Она даже отвернулась, разглядывая пышные растения между креслами и диванами – орхидеи и папоротники – под низко висящими лампами дневного света.
Ее провели в конференц-зал, от размеров которого у нее захватило дух, и потом в кабинеты. Кабинет Джона казался необитаемым, а маккейновский дышал неукротимой деятельностью. Карта мира за его гигантским письменным столом, раскрашенная красным цветом Фонтанелли, выдавала, что центр всего был именно здесь. А Джон зашел лишь в гости.
Потом спустились этажом ниже, в «Казино» – собственный маленький, роскошно оборудованный ресторан, где они вместе пообедали. Маккейн был обходителен, хотя бурная энергия, которую он излучал, в какие-то моменты подавляла. Он расспрашивал ее о жизни и предпочтениях и заинтересованно выслушивал ее ответы, хотя она не могла отделаться от чувства, что он давно знает все, что она ему рассказывает.
– Произошло много событий, пока вы отсутствовали, – сказал он Джону и одарил Урсулу улыбкой. – Но я не хочу нагонять ими скуку на вашу спутницу.
Джон серьезно кивнул:
– Скоро я вернусь к работе. Уже завтра, наверное.
– Спешка ни к чему, – отмахнулся Маккейн. – У нас все под контролем. И если я отвык от личной жизни, это не должно служить поводом так же губить и вашу.
Еда была хорошая. Вид из окон умопомрачительный. Маккейн рекомендовал ей отправиться в основательный шопинг-тур, а потом познакомиться с культурной жизнью Лондона.
– Я, правда, больше не слежу за событиями, – признался он, – но говорят, они есть.
Урсула пообещала подумать об этом.
– Интересный человек, этот Маккейн, – сказала она Джону на обратном пути в замок.
– Можно сказать и так, – кивнул он.
– В принципе все делает он, не так ли? Ведет все дела. Все решает.
– Да, но без моей подписи ничего не делается, – забеспокоился Джон.
Урсула внимательно оглядела его. Кажется, эта тема была для него неприятна.
– Я не собиралась тебя критиковать, – сказала она. – Я только спросила, чтобы понять, что происходит.
Вид у Джона был мрачный.
– Он управляющий директор предприятия, то есть руководит делами. Но он мой наемный сотрудник. А принадлежит все мне.
– Но ты подписываешь то, что он перед тобой положит, так? Или иногда говоришь: «Нет, мы поступим иначе»?
– Я всегда могу это сказать, естественно. Просто пока не было таких ситуаций. Поскольку он случайно оказался очень подходящим работником, и глупости не приходят ему в голову.
Она затронула его больное место, это было ясно. Рану, о которой Джон сам не подозревал.
– Ты разве можешь об этом судить? – спросила она с жестокостью, неизвестно откуда взявшейся в ней. – Я хочу сказать, ведь ты не изучал ни экономику, ни производство…
– Мне это и не надо, – перебил ее Джон. – Я до такой степени богат, просто по-свински, что мне вообще незачем ни знать, ни уметь что-нибудь. И мне принадлежит половина мира. В этом и состоит самое безумное.
Она непроизвольно задержала дыхание.
– Судя по тому, как это прозвучало, – осторожно сказала она, – ты не очень счастлив этим.
– Совсем не счастлив. – Он устремил взгляд вперед. – Три года назад я был развозчиком пиццы. Нужно время, чтобы вжиться в эту ситуацию. Это не делается в один день. – Он сделал неопределенный жест. – Ясно, Маккейн все это изучал, он может все, имеет грандиозные планы. Моим единственным решением было дать ему свободу действий.
Она потянулась к нему, положила ладонь на его руку.
– Все хорошо, – тихо сказала она.
Он покосился на нее.
– Но теперь все будет по-другому, – заявил он. – Впредь я буду вникать во все детали.
* * *
Было как всегда, только лучше. Радостно было идти на работу, когда позади осталась чудесная ночь, а дома – чудесная женщина. Джон приветствовал каждого встречного лучистой улыбкой; поднимаясь на лифте, чувствовал, как к нему возвращается грандиозное победное чувство, а шагнув в кабинет Маккейна, крикнул:
– Ну? Есть у нас план?
Маккейн как раз собирался звонить по телефону, но снова отложил трубку и смотрел на него, озадаченно подняв брови:
– План? Он всегда у нас был.
Джон отрицательно помотал головой:
– Нет, я имею в виду профессора Коллинза. Ведь он уже должен завершить свои расчеты?
– А, это, – Маккейн медленно кивнул. – Да, конечно. Я в прошлую пятницу ездил к нему. Они закончили с первой фазой. Мы с ним до полуночи обсуждали результаты.
– И что?
Маккейн неторопливо перекладывал на своем столе стопки документов, но при этом не возникало впечатления, что он ищет что-то определенное.
– Странное дело с этими компьютерами. Они, разумеется, не породили никакой идеи. Но если они с тупым упорством пересчитывают все возможные комбинации всех выходных данных, они делают это совершенно бесстрастно и без всякого предубеждения. Они не думают: «Ах, это все равно ничего не даст!» – они пережевывают цифры и выплевывают результаты. И бывает, что они таким образом находят то, чего и ожидать было нельзя, и наводят тебя на идеи, к каким сам бы ты никогда не пришел. – Он поднял взгляд, смотрел на Джона и, казалось, подбирал слова. – Помните первые дни здесь, в Лондоне? Как я вам говорил, что наступит время, когда американские зерновые закрома будут представлять собой большее могущество, чем авианосцы ВМФ США? Это и есть отправная точка.
– Закрома или авианосцы?
– И то, и другое. В принципе все очень просто. Численность народонаселения растет, площади полезной пахотной земли сокращаются. Какое логическое следствие? Весь мир вынужден поднимать урожайность. Но традиционными методами многого уже не добьешься. Что тогда остается?
Джон скрестил на груди руки.
– Голод, я бы сказал.
– Голод – или генная техника.
– Генная техника? – Он озадаченно моргал. – Вы же всегда говорили, что эта область не представляет для нас интереса.
– С прошлой пятницы представляет. С прошлой пятницы эта область вообще стала для нас самой интересной. – Маккейн хитро улыбнулся. – Методами генной техники можно вывести более урожайные сорта растений, которые к тому же более устойчивы к болезням, вредителям и другим негативным воздействиям среды, чем все, чего может добиться нормальная селекция. – Он поучительно поднял указательный палец. – И прежде всего: соответствующий генетический код можно запатентовать. Это значит, никто, кроме нас, не может выращивать эту культуру. И никто не сможет обходиться без нашего посевного материала, просто потому, что проблема урожайности будет вынуждать. Разве это для нас не благоприятная позиция?
Джон кивнул:
– Благоприятная – не то слово.
– Более того. Рынок семян сейчас принадлежит всего нескольким, немногим производителям…
– …которых мы скупим… – усмехнулся Джон.
– Разумеется. Но интересно то, что уже сегодняшнее состояние селекции позволяет выводить сорта, так называемые гибриды – бесплодные скрещивания близких родственных видов. Проще говоря, дело поставлено так, что вы покупаете семена, из которых вырастает великолепное зерно или овощи, но они в свою очередь не дают семян, а если и дают, то эти семена бесплодны.
– То есть придется покупать новые семена для каждого нового урожая, – с удивлением вывел Джон.
– Свойство, которое, разумеется, можно привить и генетически измененным семенам, – кивнул Маккейн. – И это означает, что мы можем ввести абсолютный контроль.
Джон упал в кресло, закинул руки за голову и потрясенно смотрел на Маккейна.
– Это гениально. Государства будут вынуждены делать то, чего захотим мы, в противном случае они больше не получат от нас посевной материал.
– Хотя мы, разумеется, никогда не будем открыто грозить этим.
– Разумеется, нет. Когда начинаем?
– Я уже начал. К сожалению, биржевые цены этих геннотехнических фирм, мягко говоря, чрезмерны. Мы не преминем вышибить пару участников. И мы должны быть готовы к тому, что снова вызовем раздражение. Это значит, что мы должны сохранить за собой средства массовой информации, чтобы иметь возможность приглушить его.
– Раздражение? Кто же будет возражать против того, что мы будем улучшать семенной материал?
– Генные инженеры – редкость, и в настоящее время они в основном работают в медицинских исследованиях. Нам придется порушить несколько исследовательских проектов, чтобы забрать к себе подходящих специалистов. – Маккейн потер нос. – В первую очередь я имею в виду специалистов по исследованию СПИДа.
* * *
Урсула смотрела на Джона через великолепно накрытый обеденный стол. Он вернулся из Лондона в приподнятом настроении, упомянул некий гениальный план, который приведет к исполнению пророчества, и эйфория у него была, как у наркомана под дозой.
– Тебе нравится здесь жить? – спросила она, когда все официанты как раз вышли.
Он оторвался от своего десерта.
– А что? Замок, это же здорово? Как в сказке.
– Вот именно, как в сказке. Я сегодня все осмотрела.
– Скажи еще, что на это хватило одного дня! Я разочарован.
Она вздохнула.
– Ты сам-то видел это хоть раз? Ты во все комнаты заглянул?
– Во все комнаты? – Он пожал плечами: – Не знаю.
– Джон, я видела коридоры, где на всех дверных ручках лежит пыль. Дюжины комнат просто пустые, в них ничего нет.
Он ничего не понимал.
– Пыль на дверных ручках? – Он наморщил лоб. – Ну, это уже слишком. За что же я плачу всем этим людям?
– Ты платишь им за то, что они поддерживают в порядке замок, который для тебя слишком велик, – мрачно сказала Урсула.
Джон облизал ложечку.
– Знаешь, где мне нравилось больше всего? – сказал он. – В моем доме в Портесето. Я должен тебе его показать. Там правда хорошо. На юге. В Италии. И он совсем не большой. Такой, как надо.
– Тогда почему ты там не живешь? Если тебе там нравится?
Он посмотрел на нее, как на глупышку.
– Потому что мой штаб здесь, в Лондоне. И потому, что, если уж быть точным, дом в Портесето мне не по рангу.
– Не по рангу? Понятно. И кто определяет, что тебе по рангу, а что нет?
Джон взял свой бокал и разглядывал золотистое вино.
– Видишь ли, я самый богатый в мире человек. И надо, чтобы это было видно. Это психологически важно – производить на людей впечатление.
– Почему это так важно? То, что ты самый богатый человек в мире, известно каждому школьнику; тебе это больше не нужно никому доказывать. И, кроме того, кто тебя здесь видит? Ближайшая улица в трех километрах.
Он терпеливо смотрел на нее.
– Здесь, например, однажды был премьер-министр. Не Блэр, а предыдущий, Мейджор. На него это произвело впечатление, поверь мне. И это было важно. – Он самоотверженно вздохнул. – Это все является частью плана Маккейна. Мне самому пришлось к этому всему привыкать. Эй, послушай, я сын сапожника из Джерси, ты думаешь, я вырос с золотой ложкой во рту?
Она невольно рассмеялась, глядя на его веселую гримасу. Может, подумала она, ей действительно все видится в слишком уж мрачном свете. Она вспомнила свое собственное детство и как часто за столом речь шла о том, как что-то достать и через кого. Дефицит был повседневностью, как и постоянная нужда. Правда, после Объединения все изменилось, но внезапная перестройка и приспособление к миру избытка тоже дались им не так легко.
* * *
Спускаться в «Казино» они позволяли себе, только когда принимали важных гостей. А в остальное время возвращались к своим привычкам, и в обеденный перерыв для них накрывали небольшую закуску прямо в конференц-зале.
– Вам ведь ясно, что денег в действительности не становится больше? – спросил Джон в один из таких моментов.
Маккейн жевал, глядя на него:
– Что вы имеете в виду?
– Ведь как говорят: несите деньги в банк, чтобы они приносили проценты. Но если я положу деньги на счет, то проценты, которые я за них получу, возьмут у других людей. Которые должны их заработать. – Джон в нескольких словах обрисовал познания, полученные на Панглаване, не вдаваясь в подробности и не упоминая о том, какой шок он испытал при этом открытии:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114
Ее провели в конференц-зал, от размеров которого у нее захватило дух, и потом в кабинеты. Кабинет Джона казался необитаемым, а маккейновский дышал неукротимой деятельностью. Карта мира за его гигантским письменным столом, раскрашенная красным цветом Фонтанелли, выдавала, что центр всего был именно здесь. А Джон зашел лишь в гости.
Потом спустились этажом ниже, в «Казино» – собственный маленький, роскошно оборудованный ресторан, где они вместе пообедали. Маккейн был обходителен, хотя бурная энергия, которую он излучал, в какие-то моменты подавляла. Он расспрашивал ее о жизни и предпочтениях и заинтересованно выслушивал ее ответы, хотя она не могла отделаться от чувства, что он давно знает все, что она ему рассказывает.
– Произошло много событий, пока вы отсутствовали, – сказал он Джону и одарил Урсулу улыбкой. – Но я не хочу нагонять ими скуку на вашу спутницу.
Джон серьезно кивнул:
– Скоро я вернусь к работе. Уже завтра, наверное.
– Спешка ни к чему, – отмахнулся Маккейн. – У нас все под контролем. И если я отвык от личной жизни, это не должно служить поводом так же губить и вашу.
Еда была хорошая. Вид из окон умопомрачительный. Маккейн рекомендовал ей отправиться в основательный шопинг-тур, а потом познакомиться с культурной жизнью Лондона.
– Я, правда, больше не слежу за событиями, – признался он, – но говорят, они есть.
Урсула пообещала подумать об этом.
– Интересный человек, этот Маккейн, – сказала она Джону на обратном пути в замок.
– Можно сказать и так, – кивнул он.
– В принципе все делает он, не так ли? Ведет все дела. Все решает.
– Да, но без моей подписи ничего не делается, – забеспокоился Джон.
Урсула внимательно оглядела его. Кажется, эта тема была для него неприятна.
– Я не собиралась тебя критиковать, – сказала она. – Я только спросила, чтобы понять, что происходит.
Вид у Джона был мрачный.
– Он управляющий директор предприятия, то есть руководит делами. Но он мой наемный сотрудник. А принадлежит все мне.
– Но ты подписываешь то, что он перед тобой положит, так? Или иногда говоришь: «Нет, мы поступим иначе»?
– Я всегда могу это сказать, естественно. Просто пока не было таких ситуаций. Поскольку он случайно оказался очень подходящим работником, и глупости не приходят ему в голову.
Она затронула его больное место, это было ясно. Рану, о которой Джон сам не подозревал.
– Ты разве можешь об этом судить? – спросила она с жестокостью, неизвестно откуда взявшейся в ней. – Я хочу сказать, ведь ты не изучал ни экономику, ни производство…
– Мне это и не надо, – перебил ее Джон. – Я до такой степени богат, просто по-свински, что мне вообще незачем ни знать, ни уметь что-нибудь. И мне принадлежит половина мира. В этом и состоит самое безумное.
Она непроизвольно задержала дыхание.
– Судя по тому, как это прозвучало, – осторожно сказала она, – ты не очень счастлив этим.
– Совсем не счастлив. – Он устремил взгляд вперед. – Три года назад я был развозчиком пиццы. Нужно время, чтобы вжиться в эту ситуацию. Это не делается в один день. – Он сделал неопределенный жест. – Ясно, Маккейн все это изучал, он может все, имеет грандиозные планы. Моим единственным решением было дать ему свободу действий.
Она потянулась к нему, положила ладонь на его руку.
– Все хорошо, – тихо сказала она.
Он покосился на нее.
– Но теперь все будет по-другому, – заявил он. – Впредь я буду вникать во все детали.
* * *
Было как всегда, только лучше. Радостно было идти на работу, когда позади осталась чудесная ночь, а дома – чудесная женщина. Джон приветствовал каждого встречного лучистой улыбкой; поднимаясь на лифте, чувствовал, как к нему возвращается грандиозное победное чувство, а шагнув в кабинет Маккейна, крикнул:
– Ну? Есть у нас план?
Маккейн как раз собирался звонить по телефону, но снова отложил трубку и смотрел на него, озадаченно подняв брови:
– План? Он всегда у нас был.
Джон отрицательно помотал головой:
– Нет, я имею в виду профессора Коллинза. Ведь он уже должен завершить свои расчеты?
– А, это, – Маккейн медленно кивнул. – Да, конечно. Я в прошлую пятницу ездил к нему. Они закончили с первой фазой. Мы с ним до полуночи обсуждали результаты.
– И что?
Маккейн неторопливо перекладывал на своем столе стопки документов, но при этом не возникало впечатления, что он ищет что-то определенное.
– Странное дело с этими компьютерами. Они, разумеется, не породили никакой идеи. Но если они с тупым упорством пересчитывают все возможные комбинации всех выходных данных, они делают это совершенно бесстрастно и без всякого предубеждения. Они не думают: «Ах, это все равно ничего не даст!» – они пережевывают цифры и выплевывают результаты. И бывает, что они таким образом находят то, чего и ожидать было нельзя, и наводят тебя на идеи, к каким сам бы ты никогда не пришел. – Он поднял взгляд, смотрел на Джона и, казалось, подбирал слова. – Помните первые дни здесь, в Лондоне? Как я вам говорил, что наступит время, когда американские зерновые закрома будут представлять собой большее могущество, чем авианосцы ВМФ США? Это и есть отправная точка.
– Закрома или авианосцы?
– И то, и другое. В принципе все очень просто. Численность народонаселения растет, площади полезной пахотной земли сокращаются. Какое логическое следствие? Весь мир вынужден поднимать урожайность. Но традиционными методами многого уже не добьешься. Что тогда остается?
Джон скрестил на груди руки.
– Голод, я бы сказал.
– Голод – или генная техника.
– Генная техника? – Он озадаченно моргал. – Вы же всегда говорили, что эта область не представляет для нас интереса.
– С прошлой пятницы представляет. С прошлой пятницы эта область вообще стала для нас самой интересной. – Маккейн хитро улыбнулся. – Методами генной техники можно вывести более урожайные сорта растений, которые к тому же более устойчивы к болезням, вредителям и другим негативным воздействиям среды, чем все, чего может добиться нормальная селекция. – Он поучительно поднял указательный палец. – И прежде всего: соответствующий генетический код можно запатентовать. Это значит, никто, кроме нас, не может выращивать эту культуру. И никто не сможет обходиться без нашего посевного материала, просто потому, что проблема урожайности будет вынуждать. Разве это для нас не благоприятная позиция?
Джон кивнул:
– Благоприятная – не то слово.
– Более того. Рынок семян сейчас принадлежит всего нескольким, немногим производителям…
– …которых мы скупим… – усмехнулся Джон.
– Разумеется. Но интересно то, что уже сегодняшнее состояние селекции позволяет выводить сорта, так называемые гибриды – бесплодные скрещивания близких родственных видов. Проще говоря, дело поставлено так, что вы покупаете семена, из которых вырастает великолепное зерно или овощи, но они в свою очередь не дают семян, а если и дают, то эти семена бесплодны.
– То есть придется покупать новые семена для каждого нового урожая, – с удивлением вывел Джон.
– Свойство, которое, разумеется, можно привить и генетически измененным семенам, – кивнул Маккейн. – И это означает, что мы можем ввести абсолютный контроль.
Джон упал в кресло, закинул руки за голову и потрясенно смотрел на Маккейна.
– Это гениально. Государства будут вынуждены делать то, чего захотим мы, в противном случае они больше не получат от нас посевной материал.
– Хотя мы, разумеется, никогда не будем открыто грозить этим.
– Разумеется, нет. Когда начинаем?
– Я уже начал. К сожалению, биржевые цены этих геннотехнических фирм, мягко говоря, чрезмерны. Мы не преминем вышибить пару участников. И мы должны быть готовы к тому, что снова вызовем раздражение. Это значит, что мы должны сохранить за собой средства массовой информации, чтобы иметь возможность приглушить его.
– Раздражение? Кто же будет возражать против того, что мы будем улучшать семенной материал?
– Генные инженеры – редкость, и в настоящее время они в основном работают в медицинских исследованиях. Нам придется порушить несколько исследовательских проектов, чтобы забрать к себе подходящих специалистов. – Маккейн потер нос. – В первую очередь я имею в виду специалистов по исследованию СПИДа.
* * *
Урсула смотрела на Джона через великолепно накрытый обеденный стол. Он вернулся из Лондона в приподнятом настроении, упомянул некий гениальный план, который приведет к исполнению пророчества, и эйфория у него была, как у наркомана под дозой.
– Тебе нравится здесь жить? – спросила она, когда все официанты как раз вышли.
Он оторвался от своего десерта.
– А что? Замок, это же здорово? Как в сказке.
– Вот именно, как в сказке. Я сегодня все осмотрела.
– Скажи еще, что на это хватило одного дня! Я разочарован.
Она вздохнула.
– Ты сам-то видел это хоть раз? Ты во все комнаты заглянул?
– Во все комнаты? – Он пожал плечами: – Не знаю.
– Джон, я видела коридоры, где на всех дверных ручках лежит пыль. Дюжины комнат просто пустые, в них ничего нет.
Он ничего не понимал.
– Пыль на дверных ручках? – Он наморщил лоб. – Ну, это уже слишком. За что же я плачу всем этим людям?
– Ты платишь им за то, что они поддерживают в порядке замок, который для тебя слишком велик, – мрачно сказала Урсула.
Джон облизал ложечку.
– Знаешь, где мне нравилось больше всего? – сказал он. – В моем доме в Портесето. Я должен тебе его показать. Там правда хорошо. На юге. В Италии. И он совсем не большой. Такой, как надо.
– Тогда почему ты там не живешь? Если тебе там нравится?
Он посмотрел на нее, как на глупышку.
– Потому что мой штаб здесь, в Лондоне. И потому, что, если уж быть точным, дом в Портесето мне не по рангу.
– Не по рангу? Понятно. И кто определяет, что тебе по рангу, а что нет?
Джон взял свой бокал и разглядывал золотистое вино.
– Видишь ли, я самый богатый в мире человек. И надо, чтобы это было видно. Это психологически важно – производить на людей впечатление.
– Почему это так важно? То, что ты самый богатый человек в мире, известно каждому школьнику; тебе это больше не нужно никому доказывать. И, кроме того, кто тебя здесь видит? Ближайшая улица в трех километрах.
Он терпеливо смотрел на нее.
– Здесь, например, однажды был премьер-министр. Не Блэр, а предыдущий, Мейджор. На него это произвело впечатление, поверь мне. И это было важно. – Он самоотверженно вздохнул. – Это все является частью плана Маккейна. Мне самому пришлось к этому всему привыкать. Эй, послушай, я сын сапожника из Джерси, ты думаешь, я вырос с золотой ложкой во рту?
Она невольно рассмеялась, глядя на его веселую гримасу. Может, подумала она, ей действительно все видится в слишком уж мрачном свете. Она вспомнила свое собственное детство и как часто за столом речь шла о том, как что-то достать и через кого. Дефицит был повседневностью, как и постоянная нужда. Правда, после Объединения все изменилось, но внезапная перестройка и приспособление к миру избытка тоже дались им не так легко.
* * *
Спускаться в «Казино» они позволяли себе, только когда принимали важных гостей. А в остальное время возвращались к своим привычкам, и в обеденный перерыв для них накрывали небольшую закуску прямо в конференц-зале.
– Вам ведь ясно, что денег в действительности не становится больше? – спросил Джон в один из таких моментов.
Маккейн жевал, глядя на него:
– Что вы имеете в виду?
– Ведь как говорят: несите деньги в банк, чтобы они приносили проценты. Но если я положу деньги на счет, то проценты, которые я за них получу, возьмут у других людей. Которые должны их заработать. – Джон в нескольких словах обрисовал познания, полученные на Панглаване, не вдаваясь в подробности и не упоминая о том, какой шок он испытал при этом открытии:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114