– Конечно. В любое время.
– Прямо сейчас. Я хочу узнать о нем прямо сейчас.
– Минуточку, Майк. Не надо настаивать. Сегодня не наступит конец света.
– Почему?! Это самая дьявольская вещь, о которой я когда-либо слышал! – воскликнул Долан, его тонкие губы побелели. – Мне все равно, что сделал тот человек. Ни одна шайка трусливых сукиных сынов не имеет права повесить его. Это была та же банда, Багриола?
– На них были черные балахоны и черные шлемы. Возможно, существует несколько банд, но они все из одной организации…
– Настаиваю, потому что это самая мерзкая дьявольщина, о которой приходилось слышать, – сказал Долан, завязывая галстук. – Адские забавы!
– И все равно глупо заниматься этим сейчас, – не унималась Майра, подходя к нему. – Майк, я в свое время пыталась немного разобраться, и поверь мне, это просто еще один пример доброго старомодного американизма. Эта страна полна такого мусора. Господи, ты не можешь бороться в одиночку со всей системой. Попробуй относиться к этому легче, более спокойно что ли… Ты не должен растрачивать свою энергию на все, что тебя расстраивает. Будь рациональным… Я полагаю, – произнесла она, обращаясь к Багриоле, ее голос снова стал холодным, и на лице опять появилась враждебность, – что все сказанное вами – правда?
– Правда. Вы знаете, что это правда, – ответил Багриола.
– В любом случае я вам верю, – подал голос Долан, надевая пальто. – Я слышал об этих голубчиках, но первый раз столкнулся с примером их работы.
Майра подошла к столу и сняла газету с пистолета. Багриола следил за ней, но ни малейшей эмоции не мелькнуло на его бледном лице.
Майра взяла пистолет, вернулась к Долану и сунула кобуру с оружием в боковой карман его пальто, оставив ремешок кобуры расстегнутым, так чтобы револьвер легче было выхватить.
– Мистер Багриола, – снова обратилась она к посетителю, – я тоже склонна верить вам. Но мы занимаемся опасным делом, и должны быть осторожны. При малейшем признаке того, что вы пытаетесь завести Долана в ловушку, он выстрелит немедленно. Помните это.
– Она не шутит, Багриола, – сказал Долан. – Идемте.
– Прежде чем уйти, не могли бы вы дать мне адрес вашей парикмахерской или вашего дома? – попросила Майра.
– Адрес парикмахерской – десять тридцать восемь, Северная Лас-Кручес. Живу рядом, дом десять сорок.
– Спасибо, – произнесла Майра, записывая адреса. – Майк, если ты не вернешься через два часа, я свяжусь с Макгонахилом и дам этот адрес. Лучше постарайтесь, чтобы он благополучно вернулся домой, мистер Багриола.
– Пожалуйста, не звони Эду, не надо его беспокоить. Его малыш все еще болеет, и в любом случае ему, возможно, придется немало поработать вечером. Пожалуйста, не дергай его.
– Это именно то, что я собиралась делать, – сказала Майра твердо. – Позвоню ему, сойду вниз, позову Эрнста Люгера и останусь здесь. Не нравится мне все это. Думаю, ты чертовски упрямый дурак, вот что я думаю.
– Пойдем, Багриола, – кивнул Долан, выходя. – Она любит все драматизировать…
Полтора часа спустя Долан вернулся в свои апартаменты и обнаружил Майру и Бишопа, сидящих там в ожидании.
– Извини, что она притащила тебя сюда, Эд. Ты видишь, умница, – сказал он резко, обратившись к Майре, – я вернулся. Ничего не случилось. Я знал, черт возьми, что ничего не случится.
– Это хорошо. Я честно предупредила насчет Макгонахила и тем самым позаботилась о тебе.
– Полагаю, она рассказала тебе о Багриоле?
– Все до последнего слова. Ты видел джентльмена, которого парализовало из-за них?
– Да, видел. Багриола также отвел меня к негру, который был жестоко избит плетьми. Это все натворили Крестоносцы. Я пытался уговорить Томаса напечатать статью о них, еще когда работал в газете. Все это можно было предотвратить.
– Этот Багриола, значит, вроде посланца от угнетенных, как я понимаю…
– Веселишься? Неплохо бы тебе посмотреть на то, что я видел. Это было ужасно.
– Возможно. Ну и что? Меня это не беспокоит, – сказал Бишоп. – Многие вещи ужасают.
– Ты прошел войну. Это было ужасно. Все ужасно. Но почему ты завелся с этим случаем? Почему ты не можешь относиться к этому спокойно? – вопрос за вопросом сыпала Майра.
– Я понял, – проговорил, обращаясь к Эду, Долан. – Это последнее замечание объяснило мне все, что я хотел знать. Она думает, что все, что я делаю, неправильно.
– Она совсем так не думает, – заступился Бишоп за Майру.
– Она постоянно царапается, огрызается и дерется.
– Правильно, потому что любит тебя.
– Эд! – воскликнула Майра.
– Конечно, это так, – продолжил Бишоп невозмутимо. – Пора уж кому-нибудь сказать это…
Пауза продолжалась довольно долго.
– Все равно, – произнес наконец Долан, – ничто в мире не может помешать мне сделать что-нибудь с тем, что я видел сегодня. Нет, о господи, даже если меня убьют из-за этого!
– Прекрасно, – сказал Бишоп. – Никто и не пытается удержать тебя. Мы пытаемся помочь. Мы тоже хотим что-нибудь сделать. Но нельзя вмешиваться в такие вещи, не имея за душой ничего, кроме обостренного чувства справедливости. Нам не удастся навести порядок во всем мире за несколько дней.
– Да? Ну что же, начнем с вскрытия гнойника.
– А что насчет Нестора? А Карлайл? Я думал, что мы собираемся взяться за них.
– Для этого еще будет достаточно времени. То, с чем я столкнулся сегодня, важно. Это, черт возьми, самое важное! Послушай. Ты помнишь ку-клукс-клан, да?
– Еще как. Слишком хорошо. Садись. Сними шляпу.
– Хорошо, – продолжал Долан, сел, но тут же поднялся, оставаясь в шляпе, – я не знаю, это ку-клукс-клан или нет. Эти парни одеты то в белое, то в черное и называют себя Крестоносцами. Во всяком случае, они были вдохновлены кланом. Бог знает сколько их набралось, может тысячи. Все очень секретно и очень таинственно… и ни одного слова о них в газетах. Хватают людей по ночам, вывозят на пустыри и секут… Мажут дегтем и вываливают в перьях, прямо по прописям клана. И после всего этого дерьма – заставляют людей целовать флаг. Боже правый, они заставили даже бедного Багриолу целовать флаг, после того как высекли, а он отмечен военной наградой, и он лучший американец, чем любой из этих сукиных сынов. А бедняга Троубридж, лежащий в кровати… Ему я не могу помочь, и это заводит меня. Просто кровь закипает!
– Хорошо, – произнес Бишоп, когда Долан замолчал, – я терпеливо слушал тебя, а теперь ты послушай меня. Я скажу кое-что, что давно намеревался сказать. Замечательно, что ты с такой энергией беспокоишься об этом. Больше того, я думаю примерно так же. И Майра тоже. Но то, что происходит в Колтоне, происходит в любом городе Соединенных Штатов. Незаконные доходы и коррупция, фанатизм, фальшивый патриотизм – все это происходит везде. Колтон лишь символ того гнилого бардака, в котором погрязла вся страна. Предположим, ты положишь конец этому делу клана или Крестоносцев, кто бы они ни были. Предположим, ты положишь конец этому в Колтоне.
– Я собираюсь положить этому конец. Все верно.
– Подожди минуточку, дай мне сказать. Предположим, ты нанесешь сокрушительный удар по этому в Колтоне. А как насчет остальной страны? Тебе не удастся никакое доброе дело, пока ты не доберешься до самой сути явления. Ты можешь положить этому конец здесь, да, – и через месяц нечто подобное снова неожиданно возникнет. Ты понимаешь, к чему я клоню?
– Откровенно говоря, нет. У меня нет ни малейшей идеи насчет того, к чему ты ведешь.
– Я объясню это по-другому. Ты когда-нибудь слышал о человеке по имени Маркс?
– Конечно, я слышал о Марксе, Энгельсе и Ленине. Ну и что?
– Знаешь что-нибудь о них?
– Не очень много. И что, черт возьми, с этим надо делать?
Бишоп обратился к Майре.
– Непостижимо, да? – спросил он. – Ты можешь в это поверить?
– С трудом.
– Ради бога, в чем дело? – сказал раздраженно Долан.
– Надо их изучить. Они предлагают тот же способ действия, что и ты. Только они опередили тебя на много лет.
– Я все равно не понимаю.
– Не знаю, как тебе еще объяснить, – начал Бишоп. – Нужна дисциплина. Нужна организация. Без этого не добьешься никакого успеха. Без этого ты просто усердный работяга. Ты слышал что-нибудь о коммунизме, не так ли?
– Да, совсем чуть-чуть.
– Ты всегда шутишь насчет того, что я чертов коммунист.
– Я не имел в виду ничего личного, Эд, ты же знаешь. Просто выражение…
– Не извиняйся, – сказал Бишоп. – Я горжусь этим. Но ты прав, это просто выражение. Так, во всяком случае, думает большинство людей. Но ведь ты больше коммунист, чем я.
– С ума сошел! – возмутился Долан. – Я не коммунист.
– Ты коммунист, только не знаешь об этом. Ты ненавидишь то, что делают с городом, так же сильно, как ненавидишь то, что они делают с театром-студией, ты ненавидишь вшивую рекламу на радио, ты ненавидишь проповедников, потому что они скулят и вербуют новообращенных, ты ненавидишь всю систему. И черт возьми, ты говорил мне это сотни раз.
– Послушай, – сказал Долан, снимая шляпу. – Это спор затянется на всю ночь. Может быть, я коммунист. Если это и так, мне об этом ничего не известно. Но я действительно ненавижу все то, о чем ты говорил, и еще очень многое, о чем ты не упомянул, вроде рэкета Дня отца или Дня матери. Но больше всего я ненавижу этих ублюдков, которые надевают балахоны и колпаки, отвозят людей в низину реки и страшно секут, и всячески издеваются, и заставляют целовать флаг. Может быть, я нуждаюсь в дисциплине и организации, и, очень даже может быть, позже я найду кого-нибудь, кто научит меня этому. Но сейчас у меня нет времени останавливаться. Главное для меня сейчас – посадить этих Крестоносцев, и я собираюсь это сделать, даже если дело станет моим последним.
– Тебя это позабавит? – с долей сарказма поинтересовался Бишоп.
– Что ж, в саване нет карманов, – обронил Долан. – Я никогда прежде так не переживал. Несколько вещей раздражали меня, и без особого энтузиазма я хотел разобраться с ними. Тратил свою энергию – в основном, правда, на женщин. В этом нет ничего удивительного; каждый знает, что я не мог устоять перед симпатичными девушками. Но ничего удивительного нет и в том, что я внезапно очнулся. Человек вечером ложится спать дураком, а утром просыпается мудрецом. Не может объяснить, что именно случилось за это время; знает, что это случилось, и все. Так было со мной. Я еще не знаю, что буду делать, у меня нет ни малейшей идеи, с чего начать, но я твердо знаю, что собираюсь сделать это. Я не стану критиковать твой коммунизм, твои правила и принципы. Однако, судя по тому, что ко мне за помощью обращаются люди, будь то Тим Адамсон или Багриола, я понимаю, что я на верном пути. Может, надо бороться с такими вещами по правилам и учебникам и по научным тактикам, но я так не думаю. А теперь больше никаких споров, никаких сомнительных советов… Начиная с этого момента вы двое будете помогать мне делать то, что я хочу сделать, и так, как я хочу это сделать, или мы сегодня же распрощаемся навсегда. Я говорю серьезно, о господи. Прямо с утра завтра мы возьмемся за этих так называемых Крестоносцев, и пока больше никаких других дел. Ну так что вы решили? Со мной вы или нет?
Бишоп посмотрел на Майру, кусающую губу. На ее лице ничего не выражалось.
– Ладно, Майра, – сказал он наконец, – хоть это все и неправильно, но, похоже, мы должны следовать за ним.
– Да, – сухо отозвалась Майра.
– Хорошо, – констатировал Бишоп. – Ты очень ошибаешься, Мик, и даже сам Иисус Христос не смог бы переубедить тебя и за миллион лет. Но мы останемся, потому что любим тебя. Если каким-нибудь чудом мы выпутаемся из этого, может быть, у меня будет время показать, в чем ты не прав.
– Отлично… – сказал Долан. – А теперь не могли бы вы убраться к черту отсюда и дать мне поспать? Моя голова едва держится на плечах.
Бишоп и Майра встали. Бишоп взял шляпу и медленно вышел, не пожелав Долану спокойной ночи.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26