Очень забавно на бумаге
выглядит это слово: "соблазнила". Я все смотрю и смотрю на него, смотрю
так долго, что начинаю сомневаться, правильно ли я его написала. Я узнала,
что теперь я могу часами ничего не делать, просто лежать и думать о нас с
тобой, и припоминать до последней мелочи, как это все было, и на что это
было похоже, и совсем скоро от таких раздумий я становлюсь мокрая как мышь
и дышу с трудом, а сердце бьется так сильно! А ты думаешь так обо мне хотя
бы иногда? Вообще, могут мужчины думать так о женщинах? Может у тебя
встать просто от одной мысли обо мне? Надеюсь, что да. Потому что тогда
это означает, что все, что было между нами - это не просто игра. Разве
нет?
Ты собирался взять меня в свои руки. Правда, правда, не отнекивайся,
теперь ты знаешь это не хуже, чем я. Или по крайней мере догадываешься. Я
так хочу явиться как-нибудь в док, пройтись туда-сюда, подняться невзначай
на борт, увидеть там тебя и сказать, привет милый, вот я пришла провести с
тобой немного свободного времени, что-то около сорока или пятидесяти
оставшихся у меня лет. Что ты будешь делать тогда? Ничего. Просто так
предопределено судьбой. Еще с того утра, как ты вез меня обратно,
сбежавшую из дома. Я очень богата и недурно готовлю. Чего еще можно желать
от женщины?
Но не кидайся разыскивать меня прямо с завтрашнего утра. Я хочу,
чтобы все было прилично. Мне нужно завершить эту главу в моей жизни, как
бы ни была она неудачна написана. Чтобы можно было смело положить ее в
архив и забыть о ней. Когда я наконец смогу остаться с тобой навсегда, я
уже не станк капризничать, что это не так и то мне не нравится. Это будет
просто невозможно. Мне не может быть что-то не так рядом с тобой.
Папа всегда говорил мне, что самый худщий способ решать проблемы -
это убегать от них, и он был совершено прав. А проблема у меня есть, и
немалая, так что я хочу с ней сперва разобраться. И как только разберусь,
примчусь к тебе так быстро, как сумею. Вернее, со скоростью самолета.
Через два дня после твоего отъезда я решилась, пошла на "Лань" и
поговорила с Говардом. Он был и в самом деле чудовищно расстроен. Он не
знал, как это принять. Он просто отказывался мне верить. Боюсь, он и
вправду очень сильно любит меня, бедный медведь. Когда он наконец поднял
на меня глаза, у него было такое лицо, будто он вот-вот расплачется. Этот
разговор был не последним, о нет! Еще очень-очень много часов я убеждала
его, что лучше всего нам будет расстаться, и что он должен понять меня,
если и в самом деле любит так сильно, как говорит. Ну, если бы ты не любил
меня, разве смогла бы я отпустить тебя? Наверное, не смогла бы. Я просто
не выжила после этого. Но сейчас я думаю о тебе, и это дает мне силы и
терпение в сотый раз объяснять все Говарду.
Теперь он уже все понял и подчинился неизбежному. Он очень угрюмое
существо, по крайней мере, был таковым, но сейчас выглядит немного
повеселее. Наверное, это из-за нашей прощальной поездки. Мы решили
все-таки завершить круиз. Ох, видел бы ты мои бедные ручки! Мы как маньяки
сутки напролет чинили и отдраивали "Лань". Да, мы решили завершить
плаванье вместе - хотя бы потому, что одному человеку не справиться с
такой огромной яхтой. Но мне кажется, ее просто нужно продать здесь.
Говард, конечно, уже настоящий яхтсмен, ему очень жаль расставаться с
такой красавицей, но, по моему, это лучшее, что мы сейчас можем сделать.
Кажется, я все-таки уговорю его, тем более, что какой-то человек по имени
Дэвисон очень заинтересовался ею. И предложил вполне хорошую, по-моему,
сумму - сто тридцать тысяч. Он был здесь проездом на Паго-Паго, это в
американской части Самоа. Он служит в какой-то геологоразведочной компании
и выглядит немного молодо для того положения, которое занимает. Он сказал,
что проведет на Самоа несколько лет в связи с проектом его компании, и что
"Лань" - это именно то, что ему там необходимо. Он хочет, чтобы мы пришли
на ней к Паго-Паго, и, если убедится, что в работе она также великолепна,
как и с виду, он немедленно возьмет кредит в своем банке и выплатит нам
полную ее стоимость. А оттуда мы сможет улететь домой.
Я даже отчасти рада, что все так вышло, милый. Говард, похоже, вбил
себе в голову, что в этом путешествии я "приду в себя" или что-то в этом
роде, но менее глупое. У него будет возможность убедиться, что я и из себя
то не выходила. А я буду снова почти одна в огромном океане, и никто не
помешает мне думать о нас с тобой. А его я просто не с состоянии
переносить, даже его поцелуи мне неприятны. Надеюсь, за время пути он
поймет, что я была совершенно серьезна и не собираюсь его разыгрывать. К
тому же я хочу доказать самой себе, что со мной действительно все в
порядке, что я не буду снова иметь галлюцинации от одного только... запаха
призрака. Теперь мне все это кажется просто дурным сном - потому что у
меня есть ты, любимый. Я теперь самая уравновешенная девушка в мире. Я
влюблена. И это очень помогает.
Так что "Лань" теперь снова сияет и сверкает, словно новенькая. Мы
проверили и перепроверили каждый винтик всех механизмов, а ты знаешь, что
у меня папина выучка, так что за это можешь не беспокоиться. А я вернулась
сюда, в студию, и живу по-прежнему здесь до нашего отъезда, брожу по
улицам, мечтаю, думаю о нас с тобой, и из зеркала на меня смотрит девушка
с какой-то нежной и одновременно уверенной улыбкой, и я никак не могу
поверить, что эта девушка - я. Помнишь, как ты однажды подошел ко мне
сзади и положил подбородок на мой затылок, скорчив совершенно ужасную
рожу, так что мы стали похожи на какой-то индейский тотем? А еще я пишу
тебе письма и рву их в клочья, и пишу новые. Это я начала еще вчера.
Мы уже просчитали и время, и маршрут, и расстояние. Нам предстоит
около трех тысяч миль пути. Мы берем с собой запасной бак с горючим,
потом, когда израсходуем, просто отцепим его. Даже при самой хорошей
погоде мы сможем делать самое большое двести миль в день, так что весь
переход займет шестнадцать дней - если ничего не случиться. Нам, правда,
придется миновать без захода несколько очаровательных островов, но что мне
до них, если я там буду без тебя! Мы будем гнать яхту изо всех сил, так
что паруса останутся в этом путешествии без работы, о чем я немного жалею.
Но я хочу как можно скорее покончить с этой поездкой и с этим неудачным
браком, так что пусть. Вот такие дела.
Милый, ты настолько осчастливил эту кривозубую, толстоватую, с
непослушными, совершенно неопределенного цвета волосами и немного утиной
походкой девушку, что теперь она кажется себе почти красавицей. Я надеюсь,
что ты доволен. Я имею в виду, что я постараюсь сделать все, чтобы ты был
мной доволен.
Ну вот, я отправлю по дороге на яхту, а поскольку сегодня Канун
Рождества, один только Господь знает, сколько оно будет к тебе добираться.
Мы снимаемся с якоря завтра рано утром, так что в четверг десятого января
мы должны уже быть на Паго-Паго, то есть уже в новом году, первом году,
который мы с тобой проведем вместе. Мы с тобой еще не пели вместе старых
рождественских песен, но непременно споем! Поцелуй от меня Майера. Передый
приветы всем нашим, поздравь их с Рождеством. Скажи всем, что Лу Эллен
возвращается домой. Если ты скажешь именно так, никто не поймет, что ты
говоришь обо мне, мы сделаем им сюрприз. Впрочем, можешь называть меня
по-прежнему Гулей, если хочешь, когда говоришь с кем-нибудь еще. Но
никогда не произноси его, когда мы с тобой вдвоем. Ох, я так безумно,
немыслимо, чертовски счастлива! Я люблю тебя, люблю тебя,
любл-у-у-у-у-у-у-у-у-ублю.
Лу Эллен Мак-Ги.
P.S. Если ты забыл, как делается предложение честной девушке, ничего
страшного. У нас еще будет время обсудить все детали.

В четверг у Майера снова начался жар. Не то чтобы слишком сильный но
вполне достаточный, чтобы Док Крелти огрызался на всех. Ор назначил Майеру
еще одну порцию медикаментов и вдоволь питья. А я сидел у Майера в палате
и, пока он дремал, перечитывал Гулино письмо. Нельзя сказать, чтобы я был
слишком им занят - я прочел его никак не больше пятнадцати раз, ну
максимум шестнадцать. Разбудило ли оно уже тогда во мне какие-нибудь
ужасные предчувствия? Нет. Я был просто по-идиотски счастлив, я сидел,
бессмысленно улыбаясь, тихо бормоча какую-то невнятную песенку. Жизнь
внезапно поворячивалась ко мне совершенно до тех пор неизвестной, полной
солнечных планов и мыслей стороной.
Когда мне казалось, что Майеру что-то нужно, я звал сестру с пункта.
Майер лежал бледный и жалкий, он казался почти что выходцем из тех
беспокойных, мучительных сновидений, от которых он метался, не просыпаясь,
в своей горячке. Однажды он приподнялся на локтях и выкрикнул: "Не сметь!
Не сметь этого делать!"
Я поспешно уложил его обратно на подушки, уговаривая:
- Что ты, все в порядке. Сейчас ничего нет, все уже давным давно
прошло. Успокойся.
Взгляд его немного прояснился, он узнал меня и попытался улыбнуться.
- Извини.
Дождавшись, пока он снова уснет, я отправился чего-нибудь перекусить.
Выходил я, пользуясь сложной сетью коридоров, по спецмально расчитанному
маршруту, на котором не было ни одной из самых страшных больничных теток:
пожилых няничек, дежуривших у входа на этажи и зорко следящих, чтобы до
больных никто не допускался никто, но у меня было устное разрешение Квелти
сидеть в палате хоть сутки напролет. Я как раз шел по коридору,
соединяющему Южное крыло с основным зданием, когда повстречал Мэриан. Она
на ходу просматривала кипу исписанных бланков, но, заметив меня, как бы
невзначай пошла вровень со мной, все еще теребя бумаги. На щеках у нее
неудержимо проступала краска, она нервно оглядывалась, не идет ли кто за
нами следом.
- Кто-нибудь видел, как ты выходил? - спросила она одними губами.
- Нет. Как у тебя дела дома?
- Как обычно, - вздохнула она. - Никакая девушка не может быть
слишком хороша для Нормана. И смотрит на меня так, что сразу становится
ясно: я-то уж не слишком хороша. Каждый раз, когда она начинает меня
донимать своими обвинениями, я становлюсь просто бешенной и ору на нее в
ответ. И вчера все было как всегда. Слушай, я когда-нибудь сойду с ума. Я
правда не хотела этого скандала, она меня вынудила. Конечно, скандалы
бывали и раньше, но такого! Со мной такое было только один раз, когда мы
компанией выехали на пикник на пляже, и Норман с какой-то девицей уехали
за пивом на ее машине и не возвращались целую вечность.
- Мариан! - позвал ее кто-то из кабинета.
- Я зайду потом в четыреста пятьдесят пятый, - шепнула она и
упорхнула. Я посмотрел ей в след. Нервная, как у чайки походка, мелко
семенят загорелые ножки. Она была похожа на белую фарфоровую чашку с
маленькой голубой каемочкой. Теперь мне было очень трудно, почти
невозможно представить себе эту ловкую, ладную женщину в белом вчерашним
юрким и ласковым ночным зверьком, прокрадывающимся в маленькую комнатку со
стеклянным шкафом, столом на колесиках и грудой старых матрасов в углу.
Более того, теперь у меня не было и тени желания снова поджидать ее в
маленькой комнатке. Зато было смутное подозрение, что она этого тоже не
очень хочет. Просто между нами возникло что-то новое, иное, чему еще не
придумано определение ни в одном из языков мира. Мы никак не могли
называться друзьями, потому что дружба не рождается из нескольких
мимолетних встреч, нет, для дружбы, по крайнем мере в том смысле, в каком
понимаю это слово я, нужно вместе съесть не один пуд соли.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41