Херейра открыл дверь. Глаза его блестели.
— Вы явились слишком рано, — сказал он нетерпеливо.
— Я подожду.
Дверь в гостиную была приоткрыта. Стефан не видел Вероники. Он прикинул, не стоит ли сразу выложить Фернандо Херейре всю правду, — и решил выждать. Он мог стоять за дверью и слушать. Он понимал, что Вероника Молин способна на что угодно. Он должен затянуть их встречу как можно дольше, чтобы Джузеппе и остальные успели приехать.
Он кивнул на туалет.
— Я сейчас приду, — сказал он. — Как там?
— Как я и надеялся, — устало сказал Херейра. — Она слушает. И кажется, понимает. Но простит ли она меня, я не знаю.
Он, заметно покачиваясь, вернулся в гостиную. Стефан закрылся в туалете. Оставалось самое трудное. Встретиться взглядом с Вероникой Молин и притвориться, что он знает не больше, чем полчаса тому назад. Но он в то же время мог с трудом себе представить, что она вдруг ни с того ни с сего начнет его в чем-то подозревать.
Он набрал номер Джузеппе. Когда женский голос в очередной раз попросил позвонить попозже, его чуть не охватила паника. Он спустил воду и вышел из туалета. Он направился к входной двери и открыл замок, кашляя, чтобы не было слышно характерного звука. Потом пошел в гостиную.
Вероника Молин сидела на том самом стуле, где он недавно сидел связанным. Она посмотрела на него. Он ободряюще кивнул и сказал по-английски:
— Я могу подождать снаружи, если вы еще не закончили.
— Я хочу, чтобы ты остался.
Фернандо Херейра, соглашаясь, наклонил голову. Ему, очевидно, тоже не мешало присутствие Стефана.
Он, словно бы случайно, сел на стул, стоявший у двери в комнату. С этого места ему было видно окно за их спинами. Вероника Молин смотрела на него изучающе. Он видел это, она пыталась прочесть что-то на его лице.
И он не отводил глаз, смотрел на нее прямо и честно, повторяя про себя: я ничего не знаю, я ничего не знаю.
Бутылка с коньяком по-прежнему стояла на столе. Херейра опустошил ее почти наполовину. Но сейчас он закрутил пробку и отодвинул бутылку в сторону. Он продолжал говорить. О человеке по имени Хёлльнер, о встрече с ним в ресторане в Буэнос-Айресе, как случайно выяснилось, что Хёлльнер знает, кто убил его отца. Он рассказывал очень подробно, не упуская деталей — как и когда он встретил Хёлльнера, как он, наконец, понял, что Хёлльнер словно был послан провидением, чтобы поведать ему то, что он пытался узнать всю жизнь. Стефан подумал, что это лучшее, что Херейра может сделать в настоящий момент — растянуть свою историю. Тут нужен Джузеппе, одному ему не справиться.
Ни Херейра, ни Вероника Молин, кажется, ничего не видели. Но он-то краем глаза заметил — за спиной у Вероники в окне мелькнула физиономия Бьорна Вигрена. Любопытство этого человека просто не имело границ. Значит, он оставил свой пост у моста, не смог устоять.
Физиономия возникла снова. Стефан понял, что Вигрен не заметил, что обнаружен. И что он видит? — подумал Стефан. Трое людей в комнате, говорят о чем-то серьезном, но не слишком волнующем. На столе — бутылка коньяку, скорее всего, он заметил ее из окна. И что опасного в такой ситуации? Ничего. Конечно, ему интересно, кто этот пожилой человек, да и Веронику Молин он, возможно, не видел, когда она заходила к Эльзе Берггрен. Наверняка решил, что этот полицейский с юга немного спятил. Еще, конечно, ему страшно интересно, каким образом мы попали в дом, когда Эльзы нет на месте.
Стефан с трудом сдержал ярость. Он почти не сомневался, что ни Джузеппе, ни кто-то другой не обратят внимания на его послание на снегу. И Бьорн оттуда ушел. Положение было безнадежным.
Физиономия Бьорна Вигрена вновь исчезла. Стефан про себя взмолился, чтобы Вигрен вернулся к сугробу, может быть, еще не поздно. Но Бьорн вновь появился в окне, на этот раз, правда, в другом, позади Фернандо Херейры. Теперь был риск, что его обнаружит Вероника Молин, если повернет голову.
Зазвонил мобильник. Стефан вначале подумал, что это его, но сигнал звучал по-другому. Вероника Молин потянулась за стоявшей рядом со стулом сумкой, достала телефон и нажала кнопку. Кто бы ни звонил, подумал Стефан, он оказывает мне услугу. Еще несколько минут времени, а единственное, что мне необходимо, — это время. Бьорн Вигрен исчез и больше не появлялся.
Стефан опять понадеялся, что он вернется на мост.
Вероника Молин слушала, не говоря ни слова. Потом сложила телефон и сунула его в сумку.
Когда она вынула руку из сумки, в ней был пистолет.
Она медленно поднялась и отошла в сторону, держа под прицелом и Стефана, и Херейру. Стефан задержал дыхание. Херейра, похоже, сначала не понял, что у нее в руке. Когда он сообразил, что это оружие, то начал тоже подниматься, но она подняла пистолет, и он снова сел.
— Это было довольно глупо, — сказала она Стефану, — и с твоей стороны, и с моей.
Теперь она целилась в Стефана. Она держала пистолет обеими руками. Руки не дрожали.
— Звонила девушка из гостиницы. Сказала, что ты взял ключ и пошел в мой номер. Я-то знаю, что забыла выключить компьютер.
— Не понимаю, о чем ты говоришь.
Стефан понимал, что болтовней не спасешься. Но ему нужно было время. Краем глаза он видел, что Вигрена в окне нет, так что надежда еще оставалась. На этот раз она перехватила его взгляд. Не опуская оружия, она подошла к окну и выглянула. Но там, по-видимому, никого не было.
— Ты явился не один?
— Кто должен со мной быть?
Она стояла у окна. Стефан подумал, что лицо, казавшееся ему красивым, в эту минуту было просто уродливым.
— Врать бессмысленно, — сказала она, отходя от окна. — Особенно если не умеешь.
Фернандо Херейра, не отрываясь, глядел на пистолет.
— Не понимаю, — сказал он. — Что происходит?
— Ничего особенного, — сказал Стефан, — кроме того, что Вероника Молин вовсе не та, за кого себя выдает. Может быть, она иногда и занимается посредничеством, но основное время посвящает пропаганде нацизма.
Фернандо Херейра уставился на него с удивлением:
— Нацизма? Она что — нацистка?
— Она дочь своего отца.
— Лучше я сама все объясню этому, кто убил моего отца, — прервала его Вероника Молин.
Она говорила медленно и четко, на превосходном английском — человек, ни на секунду не сомневающийся в своей правоте. И все, что она говорила, для Стефана звучало устрашающе, хотя и вносило полную ясность в ситуацию. Герберт Молин был для своей дочери героем, идеалом, человеком, которому она всегда хотела подражать. Но преклонение ее не было слепым, она понимала, что его политические идеалы устарели. Она принадлежала к другому времени, ее поколение умело приспособить к изменившимся условиям представления об абсолютном праве сильного, о сверхчеловеке и недочеловеке. Она говорила об абсолютной власти, о праве немногих сильных властвовать над слабыми и бедными. Она употребляла все те же слова — «ничтожества», «недочеловеки», отбросы, она описывала мир, где бедные страны обречены на уничтожение. Африке не суждено существовать, за исключением тех немногих режимов, где еще можно на что-то надеяться. Африка сама истечет кровью, ни в коем случае не надо ей помогать, наоборот, изолировать — и она погибнет. Ее картина мира была основана на том, что новые электронные времена дают таким людям, как она, именно тот инструмент, в котором они нуждаются, чтобы утвердить свою власть над человечеством.
Стефан слушал, и его не покидала мысль, что она сумасшедшая. Она искренне верила в то, что говорила, ее убеждения были непоколебимы, она не понимала, что все это — бред, безумные мечты, которым никогда не суждено осуществиться.
— Ты убил моего отца, — закончила она. — Ты убил моего отца, и поэтому я убью тебя. Я понимаю, что ты не уехал, потому что хотел знать, что произошло с Авраамом Андерссоном. Он был ничтожеством. Ему как-то удалось разнюхать о прошлом отца. Поэтому он тоже должен был умереть.
— Так это ты его убила?
Только сейчас Фернандо Херейра понял. Стефан видел перед собой человека, только что избавившегося от длившегося всю жизнь кошмара, чтобы тут же погрузиться в другой.
— Существует международная сеть, — сказала Вероника Молин, — «Благо Швеции» тоже в нее входит. Я — один из руководителей, незаметная личность, но также еще и член маленькой группы, управляющей национал-социалистическим движением на глобальном уровне. Убрать Андерссона так, чтобы он не мог разболтать то, что знал, не составило труда. Есть много людей, готовых выполнить любой приказ немедленно, без сомнений и без ненужных вопросов.
— Как ему удалось узнать, что твой отец — нацист?
— Все началось с Эльзы. Дурацкое совпадение. У Эльзы есть сестра. Она много лет играла в Хельсингборгском симфоническом оркестре. Она сказала Аврааму, когда он решил сюда переехать, что Эльза живет в Свеге и что она — национал-социалистка. Он начал следить, сначала за ней, потом — за отцом. Когда он начал вымогать у отца деньги, он подписал себе смертный приговор.
— Магнус Хольмстрём, — сказал Стефан. — Ведь его так зовут, того, кому ты приказала убить Андерссона? Кто выкинул ружье в реку — ты или он? И ты заставила Эльзу Берггрен взять на себя вину? Как — тоже угрожала ее убить?
— Тебе кое-что удалось узнать, — сказала она. — Жаль, что это тебе не поможет.
— И что ты собираешься делать?
— Убить тебя, — сказала она спокойно. — Но сначала надо умертвить этого.
Она так и сказала — умертвить. Как подопытную лягушку. Она сумасшедшая, подумал Стефан. Если Джузеппе не появится, он будет вынужден попытаться ее обезоружить. От Фернандо Херейры помощи ждать не приходится — он слишком много выпил. Надеяться как-то убедить ее отказаться от задуманного было совершенно бессмысленно. Она безумна. И она без малейших колебаний нажмет на спусковой крючок, если он бросится на нее.
Время, думал он. Время, только время.
— Тебе не удастся уйти.
— Еще как удастся, — спокойно ответила она. — Никто не знает, что мы здесь. Я сначала пристрелю его, а потом тебя. Потом представлю все так, как будто бы это ты его застрелил, а потом застрелился сам. Никто не посчитает странным, что больной раком полицейский совершил самоубийство, особенно если он лишил кого-то жизни. Оружие мне не принадлежит — и тут никаких следов. Отсюда я пойду в церковь на похороны отца. Никому даже в голову не придет, что дочь, отдающая последнюю дань своему отцу, посвятила пару утренних часов тому, чтобы пристрелить двоих. Я буду стоять у гроба — убитая горем дочь. И мне будет приятно, что я отомстила за отца еще до того, как его тело предали земле.
Стефан вдруг услышал позади себя странный звук. Он знал, что это за звук — открылась наружная дверь. Он осторожно скосил глаза — и увидел Джузеппе. Их взгляды встретились. Джузеппе двигался беззвучно, в руке у него был пистолет. Ситуация изменилась. Я должен как-то дать ему понять, что происходит.
— Так ты думаешь, что можешь убить нас, сначала одного, потом другого, — сказал он. — Из вот этого пистолета, что у тебя в руке. И ты считаешь, что никто тебя не заподозрит?
Она замерла:
— С чего это ты так кричишь?
— Я говорю точно так же, как и раньше.
Она повернула голову и, не спуская с них глаз, сделала несколько шагов, чтобы видеть, что происходит в прихожей. Джузеппе в прихожей не было. Наверное, стоит за дверью, подумал Стефан. И он, конечно, не мог не слышать, что я сказал.
Вероника Молин стояла неподвижно и прислушивалась.
Она была похожа на какого-то ночного хищника — вся превратилась в слух.
Потом все произошло очень быстро. Она пошла к двери. Стефан знал, что она выстрелит не колеблясь. Она стояла слишком далеко от него, и если он бросится ей наперерез, она успеет повернуться и разрядить в него пистолет. На таком расстоянии промахнуться трудно. Когда она приблизилась к двери, он схватил стоящую рядом лампу и изо всех сил швырнул ее в окно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62