Лабиринт ничем не отличающихся этажей и переплетающихся переходов – и я бегу, бегу и кричу…
Наверное, это одна из форм клаустрофобии. Она у меня всю жизнь, я называю ее лабиринтофобией. Никогда бы не смогла работать в конторе. Продержаться в средней школе с ее классами-близнецами и кривыми темными лестницами – и то было непросто. Я сторонюсь крупных универсамов и станций метро. Больницы не переношу на дух, а тюрьмы… Будем надеяться, что я там не побываю.
Возле одной из белых дверей мы остановились. Мне пришлось держать Генри, пока Моргун шарил по карманам в поисках ключей. Через минуту я вся взмокла, лабиринтофобия приближалась к стадии паники.
– Быстрее, – проговорила я с перекошенным лицом.
Моргун наконец отыскал ключи и отпер дверь.
Пока он нащупывал выключатель, я в одиночку втащила Генри в комнату и сгрузила его на кровать королевских размеров.
– Не сюда, – начал было Моргун, но перехватил мой взгляд и смиренно пожал плечами: – А впрочем, ничего со мной не случится, если переночую в другой комнате.
Он расшнуровал ботинки Генри и сбросил их на пол, а потом прокричал приятелю в ухо:
– Заблюешь плед – урою на хрен!
Я прошла в гостиную. Не слабо: большое панорамное окно выходит на гавань, за стеклянной дверью – балкон с дачной мебелью и парой лавровых деревьев. Красивый кремовый ковер, диван-«честерфилд» и кресло, обитое красновато-коричневым бархатом. Шкафы из стекла и стали. Да, наш Моргунишка явно не из бедных.
До меня донесся звук расстегиваемой молнии, затем что-то мягко упало на пол. Черт, это раздевался Моргун.
– Что-нибудь выпьете? – крикнул он из спальни. – Чего ни пожелаете – у меня все найдется.
Сомневаюсь, дружок.
– Не могу. Я за рулем.
– Всего одну! – настаивал он. – Вы заслужили.
Я молча направилась к входной двери, но за спиной раздались шаги. Шаги босых ног.
– Катерина?
– Кэтрин .
– Но вы слишком экзотичны для такого заурядного имени. Черные волосы, большие глаза… Вы испанка или итальянка, верно?
Раздраженная, до предела измотанная, я развернулась, приготовившись узреть Моргуна не в самом презентабельном виде и надеясь, что до драки дело не дойдет. Но он оказался в мешковатой футболке и поношенных джинсах.
– Слушай, Моргун, уже четверть шестого, а у меня полная тачка блевотины. Мне лучше отчаливать.
– Крэйг. – Он протянул руку: – Крэйг Саммер.
Потом порылся в бумажнике и вручил мне обещанные сорок фунтов.
– Вы точно не хотите выпить? Надо же чем-то заняться, пока я буду мыть вашу машину. – Моргун сел и стал натягивать старые кроссовки.
– Вы… что будете делать?
Моргун поднялся и открыл бар.
– Держу пари, вы предпочитаете скотч. А у меня есть бутылка очень хорошего «Лафроэйг».
– Вы собираетесь вымыть мою машину?
– Разумеется. Если бы Генри на что-то годился, я бы заставил его, но сейчас придется в одиночку.
– В этом нет ни…
– Я настаиваю. Со льдом?
– Нет, спасибо, лучше чистое.
Я села на диван, и Моргун протянул мне стакан виски. Очень хороший солод – я поняла по запаху еще до того, как поднесла стакан к губам. Пока Моргун громыхал чем-то на кухне, я старательно пересматривала свое мнение о нем. Его поступок был если не рыцарским, то по крайней мере джентльменским. А я люблю джентльменов – большая нынче редкость.
Моргун появился с парой ведер, шваброй и ворохом старого тряпья. Попросил ключи от машины, и, поколебавшись, я отдала. В конце концов, он же оставляет меня без присмотра в своей квартире.
– Горячую воду можно взять в туалете внизу, пояснил он. – Управлюсь в два счета. – И потопал прочь со своими ведрами.
Прошло пятнадцать минут; я так и сидела одна в квартире Моргуна. Одна – если, конечно, не считать Генри. Но от него было мало веселья – только храп, странные стенания и время от времени «Почему, Дженис, почему?».
Я слонялась по комнате, разглядывая застекленные книжные полки: сплошные детективы. Моргун оказался любителем Чандлера, Эллроя, Патрисии Корнуэлл, Йена Рэнкина и даже Агаты Кристи. Потом заметила безделушку, которую называют «любометром», – две колбы, соединенные изогнутой стеклянной трубкой. Берешься за нижнюю колбу, и красная жидкость внутри поднимается все выше, а иногда даже начинает отчаянно бурлить. Если совсем разбулькается – значит, человек страстно влюблен. Когда я была маленькой, у нас тоже стояла такая штуковина. Я ее расколотила и получила нагоняй от отца.
Еще я нашла открытку с пожеланием удачи. Внутри было написано от руки: «Не то чтобы ты в этом нуждался. Покажи им, ублюдкам, чего ты стоишь. С любовью, Марианна». Подружка Моргуна? А может, жена, которая его бросила. В квартире не наблюдалось никаких признаков женского присутствия. Здесь вообще было мало личных вещей или безделушек, только старенький радиоприемник «Филипс» стоял за стеклом в одном из шкафов. Украшение из него получилось довольно странное: это был не один из тех ярких приемников в стиле пятидесятых, которые сейчас в моде, а обшарпанный и поцарапанный черный ящик с обломанными ручками.
Мне наскучило пастись по комнате, и я плюхнулась на кушетку. Мысли упрямо возвращались к Ричарду, и чувство неловкости и вины навалилось с новой силой. Я совсем не хотела закатывать ему сцену – просто настроение вчера было дурное, да и не выспалась. Дотти мне нравится – чудесный ребенок, но в последние дни нам с Ричардом никак не удавалось побыть наедине, и мои слова прозвучали так, будто я ненавижу детей. «Мы с Дотти у тебя в одном флаконе – порознь ты нас видеть не можешь». Раз такое услышишь – больше не захочется.
Я посмотрела на часы: почти полшестого. Дотти уже проснулась и подняла Ричарда. Можно позвонить…
Я залезла во внутренний карман куртки – зеленый мобильник был на месте. Нажала на кнопку, чтобы набрать номер Ричарда.
– Алло. – Голос у Ричарда был сонный.
– Привет. Не разбудила?
– Нет. Я уже полчаса на ногах. Черт, он меня ненавидит.
– Ричард, мне очень жаль, что вчера так вышло.
– Да, Китти, я знаю. – Он все еще кипел. – Мне нравится проводить время с Дотти, она чудесная девочка, поверь.
– Послушай, все в порядке. Наверное, это я сделал из мухи слона. – Еще хуже. Он был зол, но старался это скрыть, чтобы мы спокойно смогли во всем разобраться. У него бывают такие приступы онанизма.
– Ричард, я скоро заканчиваю. Ты как, если я подъеду?
– Китти, сколько раз тебе объяснять – не появляйся с самого утра. Дотти разволнуется и откажется идти в садик.
Ричард специально искал отговорки. Больше всего на свете я хотела приехать сейчас в Крауч-Энд, свернуться калачиком рядом с ним в постели или потягивать кофе на кухне, где повсюду развешаны рисунки Дотти. Но упрашивать его не стану.
– А если я подъеду после того, как ты отведешь ее в сад?
Ричард вздохнул. Я представила себе, как он прикрывает глаза и устало трет лоб рукой – заботливый отец-одиночка, борющийся с тупым непониманием окружающего мира.
– Мне нужно работать. Я не могу бросить все и ни с того ни с сего взять выходной. Кто-кто, а ты должна это понимать.
– Ричард, пожалуйста. Я правда очень хочу тебя видеть. – Черт, само вырвалось.
– Нет, Китти. Если ты и дальше намерена со мной встречаться, тебе надо как следует подумать над тем, что я сказал на прошлой неделе.
А, так вот за что меня наказывают. Вчерашний день здесь совсем ни при чем. Все из-за его проповеди недельной давности! Удивительно – мне сразу расхотелось к нему ехать.
– Извини, Ричард. Я знаю, что ты не любишь брать отгулы. Отправлюсь-ка домой и вздремну. Пересечемся в пятницу?
– Само собой.
– Пока. – Я отсоединилась.
Моргуна не было уже целую вечность. Моя машина, наверное, блестит и переливается. Ричард меня завел, и теперь я не находила себе места. Куда поехать? Домой? Там пусто и гнусно. И кому можно нанести визит в такой час? Эми? Нет, не лучшая мысль. Эми с утра пораньше – спасибо, я пас. Это слишком круто.
Я опять полезла в карман. Кроме зеленого мобильника там был только красный. Джонни. Не уверена, что и это хорошая идея… Но я ему позвонила.
Ждала я долго и уже готова была сдаться, когда послышался щелчок и в ухо загудел сигнал отбоя. Ублюдок, снял трубку и бросил. Я перезвонила. Теперь было занято. Вряд ли стоило этому удивляться. Я живо представила себе картину: Джонни валяется на своей замызганной кушетке или даже на полу, полностью одетый, в отрубе, и от него разит перегаром. Вокруг обрывки оберточной бумаги, пустые банки из-под пива и переполненные пепельницы. Гудит никому не нужный телевизор. Оставят его в покое? Телефон для него сейчас вроде назойливого насекомого, которое нужно прихлопнуть. Ну и пошел он. Пусть себе валяется и гниет сколько влезет.
То ли доброе виски так подействовало, то ли еще что, только я так и задремала с красным мобильником в руке. Во сне угоняли мою машину, и меня буквально подбросило на месте. Просыпаться в незнакомой квартире всегда неприятно, и несколько мгновений ушло на то, чтобы вспомнить, где я нахожусь. Над Челси-Харбор занималось утро, галдели чайки, богатеи вылезали на балконы, а на кухнях у них булькали кофейники. Который час? Сколько времени прошло и что за чертовщина здесь творится?
Сон. Навязчивая идея втемяшилась мне в голову, и теперь от нее не избавиться. А вдруг… А вдруг Моргун угнал мою машину? Может, он уже за много миль отсюда… Что, если это не его квартира? Вдруг он жулик, который высматривает в барах богатых лопухов – в данном случае Генри, – угощает их выпивкой, выспрашивает адрес, узнает, нет ли еще кого-нибудь в квартире… А когда лопух напивается вдрызг, просит ничего не подозревающего таксиста отвезти их домой – и угоняет его машину. А может, Генри его напарник! И рвота была поддельная, а от меня только и ждут, что я побегу вниз за своей машиной. Ее там не окажется, а когда я поднимусь обратно, то вместо Генри здесь будет старая дама, которая заявит, что знать ничего не знает, и поднимет крик, чтобы я убиралась из ее квартиры.
Я пыталась отогнать эти мысли, но безуспешно. Потом все же встала и направилась в спальню. Моргун чересчур долго драил мою машину.
– Генри! – Я встряхнула тушу без особых церемоний. – Генри!
Он застонал и вяло попытался отпихнуть меня.
– Генри, просыпайтесь! Просыпайся, жирный козел! – Я слегка хлопнула его по физиономии.
– Дженис… – Он даже глаза не открыл, но из-под правого века выкатилась слеза.
Бесполезно. Нельзя больше терять время. В панике я кинулась к дверям, промчалась через весь коридор; мягкий синий ковер заглушал шаги, только монеты звякали в сумке на поясе. Я нажала кнопку лифта.
Ну же… Ну…
Медленно ползли минуты. Лифт застрял на третьем этаже. От музыки вяли уши – «Представь себе» Джона Леннона исполняли на чем-то типа электронной свирели. Я как безумная ткнула кнопку несколько раз – безрезультатно. Больше торчать в этом коридоре я не могла и, отыскав запасной выход, помчалась вниз по лестнице. С седьмого этажа. Когда я очутилась внизу, голова у меня кружилась, от страха потерять машину к горлу подкатывал комок, а из-за лабиринтофобии подкашивались ноги. Я ворвалась в вестибюль и бросилась к стеклянным дверям, едва не сметя по пути опешившего тощего охранника.
Холодный утренний воздух хлынул мне в лицо, когда я, щурясь и тяжело дыша, вылетела наружу. Несколько секунд ушло на то, чтобы опомниться. Прямо ко мне по дорожке шел Моргун. Усталый и взъерошенный, с ведрами и шваброй.
– Катерина! – произнес он. – А я как раз собирался за вами. Почему вы такая красная?
За спиной у него, в луже грязной воды, чистая и довольная, стояла моя славная старая тачка.
Ну и задница же я.
Тусклое сентябрьское солнце стояло уже высоко, когда я вернулась домой, на Фонтеной-роуд, что в Бэлхеме. После событий этой долгой ночи я чувствовала себя совсем разбитой. Не люблю, когда меня видят такой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40
Наверное, это одна из форм клаустрофобии. Она у меня всю жизнь, я называю ее лабиринтофобией. Никогда бы не смогла работать в конторе. Продержаться в средней школе с ее классами-близнецами и кривыми темными лестницами – и то было непросто. Я сторонюсь крупных универсамов и станций метро. Больницы не переношу на дух, а тюрьмы… Будем надеяться, что я там не побываю.
Возле одной из белых дверей мы остановились. Мне пришлось держать Генри, пока Моргун шарил по карманам в поисках ключей. Через минуту я вся взмокла, лабиринтофобия приближалась к стадии паники.
– Быстрее, – проговорила я с перекошенным лицом.
Моргун наконец отыскал ключи и отпер дверь.
Пока он нащупывал выключатель, я в одиночку втащила Генри в комнату и сгрузила его на кровать королевских размеров.
– Не сюда, – начал было Моргун, но перехватил мой взгляд и смиренно пожал плечами: – А впрочем, ничего со мной не случится, если переночую в другой комнате.
Он расшнуровал ботинки Генри и сбросил их на пол, а потом прокричал приятелю в ухо:
– Заблюешь плед – урою на хрен!
Я прошла в гостиную. Не слабо: большое панорамное окно выходит на гавань, за стеклянной дверью – балкон с дачной мебелью и парой лавровых деревьев. Красивый кремовый ковер, диван-«честерфилд» и кресло, обитое красновато-коричневым бархатом. Шкафы из стекла и стали. Да, наш Моргунишка явно не из бедных.
До меня донесся звук расстегиваемой молнии, затем что-то мягко упало на пол. Черт, это раздевался Моргун.
– Что-нибудь выпьете? – крикнул он из спальни. – Чего ни пожелаете – у меня все найдется.
Сомневаюсь, дружок.
– Не могу. Я за рулем.
– Всего одну! – настаивал он. – Вы заслужили.
Я молча направилась к входной двери, но за спиной раздались шаги. Шаги босых ног.
– Катерина?
– Кэтрин .
– Но вы слишком экзотичны для такого заурядного имени. Черные волосы, большие глаза… Вы испанка или итальянка, верно?
Раздраженная, до предела измотанная, я развернулась, приготовившись узреть Моргуна не в самом презентабельном виде и надеясь, что до драки дело не дойдет. Но он оказался в мешковатой футболке и поношенных джинсах.
– Слушай, Моргун, уже четверть шестого, а у меня полная тачка блевотины. Мне лучше отчаливать.
– Крэйг. – Он протянул руку: – Крэйг Саммер.
Потом порылся в бумажнике и вручил мне обещанные сорок фунтов.
– Вы точно не хотите выпить? Надо же чем-то заняться, пока я буду мыть вашу машину. – Моргун сел и стал натягивать старые кроссовки.
– Вы… что будете делать?
Моргун поднялся и открыл бар.
– Держу пари, вы предпочитаете скотч. А у меня есть бутылка очень хорошего «Лафроэйг».
– Вы собираетесь вымыть мою машину?
– Разумеется. Если бы Генри на что-то годился, я бы заставил его, но сейчас придется в одиночку.
– В этом нет ни…
– Я настаиваю. Со льдом?
– Нет, спасибо, лучше чистое.
Я села на диван, и Моргун протянул мне стакан виски. Очень хороший солод – я поняла по запаху еще до того, как поднесла стакан к губам. Пока Моргун громыхал чем-то на кухне, я старательно пересматривала свое мнение о нем. Его поступок был если не рыцарским, то по крайней мере джентльменским. А я люблю джентльменов – большая нынче редкость.
Моргун появился с парой ведер, шваброй и ворохом старого тряпья. Попросил ключи от машины, и, поколебавшись, я отдала. В конце концов, он же оставляет меня без присмотра в своей квартире.
– Горячую воду можно взять в туалете внизу, пояснил он. – Управлюсь в два счета. – И потопал прочь со своими ведрами.
Прошло пятнадцать минут; я так и сидела одна в квартире Моргуна. Одна – если, конечно, не считать Генри. Но от него было мало веселья – только храп, странные стенания и время от времени «Почему, Дженис, почему?».
Я слонялась по комнате, разглядывая застекленные книжные полки: сплошные детективы. Моргун оказался любителем Чандлера, Эллроя, Патрисии Корнуэлл, Йена Рэнкина и даже Агаты Кристи. Потом заметила безделушку, которую называют «любометром», – две колбы, соединенные изогнутой стеклянной трубкой. Берешься за нижнюю колбу, и красная жидкость внутри поднимается все выше, а иногда даже начинает отчаянно бурлить. Если совсем разбулькается – значит, человек страстно влюблен. Когда я была маленькой, у нас тоже стояла такая штуковина. Я ее расколотила и получила нагоняй от отца.
Еще я нашла открытку с пожеланием удачи. Внутри было написано от руки: «Не то чтобы ты в этом нуждался. Покажи им, ублюдкам, чего ты стоишь. С любовью, Марианна». Подружка Моргуна? А может, жена, которая его бросила. В квартире не наблюдалось никаких признаков женского присутствия. Здесь вообще было мало личных вещей или безделушек, только старенький радиоприемник «Филипс» стоял за стеклом в одном из шкафов. Украшение из него получилось довольно странное: это был не один из тех ярких приемников в стиле пятидесятых, которые сейчас в моде, а обшарпанный и поцарапанный черный ящик с обломанными ручками.
Мне наскучило пастись по комнате, и я плюхнулась на кушетку. Мысли упрямо возвращались к Ричарду, и чувство неловкости и вины навалилось с новой силой. Я совсем не хотела закатывать ему сцену – просто настроение вчера было дурное, да и не выспалась. Дотти мне нравится – чудесный ребенок, но в последние дни нам с Ричардом никак не удавалось побыть наедине, и мои слова прозвучали так, будто я ненавижу детей. «Мы с Дотти у тебя в одном флаконе – порознь ты нас видеть не можешь». Раз такое услышишь – больше не захочется.
Я посмотрела на часы: почти полшестого. Дотти уже проснулась и подняла Ричарда. Можно позвонить…
Я залезла во внутренний карман куртки – зеленый мобильник был на месте. Нажала на кнопку, чтобы набрать номер Ричарда.
– Алло. – Голос у Ричарда был сонный.
– Привет. Не разбудила?
– Нет. Я уже полчаса на ногах. Черт, он меня ненавидит.
– Ричард, мне очень жаль, что вчера так вышло.
– Да, Китти, я знаю. – Он все еще кипел. – Мне нравится проводить время с Дотти, она чудесная девочка, поверь.
– Послушай, все в порядке. Наверное, это я сделал из мухи слона. – Еще хуже. Он был зол, но старался это скрыть, чтобы мы спокойно смогли во всем разобраться. У него бывают такие приступы онанизма.
– Ричард, я скоро заканчиваю. Ты как, если я подъеду?
– Китти, сколько раз тебе объяснять – не появляйся с самого утра. Дотти разволнуется и откажется идти в садик.
Ричард специально искал отговорки. Больше всего на свете я хотела приехать сейчас в Крауч-Энд, свернуться калачиком рядом с ним в постели или потягивать кофе на кухне, где повсюду развешаны рисунки Дотти. Но упрашивать его не стану.
– А если я подъеду после того, как ты отведешь ее в сад?
Ричард вздохнул. Я представила себе, как он прикрывает глаза и устало трет лоб рукой – заботливый отец-одиночка, борющийся с тупым непониманием окружающего мира.
– Мне нужно работать. Я не могу бросить все и ни с того ни с сего взять выходной. Кто-кто, а ты должна это понимать.
– Ричард, пожалуйста. Я правда очень хочу тебя видеть. – Черт, само вырвалось.
– Нет, Китти. Если ты и дальше намерена со мной встречаться, тебе надо как следует подумать над тем, что я сказал на прошлой неделе.
А, так вот за что меня наказывают. Вчерашний день здесь совсем ни при чем. Все из-за его проповеди недельной давности! Удивительно – мне сразу расхотелось к нему ехать.
– Извини, Ричард. Я знаю, что ты не любишь брать отгулы. Отправлюсь-ка домой и вздремну. Пересечемся в пятницу?
– Само собой.
– Пока. – Я отсоединилась.
Моргуна не было уже целую вечность. Моя машина, наверное, блестит и переливается. Ричард меня завел, и теперь я не находила себе места. Куда поехать? Домой? Там пусто и гнусно. И кому можно нанести визит в такой час? Эми? Нет, не лучшая мысль. Эми с утра пораньше – спасибо, я пас. Это слишком круто.
Я опять полезла в карман. Кроме зеленого мобильника там был только красный. Джонни. Не уверена, что и это хорошая идея… Но я ему позвонила.
Ждала я долго и уже готова была сдаться, когда послышался щелчок и в ухо загудел сигнал отбоя. Ублюдок, снял трубку и бросил. Я перезвонила. Теперь было занято. Вряд ли стоило этому удивляться. Я живо представила себе картину: Джонни валяется на своей замызганной кушетке или даже на полу, полностью одетый, в отрубе, и от него разит перегаром. Вокруг обрывки оберточной бумаги, пустые банки из-под пива и переполненные пепельницы. Гудит никому не нужный телевизор. Оставят его в покое? Телефон для него сейчас вроде назойливого насекомого, которое нужно прихлопнуть. Ну и пошел он. Пусть себе валяется и гниет сколько влезет.
То ли доброе виски так подействовало, то ли еще что, только я так и задремала с красным мобильником в руке. Во сне угоняли мою машину, и меня буквально подбросило на месте. Просыпаться в незнакомой квартире всегда неприятно, и несколько мгновений ушло на то, чтобы вспомнить, где я нахожусь. Над Челси-Харбор занималось утро, галдели чайки, богатеи вылезали на балконы, а на кухнях у них булькали кофейники. Который час? Сколько времени прошло и что за чертовщина здесь творится?
Сон. Навязчивая идея втемяшилась мне в голову, и теперь от нее не избавиться. А вдруг… А вдруг Моргун угнал мою машину? Может, он уже за много миль отсюда… Что, если это не его квартира? Вдруг он жулик, который высматривает в барах богатых лопухов – в данном случае Генри, – угощает их выпивкой, выспрашивает адрес, узнает, нет ли еще кого-нибудь в квартире… А когда лопух напивается вдрызг, просит ничего не подозревающего таксиста отвезти их домой – и угоняет его машину. А может, Генри его напарник! И рвота была поддельная, а от меня только и ждут, что я побегу вниз за своей машиной. Ее там не окажется, а когда я поднимусь обратно, то вместо Генри здесь будет старая дама, которая заявит, что знать ничего не знает, и поднимет крик, чтобы я убиралась из ее квартиры.
Я пыталась отогнать эти мысли, но безуспешно. Потом все же встала и направилась в спальню. Моргун чересчур долго драил мою машину.
– Генри! – Я встряхнула тушу без особых церемоний. – Генри!
Он застонал и вяло попытался отпихнуть меня.
– Генри, просыпайтесь! Просыпайся, жирный козел! – Я слегка хлопнула его по физиономии.
– Дженис… – Он даже глаза не открыл, но из-под правого века выкатилась слеза.
Бесполезно. Нельзя больше терять время. В панике я кинулась к дверям, промчалась через весь коридор; мягкий синий ковер заглушал шаги, только монеты звякали в сумке на поясе. Я нажала кнопку лифта.
Ну же… Ну…
Медленно ползли минуты. Лифт застрял на третьем этаже. От музыки вяли уши – «Представь себе» Джона Леннона исполняли на чем-то типа электронной свирели. Я как безумная ткнула кнопку несколько раз – безрезультатно. Больше торчать в этом коридоре я не могла и, отыскав запасной выход, помчалась вниз по лестнице. С седьмого этажа. Когда я очутилась внизу, голова у меня кружилась, от страха потерять машину к горлу подкатывал комок, а из-за лабиринтофобии подкашивались ноги. Я ворвалась в вестибюль и бросилась к стеклянным дверям, едва не сметя по пути опешившего тощего охранника.
Холодный утренний воздух хлынул мне в лицо, когда я, щурясь и тяжело дыша, вылетела наружу. Несколько секунд ушло на то, чтобы опомниться. Прямо ко мне по дорожке шел Моргун. Усталый и взъерошенный, с ведрами и шваброй.
– Катерина! – произнес он. – А я как раз собирался за вами. Почему вы такая красная?
За спиной у него, в луже грязной воды, чистая и довольная, стояла моя славная старая тачка.
Ну и задница же я.
Тусклое сентябрьское солнце стояло уже высоко, когда я вернулась домой, на Фонтеной-роуд, что в Бэлхеме. После событий этой долгой ночи я чувствовала себя совсем разбитой. Не люблю, когда меня видят такой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40