда ваша позиция была оптимальной. Я всю свою жизнь посвятил идее, осуществить которую мог только с вашего согласия. Вы были богатейший в мире человек и не были во мне заинтересованы. Черт, да если бы вы потребовали, я согласился бы работать на вас бесплатно.
Джон вспомнил тот день, когда они с Марко прилетели в Лондон, впервые без ведома Вакки.
– Да, я не знаток в таких вопросах.
– Это не та способность, с которой рождаются на свет. Этому можно научиться. Курс как раз начался.
– У вас жесткие методы обучения.
– Но и предмет не менее жесткий, – сказал Маккейн. – Не правда ли, вы сегодня с этим договором подумали: «Что я буду делать, если он со всем этим бросит меня одного?»
Джон против воли кивнул:
– Что, по мне было видно?
– Нет. Просто я знал, что вы так подумаете. Но вы заметили, ведь я ничем не грозил? Это было бы шантажом. Если бы я сказал что-нибудь вроде: «Либо вы подписываете, либо я ухожу!», – это вызвало бы ваш протест. Моя власть состояла в том, что вы ясно представляли мои возможности и вашу ситуацию. Не упомянуть ни того, ни другого – это укрепляло мою позицию. Вы не знали, что бы я сделал, но знали, что я мог сделать. Аргументы, которые я привел, были хоть и существенными, но не решающими. Решающим было соотношение власти между нами на тот момент. – Маккейн сделал широкий жест в сторону окон. – В ближайшие месяцы мы будем много разъезжать и подолгу сидеть на переговорах. Важно, чтобы вы понимали, что при этом происходит. На самом деле происходит, я имею в виду.
Джон смотрел на него, пытаясь понять. Почему-то трудно было представить, что есть свои правила игры в том, как функционирует мир.
– Кто же из нас двоих от кого зависит? – спросил он. – На самом деле?
Маккейн пожал плечами.
– Как я это вижу, зависимость переменная. Вы не могли бы осуществить план без меня, без моего опыта, всей моей предварительной работы, а я без вас. Такое положение называется симбиозом.
Джон взял свой экземпляр договора о найме.
– Значит, мы его сейчас порвем?
Маккейн сложил свои договоры пополам вдоль листа и сунул их во внутренний карман пиджака.
– Ну что вы! – Он насмешливо улыбнулся. – Спишите это как плату за обучение.
* * *
Они слетали в Техас, пожали там руки всем членам правления Exxon, дружески улыбаясь, а когда сели, Маккейн зачитал имена тех, кто считался немедленно уволенным.
Это походило на казнь. Представители службы безопасности, которых Маккейн специально привез с собой, сопровождали уволенных к их кабинетам и столам, следя за тем, чтобы они взяли с собой только личные вещи и ни с кем не разговаривали, и не отходили от них до самой парковки. Компьютерщики позаботились о том, чтобы их пароли и коды доступа были тут же стерты. Джон сидел, не говоря ни слова, и следил за происходящим с непроницаемой миной.
Средства массовой информации терялись в догадках, поскольку не было ни интервью, ни официальных заявлений. «Чего хочет Фонтанелли?» – так был озаглавлен комментарий газеты Frankfurter Allgemeine.
Маккейн был в высшей степени доволен; отдельные статьи несколько дней лежали развернутыми на столе в его переговорном уголке. Джон спросил его, не боится ли он, что такого рода сообщения им только навредят.
– Да что вы, – отмахнулся тот. – Через неделю это будет уже вчерашний снег.
И так оно и было. В середине января шестидневная драма с заложниками в Чечне привела к кровавому исходу, когда русские войска сровняли село Первомайское с землей. В начале февраля Боинг-757 турецких авиалиний Birgen Air рухнул у берегов Доминиканской Республики. IRA после семнадцатимесячного перерыва устроила несколько взрывов в Лондоне с тремя погибшими и более чем сотней раненых. В середине февраля танкер Sea Empress под флагом Либерии налетел на скалу перед портом Милфорд в Уэльсе и залил нефтью гнездовья десяти тысяч морских птиц, а также заповедный участок побережья Пемброкшир. Эксперты считали эту катастрофу равной аварии Exxon Valdez 1989 года.
– Мы должны позаботиться о том, чтобы с нашими танкерами ничего подобного случиться не могло, – предложил Джон, с удивлением отмечая, с какой естественностью он уже может говорить о наших танкерах.
– Хорошая идея, – сказал Маккейн после короткого раздумья. – И еще должны дать соответствующую информацию в прессу.
Вскоре после этого появилось сообщение, что Fontanelli Enterprises будет перевозить сырую нефть только в танкерах, прошедших строгий контроль специально созданной службы безопасности и что уже запланировано строительство танкера с двойными стенками. Единственной реакцией стало некоторое падение курса акций Exxon.
20 марта британскому правительству пришлось согласиться, что связь между коровьим бешенством BSE и болезнью Якоба Кройтцфельдта у людей нельзя исключить, после чего Европейский союз установил запрет на экспорт и вынес распоряжение о принудительном забое четырех с половиной миллионов голов крупного рогатого скота. Видеть причину коровьего бешенства в неправильном откорме считалось между тем вопросом спорным.
– Самое время остановить этих политиков, – мрачно прокомментировал Маккейн, скомкал газету, швырнул ее в мусорную корзину – и попал с семи метров, что произвело на Джона впечатление.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114