Его настороженной бдительности мог бы, пожалуй, позавидовать и наемный убийца. Но Хью заметил, что его взгляд остановился на фотографии.
– Анасази, – пробормотал Огастин себе под нос.
И сразу эти люди стали более понятными для него.
Появилось пиво, а заодно и два стакана тоника, хотя его никто не заказывал. Бармен стиснул ладонью загривок Огастина – никаких грязных намеков, – убрал руку и скрылся из виду. Через минуту репортаж с турнира по гольфу прервался, звук стих и экраны почернели. Им дали возможность поговорить спокойно.
– Чем я могу вам помочь? – спросил Хью.
Он искренне надеялся, что Огастин явился сюда не для того, чтобы вербовать их в горноспасатели. Он успел здорово устать. Стать причастным к ее тайне ему пришлось лишь вследствие непредсказуемой аберрации. Добавить ему было совершенно нечего.
– Вы сказали, что у нее были бусинки в волосах.
– Маленькие каменные бусинки. – Хью показал пальцами размер. – Из бирюзы, нефрита и агата. Очень миленькие.
– Но вы сказали, что она была шатенкой.
– Совершенно верно.
– Не блондинка? Может быть, волосы были испачканы кровью? – Огастин держал спину все так же прямо, но в тоне угадывалась сильная растерянность.
«Надежда, – сказал себе Хью. – Этот человек рассчитывает обрести надежду».
– Шатенка. Светлая шатенка, – сказал Хью. – Хотя не знаю, может быть, темная блондинка.
Огастин собрался с силами. Он отказался от надежды.
– Какого цвета были у нее глаза?
– Я не смотрел. Не хотелось.
– Какого роста она была?
– Она лежала на спине. – Плоского роста, черт возьми.
– Во что она была обута?
– Вы имеете в виду – какой фирмы? Не могу сказать ничего определенного. На ней были эти современные тапочки для лазания. Ну, знаете, такие… – Один торчал пяткой вперед. Хью изгнал это зрелище из своего сознания.
Его слова, совершенно определенно, убили Огастина.
– У нее были серьги?
– Серебряные колечки, штук пять. Здесь, по краю уха. Они были очень хорошо заметны. Я решил, что это модно.
– В обоих ушах?
Хью попытался восстановить в памяти вторую сторону ее тела.
– Я не знаю, – честно сказал он.
– Вы видели их только в одном ухе, – заявил Огастин, слегка повысив голос.
– Не помню.
– Но вы сказали, что они были очень заметны. Вы не могли не заметить их.
– По правде говоря, я сейчас пытаюсь вспомнить, было ли у нее второе ухо. Она падала сквозь кроны деревьев, и вторая сторона ее тела представляла собой очень неприятное зрелище.
Огастин уставился на него остановившимся взглядом.
– Послушайте, – сказал Хью, – совершенно ясно, что вы знакомы с этими девушками.
Было бы странно, если он их не знал. Долина представляла собой замкнутый и объединенный крепкими узами мир; особенно это относилось к сообществу восходителей, образовывавших нечто вроде племенных союзов всюду, где ему приходилось бывать, хоть в гималайской Солу-Кхумбу, хоть в Аппалачах.
Огастин выпятил челюсть.
– Скажите мне, как я могу помочь вам узнать ее имя, – сказал Хью. – Продолжайте задавать мне вопросы. Возможно, в конце концов что-нибудь прояснится.
– Вы только скажите: это была она? – Огастин раскрыл бумажник и показал фотографию молодой женщины, буквально купавшейся в солнечном свете. Ее волосы были белыми от света. Огастин тоже присутствовал на фотографии и тоже казался прозрачным в этом сиянии. Он обнимал женщину за талию.
Хью следовало бы догадаться раньше. Женщина – или одна из женщин, участвовавших в восхождении на стену, – была его любовницей.
– Нет, – заявил Хью. – Это не она.
– Не обращайте внимания на волосы, – сказал Огастин. На его лице появилось одновременно и жалобное, и скептическое выражение. Он боялся, что Хью мог ошибиться. – Смотрите на ее лицо. Вы же видели ее лицо.
Чем пристальнее Хью всматривался в лицо на фотографии, тем сильнее таяла его уверенность. Сходство было, но ведь он мог вообразить его. Он пытался вспомнить лицо, которое накрыл брезентом, но черты смазывались и расплывались в его памяти. К тому же лицо на фотографии было поистине эфирным, как у женщины из сонного видения. Что, если он ошибается? Что, если это та самая женщина, которую он нашел в лесу?
– Вы не знаете, – твердо заявил Огастин.
– А кто, черт возьми, мог украсть тело? – сказал Льюис.
Хью начал было описывать дикаря, но Огастин прервал его.
– Джошуа, – сказал он. – Один из пещерных людей.
Рейнджеры использовали эти слова сегодня днем, они говорили о пещерных людях, как будто отшельник относился к какой-то редкой, вымирающей разновидности, был каким-то американским йети.
– Джошуа? – переспросил Льюис. Хью вскинул на него взгляд. – Он не мог когда-то служить в работниках по хозяйству? Это было тридцать лет назад, сынок. Настоящая скальная крыса. В него попала молния. Я думал, что он умер.
– Это случилось задолго до меня. Но он выжил, – подтвердил Огастин. – Все время возвращался сюда. Наконец администрация сдалась, и ему позволили остаться здесь – редкое проявление милосердия. С тех пор он живет в пещерах и звериных берлогах, питается отбросами, которые оставляют туристы, иногда ловит больную дичь, собирает орехи и ягоды. Когда говорит – не то проповедует, не то бредит. Мы до сих пор считали его безобидным.
– Кто-нибудь должен знать, где его можно найти, – сказал Льюис.
– А вы представляете, сколько у него может быть укрытий?
– Как насчет собак? – спросил Льюис. – Разве нельзя пустить собак по следу?
– Это не она, – сказал Хью. – Уверяю вас.
Впрочем, Огастин ему не поверил.
– Остальных удалось найти? – спросил Хью. Он хотел, чтобы Огастин сохранял достоинство или, по крайней мере, не сломался сейчас прямо перед ними. – Они шли втроем. Не могли же они все исчезнуть.
Конечно, они могли упасть – все три. Одна, стоявшая на страховке, могла ошибиться и отправить своих подруг в гибельный полет. Но рейнджеры тоже понимали это, и Хью своими глазами видел, как они искали повсюду, не забывая внимательно разглядывать верхушки деревьев.
– Мы звали их. Никаких признаков того, что там кто-то есть.
– Их найдут, – сказал Льюис.
– Я знаю, – отозвался Огастин.
Это было сказано без эмоций и являлось скорее данным самому себе обещанием позаботиться о мертвых и раненых. И продолжать надеяться.
5
Хью рассматривал их отражения в темном окне.
В ближайшие дни Эль-Кэп наверняка заставит их раскрыться и выяснить, осталось ли в каждом из них хоть что-нибудь или весь песок уже высыпался. Хью и Льюис пройдут испытание скалами. Огастин, вероятно, поцелует холодный лоб или руку – то, к чему еще будет возможно прикоснуться, – и начнет знакомство со скорбью – будет проходить самый трудный урок из всех возможных. И что бы ни случилось на стене или в прилегающем к ней лесу, им предстоит измениться. Каждый уйдет отсюда не таким, каким пришел. Эль-Кэп позаботится об этом.
И, пока Хью пристально глядел в темное стекло, в нем, как в зеркале, всплыло женское лицо. Льюис и Огастин даже не заметили, как с другой стороны окна к ним незаметно присоединился призрак. Его глаза неотрывно следили за Хью.
В первое мгновение, только-только возникнув из темноты, она могла оказаться какой угодно женщиной – старой или молодой, а возможно, просто бесплотным воплощением женщины. Когда же она приблизилась, ее черты стали обретать определенность. Бледность сменилась цветом. Губы оказались полными и красными. Хью показалось, что она движется прямо к нему, соблазнительная и опасная одновременно. Неужели он вообразил явление мертвой девушки? Подойдя вплотную, она вздернула подбородок, выпятила губы и приложила их к стеклу, недвусмысленно показав тем самым, что поцелуй предназначается Хью.
– Рэйчел, – пробормотал он.
Она постучала в окно, и двое мужчин, не видевших ее приближения, вскинули головы. Беззвучно рассмеявшись, она вновь исчезла в темноте и еще через минуту появилась в дверях. Мужчины поднялись на ноги, Льюис встал последним.
– Моя жена, – объяснил он Огастину.
Хью еще не видел ее такой – в джинсах, сшитых на заказ, и черном свитере, подчеркивавшем все выпуклости торса, с соразмерно и точно наложенной косметикой и широким шагом, заставлявшим предположить, что она ежедневно играет в теннис или занимается аэробикой. Ее красота смущала его. Она так сильно отличалась от той красоты, которую он помнил. Что поделать, прошло уже больше трех десятков лет.
Ничего не осталось от юной девушки, с удовольствием питавшейся гранолой, собиравшей волосы в конский хвост и повязывавшей лоб цветной банданой. Они с Энни были очень близкими подругами, их связывала готовность вести походную жизнь и переживать за своих парней, рискующих на скалах. Вчетвером, двумя парами, они объездили все Западное побережье от Байи до Ванкувера – тысячи миль.
– Наконец-то, – сказала она Хью и чмокнула его в губы. У него мелькнуло мимолетное ощущение, будто она тридцать лет только и ждала, когда ей удастся обнять его. Хью также удивился тому, насколько хорошо она сохранилась. Он был почти смущен. Льюис, глядя на него через плечо жены, улыбался от уха до уха. Она же отодвинула Хью на расстояние вытянутой руки, окинула взглядом с головы до ног и снова притянула к себе для второго, долгого и крепкого объятия. – Совсем не изменился.
Она была цыганской душой их содружества, всегда на ногах, глаза закрыты, руки воздеты к небесам, подвижная и неуловимая, как струйка дыма, казалось в любой миг готовая уплыть в просторы космоса. В те дни все было настолько новым, свежим и реальным: музыка, искусство плаката, цветы в волосах, комиксы о приключениях Конана, даже античные войны. Он помнил костры из плавника, подобранного на тихоокеанском побережье, дыхание океана под крупными яркими звездами.
Энни несравненно исполняла шедевры Дженис Джоплин, вкладывая душу в каждый звук, в каждую ноту. Хью разучил на своей гармонике несколько риффов Джона Майалла, подходящих едва ли не на все случаи жизни. Льюис в девятнадцать лет с пеной у рта проповедовал взгляды ортодоксальных битников, утверждал, что искусство спонтанно и что скалолазание – это искусство. Между песнями он возносил хвалы своему драгоценному Гинзбергу, которого все остальные считали жирным волосатым старпером. Хью был всегда готов спорить с ним, как будто все это имело хоть какое-то значение. Наплевать на претензии на элитность всяких там наркоманов, голубых и розовых, анархистов, битников и городских всезнаек. Истинную свободу можно найти только в диких местах. Среди скал.
Она выпустила его из объятий.
– Это мистер Огастин, – сказал Льюис, и Огастин вежливо пожал руку Рэйчел.
– Вы идете с ними? – спросила она.
Огастин нахмурился, словно недопонял ее вопрос.
– Вы имеете в виду – на Эль-Кэп?
– Разве вы не проводник? – Рэйчел продолжила наступление. – Я-то обрадовалась, что у них проснулся здравый смысл.
– Проводник? Для них?
Хью ощутил к парню такую благодарность, что не смог бы передать ее словами. Для них. Их не забыли. До этого мгновения он даже не сознавал, с каким нетерпением ждал чего-нибудь в этом роде. Он все еще оставался одним из них. Они действительно могли это сделать. Льюис тоже услышал последние слова. Его глаза внезапно вспыхнули.
Рэйчел не пожелала отступить.
– Вы знаете, что я познакомилась с ними именно здесь? – напористо спросила она. – Уверена, что вас тогда еще на свете не было. Именно здесь, в этой самой комнате. Бар здесь тогда еще не устроили – просто помещение для отдыха. Шел дождь. Горел огонь. Кое-кто из Лагеря-четыре пришел сюда обсушиться и погреться. Я была всего лишь юной шестнадцатилетней соплячкой, с головы до ног перемазанной в грязи. И здесь же в углу сидели вот эти мальчишки – такие серьезные, деловые: стены, знаете ли, стены – и не обращали внимания ни на кого и ни на что.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48