Я собрала в машине все свое барахло, мобильники, выручку – больше двухсот фунтов, очень даже неплохо для вторника, – выбралась наружу и долго сражалась с ключами у двери. Вымоталась я настолько, что под лучами солнца могла усохнуть, как вампир. Нужно срочно спрятаться.
В квартире я споткнулась о коробки у входа, поскользнулась на газетах, служивших оберткой, и развалила несколько стопок книг. Агенты по недвижимости пришли бы в ужас, если бы увидели, во что превратился «прелестный викторианский дом с оригинальными деталями». Я переехала почти месяц назад, но до сих пор ничего не распаковала.
Раньше я снимала квартиру в Пэкхеме, но чудесные соседи снизу уехали, а вместо них вселилась компания нигерийцев, которые днем, как раз когда я сплю, наяривали реггей и периодически устраивали пожары. Тут я и решила, что пора обзаводиться собственным домом. Конечно, это было отступление от Плана, но что поделаешь. План был такой: наездить на такси столько часов, сколько смогу, жить не роскошествуя и собрать достаточно средств, чтобы однажды послать все подальше и слинять за границу, – скажем, открыть бар где-нибудь на жарком берегу. Главное – убраться далеко-далеко из этой вонючей страны.
Бэлхем пользовался спросом, и риэлтеров приходилось буквально соскребать с подошв. Заклад был солидный, но План пришлось отложить не только из-за этого. Кое-кто требовал все больше времени и денег, и мои расходы росли, и за рулем я просиживала совсем не так много, как надо.
Я задернула шторы, спрятав от дневного света разгром, царивший в гостиной. Хлама у меня хватает, но такой полезной штукой, как мебель, я не обзавелась. Есть только кровать, гардероб и старое колченогое кресло. Этого достаточно. Убедившись, что шторы задернуты плотно, я отправилась в темную спальню. Там я разделась, побросав одежду на пол, и нырнула под пуховое одеяло.
Но расслабиться сразу не удалось. Напряжение не отпускало. Тот самый случай, когда не под силу даже закрыть глаза. Веки поднимались сами собой, а мысли почему-то возвращались к жилищу Моргуна. Так я и бродила по комнате, разглядывая старый приемник, снова и снова вспоминала, как блевал Генри, и терялась в лабиринте синих коридоров. А в ушах звучала песня Стинга «Каждый твой вздох».
Затем я услышала собственный вопль: «Нет!» Я металась в постели, запутавшись в одеяле и обливаясь потом. И пока сон сменялся явью, я видела цвет. Тот самый цвет, которого нет, когда я бодрствую, и который так пугает меня во сне. Но вот я проснулась, открыла глаза, и цвет исчез. Но я знала, что он где-то рядом. Все повторилось.
Кровать была мокрой от пота. Отвратительно. Я вгляделась в циферблат часов и обнаружила, что только без десяти одиннадцать. Спать не хотелось, а сон, который удалось урвать, только напугал меня.
Я поплелась на кухню выпить воды (из кружки; стаканы так и не были распакованы).
Привалившись к раковине, опустошая кружку за кружкой, я старалась внушить себе, что можно спокойно лечь спать – цвет никогда не появлялся чаще чем один раз в день. Но ничего не получалось. Я боялась возвращаться в мокрую от пота постель, боялась закрыть глаза. Как было бы хорошо оказаться сейчас у Стефа. Он сделал бы мне свой знаменитый массаж, выбил, выжал все страхи. Но Стеф в Испании и будет заниматься там бог знает чем до завтрашнего дня, пока я сижу здесь как пришитая.
Я поставила кружку в раковину и забралась в кресло. Надо кому-нибудь позвонить. Вопрос только – кому. Стеф в Испании, Ричард на меня злится, Джонни в коме, Эми как пить дать разовьет бешеную деятельность… Оставался только Джоэл. Милый Джоэл. Мое последнее приобретение.
Голубой мобильник как раз лежал возле кресла. Я набрала номер.
– Джоэл? Привет, это Кот. Можно, я к тебе приеду? Мне так одиноко.
2
Я лежала в постели Джоэла; сам он пристроился рядом, уткнувшись лицом мне в затылок, я чувствовала его теплое дыхание. Колени прижаты к моим ногам, рука на талии, а поникший член примостился впритык к моей заднице. Джоэл такой невинный, сущее дитя. Нет, «дитя» беру назад – это до неприличия близко к истине. Джоэлу всего семнадцать, между нами тринадцать лет разницы. Веду себя, как развратная старая сука.
Но я не чувствовала себя старой сукой, лежа в постели с красивым мальчиком, вдыхая аромат его кожи, успокоенная ритмом его дыхания, умиротворенная – если говорить честно – прикосновением этого мягкого бестолкового члена. Здесь, в уютной квартирке, оплачиваемой отцом Джоэла и обставленной его матерью, я и сама казалась себе чуть более красивой. По-кошачьи мускулистой и гладкой. Джоэл так и называл меня – Кот.
Мы встретились в тренажерном зале в Ист-Далвиче. Я часто измывалась над собой, пока жила в Пэкхеме. Это было тесное помещение без кондиционера, и каждый раз по меньшей мере на двух тренажерах висела табличка «Не работает. Приносим извинения за причиненные неудобства». Но это было дешево, и там никогда не набивалась толпа народу.
Начинала я с двадцатиминутной ходьбы на беговой дорожке, скорость семь миль в час, постепенно переходила на девять миль при нулевом наклоне. Там стояли рядом две дорожки, и время от времени какой-нибудь гусак пытался меня обставить. Девчонкам такое и в голову не приходило. Соперник косился на мой дисплей, выяснял, какая скорость, и, приноровившись к моему темпу, старался вырваться вперед. Ни одному не хватало пороха. Через десять минут они уже вымокали до нитки и сбивались с ритма, а через четверть часа – я только-только разгонялась по-настоящему – останавливались и, кинув на меня испепеляющий взгляд, убирались в раздевалку. Не велика заслуга – уделывать эдаких бздунов, но они сами напрашивались. Еще бы – дело чести. Разве могли они допустить, чтобы женщина оказалась быстрее и выносливей.
Гораздо чаще приходилось соревноваться на силовых тренажерах. И сейчас приходится – хотя с переездом в Бэлхем я перебралась и в другой зал. Не могу устоять перед соблазном залезть на тренажер, где только что четверть часа пыхтел и корячился какой-нибудь мачо, добавить еще несколько килограммов и поднять все это хозяйство без малейших усилий. То же самое – со штангой. Только какой-нибудь хлыщ в облегающих портках и кожаных перчатках потянется к паре по-настоящему увесистых железок – я сразу хватаю те, что на порядок тяжелее. Какие у этих парней делаются глаза – надо видеть. А посмотрели бы вы, как они стискивают зубы и сжимают кулаки! Как же они бесятся, что женщина их обошла! Именно из-за тяги к соревнованиям у меня и развились такие мускулы.
Утром после работы я отсыпаюсь, а потом иду на тренировку. Раньше так бывало каждый день – это теперь я с трудом выкраиваю время раза три-четыре в неделю. Велотренажер, беговая дорожка, растяжка, приседания, штанга, силовые тренажеры – провожу там часа два. И не знаю никого, кто был бы в лучшей спортивной форме.
В зале обычно не разговаривают – не принято. Самые общительные могут кивнуть или буркнуть что-нибудь, но, как правило, там стараешься даже не встречаться ни с кем глазами. Все понимают: нужно собраться. Вечерами все по-другому: в зал набиваются писклявые секретутки и перекормленные семейные парочки в одинаковых костюмах, но днем здесь безработные, студенты и настоящие фанаты. И тон задают мастера.
Я узнавала тех, кто приходил изо дня в день, а они узнавали меня – и мы не разговаривали друг с другом. Вот тощий симпатичный парень – выкладывается изо всех сил, но с таким обменом веществ веса ему явно не набрать. Гладенький типчик в штанах из лайкры – за поясом торчит мобильник, и он больше рисуется, чем занимается делом. Коренастый японец с отрешенным взором и манерой громко ворчать; рыжая толстуха с необъятной задницей и складками на животе (воображаете ТАКОЕ в коротенькой маечке?); татуированный качок, у которого нешуточные проблемы с потоотделением; до тошноты хорошенькая девчонка-датчанка с несходящим загаром. И Шелли.
Тем мартовским днем я отрабатывала свои обычные пятнадцать минут на велотренажере (если дольше, я просто загнусь от скуки). В зале были только японец, рыжая толстуха, тощий симпатяга – и кое-кто незнакомый. Двойные двери распахнулись, и в зал широким шагом вошло нечто – гибкое, мускулистое чернокожее создание, скорее тренированное, чем мощное.
Оранжевая майка и кроссовки «Найк», черные блестящие шорты. Выбритая голова, прекрасная голова африканца. Полные губы, словно в гневе раздутые ноздри, выступающие надбровные дуги. Пирсинг: три железки в левом ухе, по одной в нижней губе и в правой брови, заклепка в носу. И глаза… О эти темно-карие сверкающие глаза. Цвета самого блестящего каштана, какой только доводилось отполировать и бережно припрятать в детстве.
Я продолжала крутить педали, но не могла оторвать взгляда от существа, которое уверенно пересекло зал и начало привычно разминаться на матах. Пройдешь мимо такого на улице – и непременно оглянешься, чтобы проверить, не обманывают ли тебя глаза. Потому что это создание было совершенно неопределенного пола. Лицо женственное, но в то же время мальчишеское, ягодицы дерзко вздернутые – такие бывают и у мужчин. А грудь-это хорошая подкачка или плоские титьки? Широкие плечи и тонкая шея, полные икры и не слишком стройные лодыжки. Шорты довольно свободные – особенно много не высмотришь. Я пыталась разглядеть адамово яблоко или щетину и в какой-то миг даже подумала, что вижу и то и другое, – но, возможно, это была всего лишь игра света. Я была заворожена.
Создание главным образом отжимало тяжести. Он – или она? – оно могло полчаса ворочать нешуточный вес на тренажере. При этом смотрело куда-то в пространство, но то был не отрешенный взор, а яростная сосредоточенность. Будто вся сила этого взгляда концентрировалась в себе. Сама напряженность. Дотронешься до такого – раздастся шипение, и ты отлетишь, дуя на обожженный палец.
Помню, в ту ночь на работе мои мысли все время возвращались к существу из спортзала. Мужчина, женщина – кто разберет? А вдруг гермафродит? Все может быть. Интересно, увижу ли я снова…
Через пару дней он – или она? – пришел опять. Кроме меня в зале был только провонявший потом качок, и вот наконец появилось нечто, радующее глаз.
Не помню, когда именно я придумала прозвище «Шелли», но оно пришлось в самый раз. Я даже не могла толком сосредоточиться на упражнениях – все гадала, парень это или женщина, но так ни до чего и не додумалась. Имя «Шелли» казалось самым подходящим – прелестное, сказочное, с намеком на уязвимость, потому что именно уязвимость ощутила я за этой прекрасной оболочкой. Я напридумывала для Шелли множество историй. Я мечтала познакомиться с этим существом – и понимала, что после всех фантазий реальность принесет только разочарование.
И вот свершается чудо. Шелли заговаривает со мной. Мы были в смежной со спортзалом комнате – ее иногда держали запертой, – зал был переполнен, и мы сбежали сюда в поисках покоя. Две стены там зеркальные, и Шелли, работая с гантелями, сосредоточенно созерцал (созерцала?) свое отражение. Пантера, выслеживающая добычу. Я делала растяжку на полу: лежишь на спине, раскинув руки, левую ногу вперед, правую подтянуть к груди, согнув в колене, изогнувшись в поясе, перенести правую ногу через левую, рукой прижимая колено к полу и поворачивая голову в противоположном направлении. Упражнение из йоги. Напрягаются все мышцы шеи, плеч, вниз вдоль спины и до бедра. Выкручиваешь свое тело, как мокрую тряпку, чтобы выжать всю влагу до последней капли. – Что это за движение?
Я завершила поворот и открыла глаза. Шелли. Стоит надо мной, уперев руки в бока, и смотрит с удивлением и любопытством.
– Растяжка из йоги. От нее действительно есть толк.
– Покажешь?
С наигранной небрежностью я оторвала задницу от мата.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40
В квартире я споткнулась о коробки у входа, поскользнулась на газетах, служивших оберткой, и развалила несколько стопок книг. Агенты по недвижимости пришли бы в ужас, если бы увидели, во что превратился «прелестный викторианский дом с оригинальными деталями». Я переехала почти месяц назад, но до сих пор ничего не распаковала.
Раньше я снимала квартиру в Пэкхеме, но чудесные соседи снизу уехали, а вместо них вселилась компания нигерийцев, которые днем, как раз когда я сплю, наяривали реггей и периодически устраивали пожары. Тут я и решила, что пора обзаводиться собственным домом. Конечно, это было отступление от Плана, но что поделаешь. План был такой: наездить на такси столько часов, сколько смогу, жить не роскошествуя и собрать достаточно средств, чтобы однажды послать все подальше и слинять за границу, – скажем, открыть бар где-нибудь на жарком берегу. Главное – убраться далеко-далеко из этой вонючей страны.
Бэлхем пользовался спросом, и риэлтеров приходилось буквально соскребать с подошв. Заклад был солидный, но План пришлось отложить не только из-за этого. Кое-кто требовал все больше времени и денег, и мои расходы росли, и за рулем я просиживала совсем не так много, как надо.
Я задернула шторы, спрятав от дневного света разгром, царивший в гостиной. Хлама у меня хватает, но такой полезной штукой, как мебель, я не обзавелась. Есть только кровать, гардероб и старое колченогое кресло. Этого достаточно. Убедившись, что шторы задернуты плотно, я отправилась в темную спальню. Там я разделась, побросав одежду на пол, и нырнула под пуховое одеяло.
Но расслабиться сразу не удалось. Напряжение не отпускало. Тот самый случай, когда не под силу даже закрыть глаза. Веки поднимались сами собой, а мысли почему-то возвращались к жилищу Моргуна. Так я и бродила по комнате, разглядывая старый приемник, снова и снова вспоминала, как блевал Генри, и терялась в лабиринте синих коридоров. А в ушах звучала песня Стинга «Каждый твой вздох».
Затем я услышала собственный вопль: «Нет!» Я металась в постели, запутавшись в одеяле и обливаясь потом. И пока сон сменялся явью, я видела цвет. Тот самый цвет, которого нет, когда я бодрствую, и который так пугает меня во сне. Но вот я проснулась, открыла глаза, и цвет исчез. Но я знала, что он где-то рядом. Все повторилось.
Кровать была мокрой от пота. Отвратительно. Я вгляделась в циферблат часов и обнаружила, что только без десяти одиннадцать. Спать не хотелось, а сон, который удалось урвать, только напугал меня.
Я поплелась на кухню выпить воды (из кружки; стаканы так и не были распакованы).
Привалившись к раковине, опустошая кружку за кружкой, я старалась внушить себе, что можно спокойно лечь спать – цвет никогда не появлялся чаще чем один раз в день. Но ничего не получалось. Я боялась возвращаться в мокрую от пота постель, боялась закрыть глаза. Как было бы хорошо оказаться сейчас у Стефа. Он сделал бы мне свой знаменитый массаж, выбил, выжал все страхи. Но Стеф в Испании и будет заниматься там бог знает чем до завтрашнего дня, пока я сижу здесь как пришитая.
Я поставила кружку в раковину и забралась в кресло. Надо кому-нибудь позвонить. Вопрос только – кому. Стеф в Испании, Ричард на меня злится, Джонни в коме, Эми как пить дать разовьет бешеную деятельность… Оставался только Джоэл. Милый Джоэл. Мое последнее приобретение.
Голубой мобильник как раз лежал возле кресла. Я набрала номер.
– Джоэл? Привет, это Кот. Можно, я к тебе приеду? Мне так одиноко.
2
Я лежала в постели Джоэла; сам он пристроился рядом, уткнувшись лицом мне в затылок, я чувствовала его теплое дыхание. Колени прижаты к моим ногам, рука на талии, а поникший член примостился впритык к моей заднице. Джоэл такой невинный, сущее дитя. Нет, «дитя» беру назад – это до неприличия близко к истине. Джоэлу всего семнадцать, между нами тринадцать лет разницы. Веду себя, как развратная старая сука.
Но я не чувствовала себя старой сукой, лежа в постели с красивым мальчиком, вдыхая аромат его кожи, успокоенная ритмом его дыхания, умиротворенная – если говорить честно – прикосновением этого мягкого бестолкового члена. Здесь, в уютной квартирке, оплачиваемой отцом Джоэла и обставленной его матерью, я и сама казалась себе чуть более красивой. По-кошачьи мускулистой и гладкой. Джоэл так и называл меня – Кот.
Мы встретились в тренажерном зале в Ист-Далвиче. Я часто измывалась над собой, пока жила в Пэкхеме. Это было тесное помещение без кондиционера, и каждый раз по меньшей мере на двух тренажерах висела табличка «Не работает. Приносим извинения за причиненные неудобства». Но это было дешево, и там никогда не набивалась толпа народу.
Начинала я с двадцатиминутной ходьбы на беговой дорожке, скорость семь миль в час, постепенно переходила на девять миль при нулевом наклоне. Там стояли рядом две дорожки, и время от времени какой-нибудь гусак пытался меня обставить. Девчонкам такое и в голову не приходило. Соперник косился на мой дисплей, выяснял, какая скорость, и, приноровившись к моему темпу, старался вырваться вперед. Ни одному не хватало пороха. Через десять минут они уже вымокали до нитки и сбивались с ритма, а через четверть часа – я только-только разгонялась по-настоящему – останавливались и, кинув на меня испепеляющий взгляд, убирались в раздевалку. Не велика заслуга – уделывать эдаких бздунов, но они сами напрашивались. Еще бы – дело чести. Разве могли они допустить, чтобы женщина оказалась быстрее и выносливей.
Гораздо чаще приходилось соревноваться на силовых тренажерах. И сейчас приходится – хотя с переездом в Бэлхем я перебралась и в другой зал. Не могу устоять перед соблазном залезть на тренажер, где только что четверть часа пыхтел и корячился какой-нибудь мачо, добавить еще несколько килограммов и поднять все это хозяйство без малейших усилий. То же самое – со штангой. Только какой-нибудь хлыщ в облегающих портках и кожаных перчатках потянется к паре по-настоящему увесистых железок – я сразу хватаю те, что на порядок тяжелее. Какие у этих парней делаются глаза – надо видеть. А посмотрели бы вы, как они стискивают зубы и сжимают кулаки! Как же они бесятся, что женщина их обошла! Именно из-за тяги к соревнованиям у меня и развились такие мускулы.
Утром после работы я отсыпаюсь, а потом иду на тренировку. Раньше так бывало каждый день – это теперь я с трудом выкраиваю время раза три-четыре в неделю. Велотренажер, беговая дорожка, растяжка, приседания, штанга, силовые тренажеры – провожу там часа два. И не знаю никого, кто был бы в лучшей спортивной форме.
В зале обычно не разговаривают – не принято. Самые общительные могут кивнуть или буркнуть что-нибудь, но, как правило, там стараешься даже не встречаться ни с кем глазами. Все понимают: нужно собраться. Вечерами все по-другому: в зал набиваются писклявые секретутки и перекормленные семейные парочки в одинаковых костюмах, но днем здесь безработные, студенты и настоящие фанаты. И тон задают мастера.
Я узнавала тех, кто приходил изо дня в день, а они узнавали меня – и мы не разговаривали друг с другом. Вот тощий симпатичный парень – выкладывается изо всех сил, но с таким обменом веществ веса ему явно не набрать. Гладенький типчик в штанах из лайкры – за поясом торчит мобильник, и он больше рисуется, чем занимается делом. Коренастый японец с отрешенным взором и манерой громко ворчать; рыжая толстуха с необъятной задницей и складками на животе (воображаете ТАКОЕ в коротенькой маечке?); татуированный качок, у которого нешуточные проблемы с потоотделением; до тошноты хорошенькая девчонка-датчанка с несходящим загаром. И Шелли.
Тем мартовским днем я отрабатывала свои обычные пятнадцать минут на велотренажере (если дольше, я просто загнусь от скуки). В зале были только японец, рыжая толстуха, тощий симпатяга – и кое-кто незнакомый. Двойные двери распахнулись, и в зал широким шагом вошло нечто – гибкое, мускулистое чернокожее создание, скорее тренированное, чем мощное.
Оранжевая майка и кроссовки «Найк», черные блестящие шорты. Выбритая голова, прекрасная голова африканца. Полные губы, словно в гневе раздутые ноздри, выступающие надбровные дуги. Пирсинг: три железки в левом ухе, по одной в нижней губе и в правой брови, заклепка в носу. И глаза… О эти темно-карие сверкающие глаза. Цвета самого блестящего каштана, какой только доводилось отполировать и бережно припрятать в детстве.
Я продолжала крутить педали, но не могла оторвать взгляда от существа, которое уверенно пересекло зал и начало привычно разминаться на матах. Пройдешь мимо такого на улице – и непременно оглянешься, чтобы проверить, не обманывают ли тебя глаза. Потому что это создание было совершенно неопределенного пола. Лицо женственное, но в то же время мальчишеское, ягодицы дерзко вздернутые – такие бывают и у мужчин. А грудь-это хорошая подкачка или плоские титьки? Широкие плечи и тонкая шея, полные икры и не слишком стройные лодыжки. Шорты довольно свободные – особенно много не высмотришь. Я пыталась разглядеть адамово яблоко или щетину и в какой-то миг даже подумала, что вижу и то и другое, – но, возможно, это была всего лишь игра света. Я была заворожена.
Создание главным образом отжимало тяжести. Он – или она? – оно могло полчаса ворочать нешуточный вес на тренажере. При этом смотрело куда-то в пространство, но то был не отрешенный взор, а яростная сосредоточенность. Будто вся сила этого взгляда концентрировалась в себе. Сама напряженность. Дотронешься до такого – раздастся шипение, и ты отлетишь, дуя на обожженный палец.
Помню, в ту ночь на работе мои мысли все время возвращались к существу из спортзала. Мужчина, женщина – кто разберет? А вдруг гермафродит? Все может быть. Интересно, увижу ли я снова…
Через пару дней он – или она? – пришел опять. Кроме меня в зале был только провонявший потом качок, и вот наконец появилось нечто, радующее глаз.
Не помню, когда именно я придумала прозвище «Шелли», но оно пришлось в самый раз. Я даже не могла толком сосредоточиться на упражнениях – все гадала, парень это или женщина, но так ни до чего и не додумалась. Имя «Шелли» казалось самым подходящим – прелестное, сказочное, с намеком на уязвимость, потому что именно уязвимость ощутила я за этой прекрасной оболочкой. Я напридумывала для Шелли множество историй. Я мечтала познакомиться с этим существом – и понимала, что после всех фантазий реальность принесет только разочарование.
И вот свершается чудо. Шелли заговаривает со мной. Мы были в смежной со спортзалом комнате – ее иногда держали запертой, – зал был переполнен, и мы сбежали сюда в поисках покоя. Две стены там зеркальные, и Шелли, работая с гантелями, сосредоточенно созерцал (созерцала?) свое отражение. Пантера, выслеживающая добычу. Я делала растяжку на полу: лежишь на спине, раскинув руки, левую ногу вперед, правую подтянуть к груди, согнув в колене, изогнувшись в поясе, перенести правую ногу через левую, рукой прижимая колено к полу и поворачивая голову в противоположном направлении. Упражнение из йоги. Напрягаются все мышцы шеи, плеч, вниз вдоль спины и до бедра. Выкручиваешь свое тело, как мокрую тряпку, чтобы выжать всю влагу до последней капли. – Что это за движение?
Я завершила поворот и открыла глаза. Шелли. Стоит надо мной, уперев руки в бока, и смотрит с удивлением и любопытством.
– Растяжка из йоги. От нее действительно есть толк.
– Покажешь?
С наигранной небрежностью я оторвала задницу от мата.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40