Чего по состоянию на утро не случилось. Напомнил себе, что по воскресеньям банки в Бостоне закрыты.
Переправился через Нил, чтобы еще раз прогуляться по Дейр-эль-Бахри, на сей раз пешком, пытался проложить такой маршрут, чтобы незамеченным добираться до точки, где был найден отрывок «С», минуя оцепленные участки Уинлока и скопления туристов вкруг храма Хатшепсут. Как в этом преуспеть, пока не понял. Помню, как вел меня Марлоу, чуя нутром, куда идти, и так – холм за холмом: «Еще чуть-чуть, старина, сдается мне, что еще чуть-чуть и…»
Вернулся в особняк. Привел в порядок чертежный стол и конторки, тетради и журналы. Расставил по полкам научные труды, словари, патефонные записи. Разложил по местам снаряжение – фляги, долота, веревки и т. д.
После заката я стоял спиной к вилле Трилипуш и смотрел на берега Нила; было ничуть не светлее, чем 3500 лет назад; можно представить себе, как сам великий царь ходит (вероятно) по этой самой земле, вперяет свой взор (совсем как я) во тьму над рекой – и воображает, как он пересечет реку и спрячет свои бренные останки, не оставив тому свидетелей, когда оттягивать неизбежный конец станет невозможно.
Понедельник, 30 октября 1922 года
Дневник: Обосновался на вилле Трилипуш. Вернувшиеся (!) кошки накормлены и как следует обласканы. Признаюсь, утром я воспрял ото сна, будучи обеспокоен предстоящими расходами, но поклялся ни минуты не тратить на сомнения в моих покровителях. Взамен дал каблограмму Ч. К. Ф., укрепив его решимость многообещающим описанием работ, планируемых на будущие недели.
Засим последовал трудный день. За несколько часов до назначенной встречи с Ахмедом я собирал легкие нескоропортящиеся продукты, кастрюлю, спички, батареи для электрического фонаря и т. д.
Вернувшись в особняк, дабы пообедать и встретиться с Ахмедом, застал там славных Нордквистов. Я велел Ахмеду ждать и не без гордости провел милых сердцу стариков по особняку, показал карты, библиотеку, все, что приготовил для раскопок; они поздравляли меня и вообще были сама любезность. После обеда я помог им спланировать маршрут, сообщил, какие гробницы заслуживают внимания, какие, будучи вторичными, – нет. Отправляясь в путь, божьи одуванчики трогательно попрощались со мной и моим молчаливым старшим рабочим – ни дать ни взять любящие родители!
Я вновь должен поздравить себя с тем, что нашел Ахмеда – он будет великолепным бригадиром. Не улыбается, не болтает, деловит. Объяснил ему, что перед нами стоит временная, однако немаловажная проблема – нанять и перебросить на наш участок достаточно людей для раскопок; действовать нужно скрытно, пока сама собой не разрешится ситуация с концессиями. (Разумеется, за успехом последует и концессия, однако в зыбкое межвременье следует сохранять видимость уважения к существующему порядку.)
Опередив Уинлока и Картера, мы с Ахмедом вышли на сцену первыми и потому не испытали недостатка в бедных, сильных и нелюбознательных людях. Нескольких мы взяли на работу сразу, многих наняли на потом. Избранные замечания Ахмеда насчет проклятия, которое падет на каждого, кто попытается отрыть царя Тут-анх-Амона, упоминания о банкротстве Картера или судимости Уинлока, а также небрежное, однако внятное замечание о том, что и Картер, и Уинлок порют своих туземцев за провинности, определенно облегчат доступ на рынок труда в предстоящем сезоне. Меня нельзя назвать сторонником подобных методов, однако не хотелось наказывать Ахмеда в первый же день, к тому же он вел себя несообразно ради меня. Мы, как водится, отправимся в экспедицию с небольшой подвижной бригадой: шесть крепких мужчин, включая Ахмеда и меня самого. Завтра на рассвете он явится ко мне с ослами, упряжью, тяжелыми лопатами, заступами, холщовыми мешками и деревянной телегой – и мы приступим к делу. Меня все еще беспокоит маршрут.
К Маргарет: Сегодня я нашел на базаре две вещи, которые ты оценишь по достоинству. Первая – игрушка, замечательный подарок на будущее для сообразительного мальчика, о моя сладкая царица, для малыша-крепыша, обожающего Египет и своего отца (он, сам того не зная, будет учиться на биографа!). Это коробочка с выпрыгивающей фигуркой, раскрашенная под каменную гробницу. Поворачиваешь рычажок – и раздается слабый потусторонний скрип, будто газ вырывается из неплотно закрытой бутылки с шипучкой. Звук становится все громче, пока крышка гробницы не откидывается и не показывается якобы каменный саркофаг с нарисованным спереди царским ликом. Если продолжаешь крутить рычаг, крышка саркофага с хлопком отворяется, появляется золотой футляр с мумией. Еще поворот; футляр открывается, являя взору белоснежную мумию, которая садится, по-детски улыбаясь и нежно глядя на тебя голубыми глазами сквозь свои пелены.
Еще лучше, моя любовь, маленькая разрисованная статуэтка из необожженной глины, шагающий человек в тунике, сандалиях и короне, умелое анонимное подражание изваяниям Среднего Царства. Меня привлекла хитрая ухмылка на его лице, совершенно неподобающая таким работам; не обычная равнодушная улыбка, но абсолютно неуместная и очаровательная усмешка довольного собой лукавца. Статуэтка составит отличную пару той, что путешествует со мною вместе, будучи преподнесена мне во время интимного завтрака ? deux в «Локе-Обер» (покуда Инге коротала время за столиком снаружи).
Ты вся лучилась; любовь наполняла тебя сиянием, пусть ты этого пока не замечала. Ты прелестно цитировала книгу, которую я рекомендовал тебе прочесть. Лукавый котенок, ты спросила: «Они правда верили, что, когда гробницу закроешь и запечатаешь, внутри все становится живым?»
«Именно так», – ответил я, гордясь твоими успехами.
«И если там был нарисован пир – начинался пир? И статуи красавиц-прислужниц становились красавицами-прислужницами?»
«Да, моя дорогая, ты все поняла правильно». Я поднял глаза и увидел, что ты протягиваешь мне прекрасную статуэтку, изображающую тебя обнаженную, если не считать скромного куска материи. «Папа узнал, что в Бостон приехал один француз, и заплатил ему, чтобы он меня изваял. Я вот подумала – если поставить ее в твоей комнате… а потом ты закроешь дверь и выключишь свет… никто же не знает, что потом будет, а?»
Завтра я отправляюсь на участок, а сегодня ночью, М., ты – здесь, со мной, в моем особняке, воскресаешь подле меня. Спокойной ночи, моя любовь.
Вторник, 31 октября 1922 года, первый день раскопок
В бой – наконец-то! Сейчас уже вечер, день первый подошел к концу, я вернулся на виллу Трилипуш. В кои-то веки мы довольно быстро движемся вперед.
Ахмед прибыл утром, когда еще не рассвело; тяжелое снаряжение и животные ждали нас на том берегу реки. Весьма примечательно, что Ахмед решил мои проблемы географического свойства. Я поручил ему провести рекогносцировку, в чем мой крепыш и преуспел ночью; утром, склонившись над огромной картой, разложенной на моем главном рабочем столе, он вычертил маршрут много лучше моего: наш путь проляжет от реки к тропинке, на которой мы с Марлоу нашли отрывок «С», причем так, что никто из людей, коим наше продвижение может казаться подозрительным, нас не заметит. (Если помахать доказательствами существования Атум-хаду перед лицом Лако, тот с радостью урежет концессию Уинлока в мою пользу.)
Мы выступили рано, и оттого, поведал мне Ахмед, нам достались лучшие мулы и лучшее снаряжение. Именно за это великолепие, объяснил он, мне предстоит заплатить по предоставленным им распискам значительно больше, нежели я предполагал, но такова, напомнил он, цена любой работы, если делать ее хорошо. Я уставился на гору исписанных бумаг, которые он бросил на стол, потом на цифры в кожаном гроссбухе, и понял, что терплю убыток. «Зачем вы так на меня смотрите? Если хотите убедиться, что я не вру, – можем пойти к любому из купцов!» В чем-то Ахмед – дитя. «Недоверие превращает мужчин в фиги», – изрек он многозначительно, словно цитировал Коран; я заподозрил, что неправильно его понял, однако нельзя дать ему понять, что мой арабский несовершенен, иначе он будет всячески хитрить с рабочими.
За рекой первые четыре члена бригады ожидали нас на ослах. На западный берег Нила пала заря; мы, следуя за Ахмедом, сделали большой крюк и вышли на тропинку за Дейр-эль-Бахри. Пешая прогулка по скалистым холмам заняла от силы полтора часа или час сорок минут. «Есть путь покороче», – пробормотал кто-то из безымянной четверки, однако Ахмед, благослови Господь его черное сердце, одним лишь строгим взглядом заставил рабочего замолчать.
И вот мы там, где ожидала нас с Марлоу великая победа; спустя семь лет я сюда вернулся с собственной бригадой, дабы завершить работу, начатую моим товарищем и мной. Мы на месте! У высоких скал, на песке, который светило льстиво перекрасило в оранжевую ржавчину, я предложил сделать привал; меня поддержал Ахмед. Двум мужчинам я велел провести предварительный осмотр нижней части скальной поверхности: изучить уступы, что идут вкруг скалы вверх по склону, и обследовать склон на предмет подозрительных шероховатостей или, наоборот, слишком ровных участков, симметричных мет, чего угодно, что кажется рукотворным. Трое оставшихся мужчин отошли от скалы на несколько сот ярдов, осмотрели, пока солнце не поднялось высоко, ее верхушку – нет ли на ней каких-нибудь расщелин, – и зарисовали пропущенные мной на первом наброске детали. В это время я с той точки, в которой мы с Марлоу оставили в свое время ориентиры, отправился на северо-запад, просто чтобы проверить: вдруг Уинлок запнулся обо что-нибудь важное, сам того не заметив? Пока мужчины в халатах и налезавших на глаза чалмах дружно шагали, ощупывая скальную поверхность, я обнаружил два подпирающих друг друга валуна, которые мы с Марлоу заметили, когда искали, куда поставить мотоцикл, и кучку булыжников на одном из них – ее мы насыпали, осознав, что обнаружили нечто важное.
«Где-то здесь!» – крикнул я Ахмеду на арабском.
«Богатый был царь?» – спросил Ахмед впопад. Прочь сомнения: за этим малым нужен глаз да глаз.
Известной ему тропой Ахмед провел меня на вершину скалы, возвышавшейся над долиной футов на триста. Мы поднимались около часа; с такой высоты четверо моих рабочих казались сущими мышами, искавшими в огромном поле один вполне конкретный прутик. К сожалению, с этой позиции нас можно было разглядеть как из Долины царей, так и из котловины Дейр-эль-Бахри, где работает Уинлок. Поэтому, если наверху вообще было что искать, работать требовалось быстро. Первостепенное значение, разумеется, имели расщелины.
В расщелинах на высоте потому и удобно устраивать тайные гробницы, что они и с тропинок на склоне незаметны, и с земли недоступны. Я послал Ахмеда обратно в долину, он отошел от скалы на достаточное расстояние и, маша руками, подавал сигналы всякий раз, когда я оказывался прямо над изображенной на моем рисунке расщелиной; продолжали мы до тех пор, пока я не расставил дюжину меток в тех местах, откуда позже будут спущены веревки, дабы я мог обследовать склон в подробностях. К этому времени наш рабочий день почти подошел к концу. Мы выступили обратно к берегу реки по тому же безопасному кружному маршруту, пропели друг другу «салаам!» и разошлись восвояси до завтрашней зари.
На патефоне вертится «Ничейная земля принадлежит мне, Отто».
Домино: фигура «змея» идет вверх и вниз по лестнице и завершается спиралью под моим главным рабочим столом. Стук костяшек привлек котов!
Среда, 1 ноября 1922 года
Мы с Ахмедом некоторое время спорили, как на высоте 300 футов наилучшим образом застраховаться от гибельного падения, причем в его голосе звучали угрожающие нотки. Он заявил (не без плохо замаскированной спеси), будто является экспертом по вязанию узлов, оценил (по достоинству) мускулистость моего торса и тут же сослался на магометанское право, порицающее (я об этом не слышал, но он был непреклонен) презренное стремление летать, уподобляясь Пророку, вознесшемуся в Рай.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72
Переправился через Нил, чтобы еще раз прогуляться по Дейр-эль-Бахри, на сей раз пешком, пытался проложить такой маршрут, чтобы незамеченным добираться до точки, где был найден отрывок «С», минуя оцепленные участки Уинлока и скопления туристов вкруг храма Хатшепсут. Как в этом преуспеть, пока не понял. Помню, как вел меня Марлоу, чуя нутром, куда идти, и так – холм за холмом: «Еще чуть-чуть, старина, сдается мне, что еще чуть-чуть и…»
Вернулся в особняк. Привел в порядок чертежный стол и конторки, тетради и журналы. Расставил по полкам научные труды, словари, патефонные записи. Разложил по местам снаряжение – фляги, долота, веревки и т. д.
После заката я стоял спиной к вилле Трилипуш и смотрел на берега Нила; было ничуть не светлее, чем 3500 лет назад; можно представить себе, как сам великий царь ходит (вероятно) по этой самой земле, вперяет свой взор (совсем как я) во тьму над рекой – и воображает, как он пересечет реку и спрячет свои бренные останки, не оставив тому свидетелей, когда оттягивать неизбежный конец станет невозможно.
Понедельник, 30 октября 1922 года
Дневник: Обосновался на вилле Трилипуш. Вернувшиеся (!) кошки накормлены и как следует обласканы. Признаюсь, утром я воспрял ото сна, будучи обеспокоен предстоящими расходами, но поклялся ни минуты не тратить на сомнения в моих покровителях. Взамен дал каблограмму Ч. К. Ф., укрепив его решимость многообещающим описанием работ, планируемых на будущие недели.
Засим последовал трудный день. За несколько часов до назначенной встречи с Ахмедом я собирал легкие нескоропортящиеся продукты, кастрюлю, спички, батареи для электрического фонаря и т. д.
Вернувшись в особняк, дабы пообедать и встретиться с Ахмедом, застал там славных Нордквистов. Я велел Ахмеду ждать и не без гордости провел милых сердцу стариков по особняку, показал карты, библиотеку, все, что приготовил для раскопок; они поздравляли меня и вообще были сама любезность. После обеда я помог им спланировать маршрут, сообщил, какие гробницы заслуживают внимания, какие, будучи вторичными, – нет. Отправляясь в путь, божьи одуванчики трогательно попрощались со мной и моим молчаливым старшим рабочим – ни дать ни взять любящие родители!
Я вновь должен поздравить себя с тем, что нашел Ахмеда – он будет великолепным бригадиром. Не улыбается, не болтает, деловит. Объяснил ему, что перед нами стоит временная, однако немаловажная проблема – нанять и перебросить на наш участок достаточно людей для раскопок; действовать нужно скрытно, пока сама собой не разрешится ситуация с концессиями. (Разумеется, за успехом последует и концессия, однако в зыбкое межвременье следует сохранять видимость уважения к существующему порядку.)
Опередив Уинлока и Картера, мы с Ахмедом вышли на сцену первыми и потому не испытали недостатка в бедных, сильных и нелюбознательных людях. Нескольких мы взяли на работу сразу, многих наняли на потом. Избранные замечания Ахмеда насчет проклятия, которое падет на каждого, кто попытается отрыть царя Тут-анх-Амона, упоминания о банкротстве Картера или судимости Уинлока, а также небрежное, однако внятное замечание о том, что и Картер, и Уинлок порют своих туземцев за провинности, определенно облегчат доступ на рынок труда в предстоящем сезоне. Меня нельзя назвать сторонником подобных методов, однако не хотелось наказывать Ахмеда в первый же день, к тому же он вел себя несообразно ради меня. Мы, как водится, отправимся в экспедицию с небольшой подвижной бригадой: шесть крепких мужчин, включая Ахмеда и меня самого. Завтра на рассвете он явится ко мне с ослами, упряжью, тяжелыми лопатами, заступами, холщовыми мешками и деревянной телегой – и мы приступим к делу. Меня все еще беспокоит маршрут.
К Маргарет: Сегодня я нашел на базаре две вещи, которые ты оценишь по достоинству. Первая – игрушка, замечательный подарок на будущее для сообразительного мальчика, о моя сладкая царица, для малыша-крепыша, обожающего Египет и своего отца (он, сам того не зная, будет учиться на биографа!). Это коробочка с выпрыгивающей фигуркой, раскрашенная под каменную гробницу. Поворачиваешь рычажок – и раздается слабый потусторонний скрип, будто газ вырывается из неплотно закрытой бутылки с шипучкой. Звук становится все громче, пока крышка гробницы не откидывается и не показывается якобы каменный саркофаг с нарисованным спереди царским ликом. Если продолжаешь крутить рычаг, крышка саркофага с хлопком отворяется, появляется золотой футляр с мумией. Еще поворот; футляр открывается, являя взору белоснежную мумию, которая садится, по-детски улыбаясь и нежно глядя на тебя голубыми глазами сквозь свои пелены.
Еще лучше, моя любовь, маленькая разрисованная статуэтка из необожженной глины, шагающий человек в тунике, сандалиях и короне, умелое анонимное подражание изваяниям Среднего Царства. Меня привлекла хитрая ухмылка на его лице, совершенно неподобающая таким работам; не обычная равнодушная улыбка, но абсолютно неуместная и очаровательная усмешка довольного собой лукавца. Статуэтка составит отличную пару той, что путешествует со мною вместе, будучи преподнесена мне во время интимного завтрака ? deux в «Локе-Обер» (покуда Инге коротала время за столиком снаружи).
Ты вся лучилась; любовь наполняла тебя сиянием, пусть ты этого пока не замечала. Ты прелестно цитировала книгу, которую я рекомендовал тебе прочесть. Лукавый котенок, ты спросила: «Они правда верили, что, когда гробницу закроешь и запечатаешь, внутри все становится живым?»
«Именно так», – ответил я, гордясь твоими успехами.
«И если там был нарисован пир – начинался пир? И статуи красавиц-прислужниц становились красавицами-прислужницами?»
«Да, моя дорогая, ты все поняла правильно». Я поднял глаза и увидел, что ты протягиваешь мне прекрасную статуэтку, изображающую тебя обнаженную, если не считать скромного куска материи. «Папа узнал, что в Бостон приехал один француз, и заплатил ему, чтобы он меня изваял. Я вот подумала – если поставить ее в твоей комнате… а потом ты закроешь дверь и выключишь свет… никто же не знает, что потом будет, а?»
Завтра я отправляюсь на участок, а сегодня ночью, М., ты – здесь, со мной, в моем особняке, воскресаешь подле меня. Спокойной ночи, моя любовь.
Вторник, 31 октября 1922 года, первый день раскопок
В бой – наконец-то! Сейчас уже вечер, день первый подошел к концу, я вернулся на виллу Трилипуш. В кои-то веки мы довольно быстро движемся вперед.
Ахмед прибыл утром, когда еще не рассвело; тяжелое снаряжение и животные ждали нас на том берегу реки. Весьма примечательно, что Ахмед решил мои проблемы географического свойства. Я поручил ему провести рекогносцировку, в чем мой крепыш и преуспел ночью; утром, склонившись над огромной картой, разложенной на моем главном рабочем столе, он вычертил маршрут много лучше моего: наш путь проляжет от реки к тропинке, на которой мы с Марлоу нашли отрывок «С», причем так, что никто из людей, коим наше продвижение может казаться подозрительным, нас не заметит. (Если помахать доказательствами существования Атум-хаду перед лицом Лако, тот с радостью урежет концессию Уинлока в мою пользу.)
Мы выступили рано, и оттого, поведал мне Ахмед, нам достались лучшие мулы и лучшее снаряжение. Именно за это великолепие, объяснил он, мне предстоит заплатить по предоставленным им распискам значительно больше, нежели я предполагал, но такова, напомнил он, цена любой работы, если делать ее хорошо. Я уставился на гору исписанных бумаг, которые он бросил на стол, потом на цифры в кожаном гроссбухе, и понял, что терплю убыток. «Зачем вы так на меня смотрите? Если хотите убедиться, что я не вру, – можем пойти к любому из купцов!» В чем-то Ахмед – дитя. «Недоверие превращает мужчин в фиги», – изрек он многозначительно, словно цитировал Коран; я заподозрил, что неправильно его понял, однако нельзя дать ему понять, что мой арабский несовершенен, иначе он будет всячески хитрить с рабочими.
За рекой первые четыре члена бригады ожидали нас на ослах. На западный берег Нила пала заря; мы, следуя за Ахмедом, сделали большой крюк и вышли на тропинку за Дейр-эль-Бахри. Пешая прогулка по скалистым холмам заняла от силы полтора часа или час сорок минут. «Есть путь покороче», – пробормотал кто-то из безымянной четверки, однако Ахмед, благослови Господь его черное сердце, одним лишь строгим взглядом заставил рабочего замолчать.
И вот мы там, где ожидала нас с Марлоу великая победа; спустя семь лет я сюда вернулся с собственной бригадой, дабы завершить работу, начатую моим товарищем и мной. Мы на месте! У высоких скал, на песке, который светило льстиво перекрасило в оранжевую ржавчину, я предложил сделать привал; меня поддержал Ахмед. Двум мужчинам я велел провести предварительный осмотр нижней части скальной поверхности: изучить уступы, что идут вкруг скалы вверх по склону, и обследовать склон на предмет подозрительных шероховатостей или, наоборот, слишком ровных участков, симметричных мет, чего угодно, что кажется рукотворным. Трое оставшихся мужчин отошли от скалы на несколько сот ярдов, осмотрели, пока солнце не поднялось высоко, ее верхушку – нет ли на ней каких-нибудь расщелин, – и зарисовали пропущенные мной на первом наброске детали. В это время я с той точки, в которой мы с Марлоу оставили в свое время ориентиры, отправился на северо-запад, просто чтобы проверить: вдруг Уинлок запнулся обо что-нибудь важное, сам того не заметив? Пока мужчины в халатах и налезавших на глаза чалмах дружно шагали, ощупывая скальную поверхность, я обнаружил два подпирающих друг друга валуна, которые мы с Марлоу заметили, когда искали, куда поставить мотоцикл, и кучку булыжников на одном из них – ее мы насыпали, осознав, что обнаружили нечто важное.
«Где-то здесь!» – крикнул я Ахмеду на арабском.
«Богатый был царь?» – спросил Ахмед впопад. Прочь сомнения: за этим малым нужен глаз да глаз.
Известной ему тропой Ахмед провел меня на вершину скалы, возвышавшейся над долиной футов на триста. Мы поднимались около часа; с такой высоты четверо моих рабочих казались сущими мышами, искавшими в огромном поле один вполне конкретный прутик. К сожалению, с этой позиции нас можно было разглядеть как из Долины царей, так и из котловины Дейр-эль-Бахри, где работает Уинлок. Поэтому, если наверху вообще было что искать, работать требовалось быстро. Первостепенное значение, разумеется, имели расщелины.
В расщелинах на высоте потому и удобно устраивать тайные гробницы, что они и с тропинок на склоне незаметны, и с земли недоступны. Я послал Ахмеда обратно в долину, он отошел от скалы на достаточное расстояние и, маша руками, подавал сигналы всякий раз, когда я оказывался прямо над изображенной на моем рисунке расщелиной; продолжали мы до тех пор, пока я не расставил дюжину меток в тех местах, откуда позже будут спущены веревки, дабы я мог обследовать склон в подробностях. К этому времени наш рабочий день почти подошел к концу. Мы выступили обратно к берегу реки по тому же безопасному кружному маршруту, пропели друг другу «салаам!» и разошлись восвояси до завтрашней зари.
На патефоне вертится «Ничейная земля принадлежит мне, Отто».
Домино: фигура «змея» идет вверх и вниз по лестнице и завершается спиралью под моим главным рабочим столом. Стук костяшек привлек котов!
Среда, 1 ноября 1922 года
Мы с Ахмедом некоторое время спорили, как на высоте 300 футов наилучшим образом застраховаться от гибельного падения, причем в его голосе звучали угрожающие нотки. Он заявил (не без плохо замаскированной спеси), будто является экспертом по вязанию узлов, оценил (по достоинству) мускулистость моего торса и тут же сослался на магометанское право, порицающее (я об этом не слышал, но он был непреклонен) презренное стремление летать, уподобляясь Пророку, вознесшемуся в Рай.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72