Чувствовалось, что подобных вопросов за последнее время ей задавали много, и она «набила руку» на ответах… РУ-КУ. Руку она набила. Беда просто какая-то! всюду вылезает эта рука. И скрепляет нашу дружбу рукопожатием.
Когда они уходили, Алена явно испытывала облегчение. Андрей тоже.
***
— Это ужасно, — сказала Галина. Они шли тоннелем под галереей. Свод отражал стук Галиных каблуков.
— Что ужасно? — спросил Андрей.
— Все. Все ужасно. Но особенно — рука в холодильнике. Как она может спать в квартире, где хранится эта рука?
Андрей пожал плечами, не ответил.
— Наверное, — сказала Галя, — ей уже все равно. Она пережила такую трагедию, что теперь ей уже все равно. Несчастная женщина!
Они вышли из туннеля. Поднялись по лестнице на бульвар. Стайка цыганок все так же кучковалась на остановке… Увидев Обнорского с Галиной, одна из них сразу направилась им навстречу. «Вот тебя только не хватало, — подумал Обнорский раздраженно. — Сколько они уже на этой остановке трутся? Все уехать не могут?»
— Ай, молодые! — сказала цыганка. — Ай, красивые!… Погадаю вам. Всю правду расскажу, счастье нагадаю.
— В другой раз, — буркнул Андрей.
Он пытался обойти цыганку, но та уверенно преградила дорогу. От остановки спешили еще две… Табор прямо.
— Некогда, некогда, — говорил Обнорский, но цыганки уже окружили, уже лопотали все разом, наперебой, хватали за руки.
— Пусть погадают, Андрюша, — сказала вдруг Галина. Андрей посмотрел на нее удивленно: ты что? Ты же просвещенный журналист. Эмансипированная образованная женщина из самого конца двадцатого века…
— Пусть погадают… Я так хочу.
— Ну, — нехотя сказал он, — пусть… Нижний астрал, бубен верхнего мира… Все решено Верховными, а мы лишь читаем их знаки…
— Зачем так говоришь? — вскинулась одна из цыганок. — Всю правду узнаешь, жизнь старую и новую узнаешь. Положи на ладонь денежку, какую не жалко.
Андрей усмехнулся и положил на ладонь одну гривну. С купюры строго смотрел Володимир Великий.
— Сумочку, — сказал он Галине, — сумочку держи крепче. Рот не раскрывай.
Обернулся к цыганке:
— Ну так что там в моей старой жизни, Кассандра? Что ты видишь?
Гадалка стрельнула на Андрея живыми темными глазами, придала лицу сосредоточенное выражение… А гривна как-то совсем незаметно исчезла с ее ладони. Была — и не стало ее. Как ветром сдуло.
— О! — сказала цыганка. — Я вижу все. Вижу много крови во тьме египетской, африканской (Андрей ощутил, с какой неожиданной силой сжимает узкая рука женщины его запястье). Вижу путь воина. Ты воин, Андрей… Ты воин. (Обнорский стиснул зубы. Цыганка посмотрела ему в лицо — глаза жгли.) Ты видел много смертей — и друзей, и врагов. И сам пережил две смерти… (Встало перед глазами лицо Куки…) А третья рядом уже. Третью не пережить. Никому это не дано. Кроме бессмертных. Ты — человек. Ты — смертен. Рядом смерть твоя ходит… Тебя ищет.
Цыганка говорила медленно и глухо. Как будто была в трансе. С ужасом глядела на нее Галина. Цыганка стискивала руку Андрея очень крепко.
— Ты приехал сюда с севера. Приехал искать чужую смерть. А уже твоя ищет тебя. Спасайся, воин… Беги на север.
Обнорский резко вырвал руку. Перед глазами плыли темные круги, болела голова.
— Спасайся, Андрей… беги!
— Кто тебя прислал? — спросил Обнорский. — Кто велел меня «закошмарить»?
Он схватил цыганку за плечо. Вздрогнуло монисто на груди, качнулись серьги в ушах. Гадалка болезненно скривила рот, и Андрей подумал, что она, кажется, действительно в трансе… Две других цыганки загалдели, стали хватать Андрея за одежду, за руки. Говорили много, наперебой. Одна по-русски, другая на древнем певучем языке. С ужасом смотрела на них Галина.
Цыганки ушли по залитой закатом улице. Длинные юбки мели тротуар, горели шали. Двое поддерживали третью — ту, что гадала Андрею. Обнорский ошалело потряс головой. Встряхнул занемевшую руку. Всхлипнула Галина.
— …твою! — сказал Обнорский. — Нормально… Называется — черную метку вручили.
А группа цыганок удалялась, удалялась… На фоне заката они казались черными птицами.
— Табор уходит в небо, — пробормотал Андрей.
***
Вечером Андрей рассказал Николаю о Затуле, руке в холодильнике и гадалке. Они сидели в кухне квартиры, которую сняла для них Галина. В этой самой квартире Повзло и Зверев жили во время первой своей командировки.
Квартирка стоила шестьсот баксов в месяц. Но поскольку сняли ее на короткий и неопределенный срок, оплата начислялась посуточно, по шестьдесят пять баксов в сутки… Ну-ка умножим на тридцать… Ого! Но все равно дешевле, чем снимать два номера в гостинице.
Обнорский и Повзло сидели в кухне, пили «Черниговское». Андрей рассказал о своих приключениях.
— Думаешь, что цыганка — подстава? — спросил Коля.
— Не думаю — убежден.
— Аргументируй.
— Ну во-первых, этих цыганок я засек, еще когда был на балконе. Они уже паслись на остановке. И спустя сорок минут они тоже были там же… Что же они — автобус ждали целый час? Во-вторых, сразу ринулись к нам. В-третьих, сразу после «гадания» отвалили. В-четвертых, осведомлены о моей биографии… Видимо, в самых общих чертах, но все-таки осведомлены.
— А ты, — спросил Коля, — не допускаешь, что она действительно может что-то такое? Типа проникать в прошлое… ворожить…
Обнорский сделал глоток пива, ответил:
— А черт его знает, Коля. Что-то она, конечно, умеет. Цыгане же веками этим бизнесом занимаются. Я определенно ощущал некое воздействие. Глаза у нее ведьмины, да и рука у меня по-настоящему онемела… Выбрали ее, видимо, не случайно. Да и уходила она как будто обессиленная. Выстрелила в меня какой-то энергией, и ей самой поплохело. Но информацию о моей биографии ей, скорее всего, передали. Она даже говорила так, как будто повторяла чужие слова. Так гадалки не говорят.
— А ты знаешь, как гадалки говорят? — скептически спросил Коля и налил в бокалы «Черниговского».
— Не знаю. Я к гадалкам не хожу.
— Ну вот!
— Но в «бубен Верхнего Мира» я никогда не поверю. И тебе не дам. Иначе — сами скоро шаманить начнем.
— Мудрено все это, Андрюхин. Больно уж сложно. Можно ведь элементарно позвонить по телефону из автомата. Сказать: вы, мальчиши, валите из Киева по-быстрому. Иначе — грохнем. Согласен?
— Согласен, — кивнул Обнорский.
— Ну вот, — удовлетворенно сказал Коля.
— Но факт имел место, Колюхин. Была гадалка со странным своим гаданием и не менее странным пророчеством.
— Испугался? Пророчества неграмотной цыганки испугался?
— Да, испугался. Не пророчества, конечно…
— А чего же?
— Того, что мы попали в поле зрения неких серьезных людей. По всей видимости — СТРУКТУРЫ. И люди из этой СТРУКТУРЫ намекнули нам… пока только намекнули. Артистично. Без дешевых звонков с угрозами… Так вот, нам намекнули, что наше расследование нежелательно.
— А по телефону, — сказал Коля, — хуже? Менее артистично?
— Прямолинейно. И, кстати, дает нам право поднять шум. А с гадалкой и шума поднять нельзя. Все скажут: совсем с ума сошли, шизанутой гадалки испугались… Согласись, что всерьез такое заявление не примут?
Обнорский встал, прошелся по кухне с бокалом пива в руке, остановился у окна. Окно выходило во двор, открывая вид на крыши, усеянные антеннами.
— Как сказать, — сказал Коля. — Возможно, что и примут. Обстановка складывается определенно истерическая. Тут всякое лыко в строку. Экстрасенсы изо всех щелей прут, как тараканы… Может быть, именно история с загадочной гадалкой пришлась бы ко двору.
— М-да, — сказал Андрей и обернулся. — Сегодня-то она определенно была к месту. Только что мы «поручкались» с Горделадзе, а вслед за этим вылезла цыганка… Галина была почти в истерике. Предложила мне отказаться от расследования… Нормально?
— Чего хочет женщина — того хочет Бог.
— Но мы-то не женщины и дело бросить не можем.
— Да уж. Назвался груздем — полезай в кузов, — сказал Коля.
— А коли взялся за грудь — говори хоть что-нибудь, — подхватил Обнорский.
— Однако ж и другое сказано: семь раз отмерь…
— А вылетит — не поймаешь… Но важнее для нас сейчас другая истина: один в поле не воин. Надо подтянуть из Питера Зверева и Каширина. Думаю, пора «браться за грудь» плотно, бригадным подрядом. — Обнорский вернулся к столу, сел, поставил бокал. — Ты, Коля, свою линию — «политику» — продолжай, но необходимо, видимо, включать оперативные методы — анализировать распечатки телефонных переговоров всех причастных лиц, проверять биографии, выявлять компромат… Нам с тобой вдвоем это не потянуть.
— Зверев, скорее всего, откажется, — ответил Повзло. — Он очень скептически отнесся к «делу Горделадзе» еще в наш первый приезд.
— Вольному воля, — сказал Обнорский. — Принуждать не будем, но поговорить с Саней я попробую. В понедельник я все равно улетаю в Питер, у меня лекция в университете, и отменить ее я не могу. Вот тогда с Сашкой и поговорю.
— Валяй… говори. Но он не согласится.
— Посмотрим. А теперь расскажи-ка, как ты пообщался с господином Матецким, — сказал Андрей.
— О! Матецкий — тот еще борец с оргпреступностью.
***
Леонид Семенович Матецкий встретил Николая радушно. В приемной борца с оргпреступностью тусовались, кроме секретаря, трое молодых людей с характерной внешностью. Коля был изрядно удивлен — в Питере и Москве показной бандитский стиль в одежде, прическах и манере держаться уже давно ушел в прошлое. А в приемной депутата Матецкого сидели откровенного вида бандюки. На посетителей походили мало — уж больно уверенно чувствовали они себя здесь. В приемной депутата Верховной Рады, тем более, депутата — члена Комитета по борьбе с оргпреступностью, таким типажам делать нечего. Но они, однако, дело себе нашли: двое играли в нарды, третий раскидывал картишки в компьютере. Помощник был вылеплен из другого теста, но именно он, а не братки, выглядел в приемной инородным телом.
И приемная, и кабинет Матецкого были обставлены весьма шикарно. Можно даже сказать — неприлично шикарно. В кабинете обращали на себя внимание два огромных аквариума.
Матецкий принял Николая радушно. В его демократически-деловой манере держаться человек не особо искушенный, пожалуй, ничего особенного и не заметил бы, но Николай Повзло был человеком искушенным. Он уловил и характерную «крымскую» речь, и криминальный налет… Поздоровались, познакомились. Не теряя времени (Депутатский шик: мое время принадлежит избирателям.) Матецкий поинтересовался целью визита иностранного журналиста. Очень спокойно поинтересовался, но Коля уловил фальшь в его голосе.
— Горделадзе, — сказал Коля. — Расследуем дело об убийстве Георгия Горделадзе.
— А у вас, Николай… э-э…
— Степанович.
— …Степанович, есть заказ на это расследование?
— Разумеется.
— Чей? — как будто безразлично спросил Матецкий.
— Главного редактора нашей газеты «Явка с повинной», — совершенно серьезно ответил Коля.
— А-а, — разочарованно протянул депутат. «А чего, — подумал Коля, — ты ждал? Что я тебе открою заказчика?»
— А кто вас финансирует?
— Есть такая детская книжка — «Денискины рассказы», — весело сказал Повзло. — Там в одном рассказе ребятишки спектакль ставили — «Смерть шпиона Гадюкина». Так вот, этот шпион говорит «нашему»: «Мы с вами недолго знакомы, но я вас очень прошу, дайте мне, пожалуйста, план аэродрома…»
Матецкий юмор оценил, ухмыльнулся.
— Пиар делаете?
— Нет, пиар не делаем. Делаем расследования.
— Значит, независимая пресса?
— Независимая, Леонид Семенович.
— Хорошо, хорошо… Рад за вас… А ко мне-то что вас привело? Я к «делу Горделадзе» никаким краем…
— Мне компетентные люди посоветовали к вам. Вы, говорят, были с Георгием в хороших отношениях.
— Это только некомпетентные люди могли вам такое сказать… Кто сказал-то?
— Да уже и не помню.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67