- Вы сказали, что он - убийца. Так что ж вы не велели ему убить и ее?
- Она стоит слишком дорого для такого риска. Было бы много шума,
кто-нибудь непременно начал бы выяснять, откуда у нее взялось такое
наследство. Могли начать потрошить Бриндля, всплыли бы его прошлые дела. Я
сказал ему, что если он убьет ее, Я изжарю его на медленном огне.
Послушайте, Мак-Ги, я могу записать это все для вас, если хотите.
- Так вы думаете, он не убьет ее.
- Я не знаю. Такие, как Бриндль, непредсказуемы. Если он сможет
придумать, как сделать это, чтобы ни у кого не возникло и тени сомнения,
что произошел несчастный случай, он это сделает. Или покончит с собой
из-за какого-нибудь внезапного порыва. Такие люди пытаются так или иначе
надуть окружающих всю свою жизнь. Они думают, что все остальные - круглые
идиоты. Они думают, что все так же скучны и пусты изнутри, как и они сами.
Я знал, что иду на риск. Но с другой стороны, я точно знал, что у нее не
будет возможности поднимать скандал. Мертвая или сумасшедшая, она в любом
случае выходит из игры. Поверьте мне, Мак-Ги, миллионы стоят такого риска.
Вы никогда не получите больше подобного шанса, даже если проживете еще
столько же.
- Да, наверное, - сказал я тихо. - Думаю, да.
Эта мокрица извивалась на дне грязной ямы, вода лилась ему на уши. А
Тед, наверное даже не подозевал подвоха. Пожалуйста, помогите мне
разобраться в этом вопросе, мистер Коллайр. Я хочу, чтобы моя дочь была в
безопасностри, если со мной вдруг что-нибудь случится.
И Коллайр позаботился о его дочурке на славу. У него на посылках был
веселый услужливый сопиопат, он только и дожидался самой странной, самой
необычной работы. Позаботься о Тедовой дочке. О моей девочке. Подари ее
старому доброму Говарду Биндлю.
Белый холодный свет заливал могилу, вокруг лампы велись мотыльки,
задевая мохнатыми крылышками могилу Тома Коллайра. Он издал какой-то
странный звук и, наклонившись поближе, я увидел, что он плачет. Нижняя
губа его кривилась и дрожала. Бедный Том. Ладно, час потехи прошел. Все
долги заплачены. Пусть теперь кто-нибудь другой нанимает убийц, сводит с
ума, торгует обманом оптом и в розницу и вообще всячески забавляется.
Я сжал древко заступа с такой силой, что мои натруженнные ладни свело
от боли. Дикое, жестокое желание подавил я в себе: взять сейчас лопату и
быстрыми четкими ударами закопать яму вмес те с содержимым, от ног до
скривившегося лица, разровнять место, заложить срезанным дерном и забыт
сюда дорогу. Хихиканье, доносившееся из могилы, напоминало кваканье
лягушек в канале.
Я достал из кармана нож, прыгнул в яму, надрезал несколько петель,
стягивающих ему руки. Остальное пусть распутывает сам. Прихватив обе
длинных лампы и взяв заступ подмышку, я аправился к машине. Я шел еле-еле,
словно нехотя, словно кто-то дергал мое мое ватное, непослушное тело за
веревочки. Мне так хотелось убить его, почему же я этого не сделал,
повторял я про себя, шатаясь, как пьяный. Я едва разыскал огни фар
"Агнессы" в темноте. Бездумно свалив весь принесенный скарб в ящик, я
уселся за руль, и только там меня, наконец, отпустило. Постепенно я пришел
в себя, почти сразу развернулся, выехал из развалившихся ворот, берегом
канала выехал на дорогу у моста, по ней единым духом домчался до
автострады - и, уже совершенно успокоившись, отправился домой.
Когда озабоченность, усталость и тоска отступили, верх немедленно
взяло чувство юмора. Я представил, как это чучело, шатаясь добирается
домой, на свою шумную вечеринку. А вот и снова я, девочки мои! Мой славный
канареечный костюмчик вывалян в грязи, а в волосах полным-полно песку!
Бумажник мой, знаете ли, пуст, а челюст едва не сломана чьим-то кулаком. А
я так плакал, ой-ей-ей!
Но тем не менее гораздо больше меня забавляла другая вещь, менее
шутовская. Он доберется до дома только к рассвету, когда все уже
разойдутся, примет душ, вычистится, переоденется. Запрется у себя в
кабинете и наберет домашний номер Хиспа. И когда Лоутон Хисп подойдет и
скажет "алло", какой звук первым вырвется из горла Тома Коллайра? Полагаю,
тихое бульканье. А потом, после непонятно олгой паузы, Хисп услышит: "С
Новым Годом, Лоутон, вот все, зачем я тебе звонил!" И повесив трубку, Том
Коллайр будет мрачно и недоуменно смотреть в стену, а потом будет
придумывать, чтобы такое ужасное сделать со мной, и ничего дельного
придумать не сможет...
До конца старого года оставалось не более двух часов. И мне почему-то
не хотелось проводить их с кем бы то ни было. Даже с Майером.
В Бахья Мар я сразу свернул к докам, чтобы не нарваться на
какую-нибудь празднующую компанию друзей и знакомых, которые непременно
захотят, чтобы я к ним присоединился. "Молния" тихонько покачивалась на
волнах. Из какого-то смутного ощущения, что так будет лучше, я зажег сразу
же одну лампу в салоне. Время от времени меня еще передергивало, но после
доброй порции джина прошло и это. Немного приободрившись, я вдруг
вспомнил, что зверски голоден. В холодильнике нашелся еще солидный кусок
мяса, что окончательно примирило меня с загубленной праздничной ночью. К
уютному скворчению сковородки я решил добавить что-нибудь проверенное,
изящное и любимое, и поставил кассету Джулиана Брима.
Приняв душ, я надел старую голубую рубашку, заново наполнил бокал,
уселся поудобнее и залепил пластырем ладони. Против моих ожиданий, волдырь
вскочил только на левой, да и то не очень страшный. Майер говорит, что
где-то на пересечении афоризмов и софистики должна лежать область
суждений, которые называются афоризмами. Они выражают совершенно особенное
состояние человеческоо мышления. Приблизительно такое, какое было сейчас у
меня. Если желание уже есть действие, значит, я убил его. Но если я даже
убил его, непременно найдется кто-нибудь еще я таким желанием, так что он
все равн мертв. Если Говард не убил ее до сих пор, значит он ещ ни разу
этого по-настоящему не пожелал.
Я встал и, разыскав наш большой атлас, открыл его на развороте
"Океания", пододвинув лампу поближе к себе. Ноготь моего большого пальца
скользил вдоль основных рифов и океанских впадин.
Они были где-то там, точка, крошечная песчинка, не различимая
невооруженным глазом, микроб на поверхности приборного стекла. Должно
быть, они приближаются теперь к островам Лайн. Солнце клонится к западу.
Дневная жара спала. Девуша, известная только нам двоим как Лу Эллен,
потягивается после дневного сна и мечтательно жмурится: до Нового Года еще
есть шесть или семь часов, - я не помнил точную разницу.
Я читал синий шрифт названий, отпечатанных прямо поверх голубых
разводов глубин: Центральная котловина, разлом Нова-Камптон, возвышенность
Маггелана... Я пробовал на вкус эти названия, я ворочал их на языке, как
комок жвачки, пытаясь осмыслить, как за этими безобидными, даже горными
названиями могут стоять невероятные толщи морской воды. Моя мысль была
подобна ребенку, который упорно тянется к скамейке с надписью "осторожно,
окрашено", чтобы проверить, так ли это. Перед глазами у меня стояла
картина, нарисованная ехидным Майером - Гуля, погружающаяся в эти
прозрачные, голубые, зеленые, бирюзовые глубины.
Том Коллайр, очевидно, прав. Такие баги, как Говард, никогда не
теряют своего жуткого, непробиваемого оптимизма. Если никто не видел, как
ты делал это, никто не докажет, что ты действительно это сделал. Со
временем можно убедить себя, что ты этого вообще не делал. Люди верят
тебе. Ты - славный, немного ребячливый парень. Ты всегда готов помочь,
бодр и весел. Большие неуклюжие парни всегда сташные добряки.
Что же дальше Мак-Ги? Если каким-нибудь одному Богу доступным чудом
ты сможешь связаться с ними по радио, что ты им скажешь? Привет, ребята?
Какой закон позволит тебе, будь у тебя в друзьях сам капитан Морган,
нагнать их, взять на абордаж яхту и увезти законнную жену от законного
мужа? Или ты собираешься прыгать им на головы с вертолета - при почти
невыполнимом условии, что "Лань" удастся запеленговать?
А дальше, Мак-Ги, ты будешь ждать. Ждать здесь или, если хочешь,
ждать там. Но не более. Должно быть, это будет забавно - встретить их в
порту у трапа. Я допил бокал, выключил магнитофон. Я чувствовал себя
смертельно уставшим и немного пьяным.
Ура. Ур-ра-аа! С новым чем-нибудь.

16
Мой самолет из Гонолулу прибыл в Аэропорт Паго-Паго Интернейшнл в три
часа дня, пятого января, в воскресенье. Аэропорт был около Тафуны,
примерно в семи милях от этогогородка. Взлетно-посадочные полосы были
устроены на длинных коралловых отмелях, уходящих прямо в море. Похоже,
ничего более ровного на всей остальной территории острова не нашлось.
Предполагалось, что мы прилетим немного раньше, но в этих широтах уже
начался сезон дождей, и через остров шла темная тропическая буря,
накрывающая сразу две его трети. Такие бури сопровождаются обычно
сильнейшими ветрами, пояснила нам стюардесса, поэтому мы долго кружили в
высоте, дожидаясь, пока туча пройдет наконец над аэропортом.
Но зато из самолета мы попали в умытый, сияющий, сверкающий мир,
напоенный запахом цветов и дождя, которые не могли перекрыть даже струи из
сопел самолетов. Мне немедленно сообщили, что в местном произношении
названия главного города острова появляется звук "н", причем приглушенный,
тогда как "г" буквально соскаивает с языка. Получалось "Пахнгго-Пахнгго".
Как только вы научитесь произносить это внятно и не задумываясь, можете
считать себя настоящим космополитом. Из-за дождей на отрове стоял мертвый
сезон, и около восьми из прибывших в этот же день улетали обратно. Но мало
того, что я был единственным лоботрясом из вновьприбывших, я был
лоботрясом, не зарезервировавшим заранее номер - событие экстраординарное.
Эти острова, официально - Восточное Самоа, более известны как
Американское Самоа, поэтому доллар имеет здесь законное хождение. Та
сумма, которую назвал мне водитель такси за то, чтобы отвезти меня к отелю
"Интерконтиненталь", была, на мой взгляд, не только курортной, но и
сезонной. Хуже было другое: я слыхал, это местечко чрезвычайно жаркое даже
для флоридца и, сойдя с самолета, решил, что да, пожалуй. А ведь было еще
очень свежо после дождя. Таксист немедленно предложил мне свои услуги во
время моего прекрасного отдыха на их восхитительном острове - за солидную,
разумеется, сумму. Могу себе представить, подумал я, какой запаренный я
буду иметь, хотя бы день проездив по этим бесконечным зеленым горам.
Дорога свернула, повинуясь прихотливому изгибу бухты, и я увидел
встающий передо мной Паго-Паго, Центральную Гавнь Американского Самоа. Я
уже видел его из окна самолета, но высота несколько уравнивает впечатления
отбольшого и маленького. Мне говорили, что это самая красивая гавань в
мире. Теперь, приближаясь к ней, я видел, что это самая красивая гавань в
мире. Наверное когда-то, неисчислимые столетия назад, на ее месте был
кратер вулкана: с вечно бормочущей, булькающей лавой, с курящимся дымком.
Море подступало все блтже, стены кратера становились все тоньше, пока
наконец соленая вода не пробила истончившуюся перемычку и не хлынула
внутрь. Вот это, должно быть, был день! Вот это стоило бы увидеть и
услышать! Кто знает, сколько столетий подряд море штурмовало вулкан.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41