Джордж повернулся к Кейтлин.
– Посмотри, чтобы он не сбежал, не оставив телефона. Приятно было познакомиться, Кейтлин. Ник, до встречи!
Он зашагал к двери аварийного выхода и исчез за ней. Ник почувствовал досаду: он хотел узнать, о чем собирался рассказать Джордж. Может быть, это была история какого-нибудь парня, утверждавшего, что коррумпированные полицейские подкинули ему наркотики? Может быть, его маме пришли лишние счета за телефон? А может быть, это была история, связанная с миром вышибал – оружие, наркотики, тестостерон? Люди, стоящие у входа, пересчитывающие деньги и находящиеся в тени.
Значительно интереснее, чем то, чем Ник сейчас занимается: Рон Драйвер и вымышленные жаркие ночи, которые он якобы проводил, одетый в футболку с надписью «Birmingham City», на конце собачьего поводка в расположенной в Эрдингтоне квартире с девятнадцатилетней проституткой по имени Мэнди, которая теперь призналась, что раньше никогда в жизни его не видела. Жлоб, конечно, но не продажный. Таково было общее мнение о Роне «Черной страны», и эту точку зрения Ник находил неопровержимой.
Ник содрогнулся при мысли о дождливом и ветреном Бирмингеме – ему, вероятно, придется съездить туда на следующей неделе. Он представил себе угрюмых женщин с перманентом, толкающих тележки с прохладительными напитками, и почти наяву услышал голос проводника, монотонно перечисляющий остановки: Уотфорд Джанкшн, Милтон Кейнс, Ковентри, Бирмингем Интернэшнл, Бирмингем Нью-стрит, Сандвелл и Дадли, Вулверхемптон, – все, поезд прибыл на конечную станцию.
– Симпатичный, – медленно проговорила Кейтли. – А травка гадкая: у меня голова кругом идет.
– Это правда, очень крепкая. Ты знаешь, так странно встретить Джорджа. Одно время мы очень сблизились с ним в школе. Но сейчас я его просто не узнал. И он несколько изменился; у него появилась эта резкость. Как будто он обижен на все на свете. Даже на то время, когда мы были вместе в школе. Как будто те времена представляются ему теперь совсем иначе. Переписал историю заново.
– Переписывать историю, – заявила Кейтлин, – имеет смысл для того, чтобы что-то фальсифицировать. Существует некая истинная первоначальная версия, и ее искажают. Но может быть, иногда историю нужно переписать, чтобы добраться до правды.
– Это так скучно, – сказал Ник. – Какой смысл?
Кейтлин рассмеялась.
– Теперь в тебе заговорил настоящий журналист!
– Я не это имел в виду, – запротестовал Ник. – Я говорю о тех, кто копается в своем прошлом и обнаруживает, что сегодня ему так плохо потому, что кто-то поимел его вчера. Всегда виноват кто-то другой. Никто не берет на себя ответственность и не хочет подумать о том, что он отвечает за то, чем он стал и что с ним произошло. Джордж наверняка полагает, что это я виноват в том, что ему не повезло со школой и он работает вышибалой, потому что я белый и принадлежу к среднему классу. В следующий раз в своей переписанной истории он заявит, что я осуществлял над ним сексуальное насилие…
Кейтлин прикрыла ладонью рот, чтобы не рассмеяться.
– Да, кажется, тебя задело за живое.
К ним подошли Карл и Кейти. Она была очень миловидна, но держала себя несколько надменно, из чего можно было заключить, что тот, с кем она беседовала, не показался ей достаточно интересным или важным, чтобы заслужить нечто большее, чем очень слабая улыбка. Она работала над новым телесериалом, который должен был бросить свежий и непредвзятый взгляд на женские проблемы. Услышав об этом, Ник побелел. Кейтлин с нарастающей яростью смотрела первый эпизод, в котором были очерки о мужском стриптизе, женском регби и – для придания некоторой интеллектуальности – интервью с юной представительницей «нового феминизма», которая также прорекламировала «новую книгу». В отвращении Кейтлин запустила в телевизор сначала винной пробкой, затем косметическим карандашом и, наконец, туфлей. Но сегодня она просто подняла брови и предпочла хранить презрительное молчание.
– Ника только что оскорбили за то, что он посещал частную школу, – сообщил Карл Кейти.
– Как будто это имеет еще какое-то значение, – ответила она с сухой насмешкой.
– Только с шестого класса, – запротестовал Ник.
– Ну, это сейчас неважно! – раздраженно воскликнула Кейтлин. – Смысл сказанного заключался в том, что первая школа была муниципальной и, когда потребовалось, те, кто имел средства, покинули ее. Вот что главное.
Кейти закатила глаза.
– Я думаю, что эти дебаты о частном образовании отдают семидесятыми годами. Оно все равно останется, нравится нам это или нет.
Кейтлин посмотрела на нее неприязненно. Ник ждал молниеносного выпада кобры, но она лишь повернулась к Нику и, улыбаясь, протянула к нему руки.
– Может быть, хотя бы потанцуем?
– Вы идете? – спросил Ник Карла, но тот покачал головой и повел Кейти в сторону, одной рукой обняв ее, а другой прощально помахав через плечо.
Они вернулись в здание, и снова вокруг были теплый сладковатый воздух, тесные коридоры, ритмичная музыка и лица гостей, спускающихся по лестнице. Тяжелый ритм оглушал Ника. Юноша с большими круглыми глазами, пошатываясь, подошел к Кейтлин и стал что-то бормотать ей на ухо о музыке, слегка нажимая девушке на руку, чтобы подчеркнуть каждую деталь. При каждом таком нажатии она смотрела вниз на свою руку, но парень, похоже, не обращал на это внимания.
– Да пошел ты… – сказала в конце концов Кейтлин, когда ей надоело терпеть такое насилие над своими ухом и рукой. Она отвернулась от него, покачивая головой, а он на прощанье пробормотал еще какое-то страшное ругательство в ее адрес.
– Я действительно не был дели, – сообщил Ник Кейтлин, когда та взяла его за руку. Кейтлин широко улыбнулась ему.
– Конечно нет, дорогой.
– Если хочешь, мы можем пойти домой.
– Нет, – ответила она, – мы остаемся. Давай танцевать.
Любящий папаша
– Привет!
Это была Марианна.
Ник почувствовал, как его тело напряглось. В голове застучало. Разве он не оставил включенным автоответчик? Вроде бы оставил. Должно быть, Кейтлин выключила его. Он сердито посмотрел на нее, но она читала на диване лежа и не заметила его взгляда. Кейтлин много и увлеченно читала. Ее интересы в чтении были на редкость разносторонними – сказывалось влияние семьи. Кейтлин читала быстро, но при этом внимательно, кроме того, такие книги, которые большинство людей не читает, а только делает вид, что прочли. За несколько последних месяцев она на глазах Ника переварила Маркса, историю французских секретных служб и «Золотую чашу». В данный момент она поглощала книгу о богатствах семейства Гуггенхаймов.
– Привет. Как твои дела? – спросил Ник Марианну без всякого выражения.
– Как будто это тебе интересно…
– Хорошо, не интересно. Я просто старался быть вежливым. Что тебе нужно?
Кейтлин перевернулась на диване, быстро сообразив по тону Ника, кто это звонит. Она стала гримасничать, изображая пальцем петлю, затянутую вокруг шеи, и высовывая язык, как у висельника.
– Ты один? Или с тобой эта женщина?
– Да, она здесь. Она здесь живет. Послушай, Марианна, что тебе нужно? Давай не будем тратить время на бессмысленный обмен оскорблениями.
– Я хочу узнать, не можем ли мы поменять наши планы на уикенд. Не можешь ли ты взять Розу в субботу, а не в пятницу?
Ник затаил дыхание, представив, какова была бы реакция Марианны, если бы он обратился к ней с такой же просьбой.
– А в чем дело? – Он почувствовал, что сжимает трубку с такой силой, что рука начала болеть. Он ослабил хватку и потянулся за сигаретами, таща за собой телефон, насколько позволяла длина провода, чтобы достать и пепельницу. Телефон свалился со стола. Ник поднял его.
– Ты еще слушаешь?
– Да. Послушай, Ник, я не обязана объяснять тебе причины. Просто ответ дай мне.
– Я делаю тебе одолжение. У меня уже есть планы на субботний вечер, поэтому я думаю, что у меня есть право поинтересоваться причиной.
– Одолжение! Ты шутишь? Один вечер в неделю, который ты проводишь с ребенком, это одолжение для меня?
Кейтлин стояла теперь на диване на коленях, энергично тряся головой и размахивая пальцем. «Нет, – говорила ее гримаса. – Нет, нет, нет, нет».
– Я же не пытаюсь избавиться от своих обязанностей. Однако у нас была договоренность…
– Ладно. Подруга купила мне билет в театр. В качестве сюрприза. Билет дорогой, и я не хочу ее обидеть. Я предлагаю просто поменять день, не бог весть что.
– Хорошо, договорились.
Кейтлин в отчаянии закатила глаза и перевернулась на спину. Она лежала на диване, согнув колени, вытянув руки вдоль тела, и смотрела в потолок.
– Но, Марианна, пожалуйста, так больше не делай. Или хотя бы предупреждай меня заблаговременно. – Он снова попытался дотянуться до пепельницы, и телефон передвинулся на край стола. Ник сдался и стряхнул пепел на старую банковскую выписку. Кейтлин встала и гордо вышла из комнаты. Ник чуть не рассмеялся – ей не хватало только хвоста, которым можно было раздраженно хлестать себя по бокам.
– Я должна напомнить тебе, Ник, что ты удобно устроился. Поэтому не надо читать мне лекции о том, что я должна и чего не должна делать.
– Я не желаю опять спорить по этому поводу. В какое время в субботу?
– Я завезу ее днем, около половины пятого.
– Тебе не кажется, что это должен быть вопрос? Например: «В половине пятого, тебе удобно будет?» Ладно, договорились. Но, Марианна, ты приходишь, прощаешься с Розой и уходишь. И все. Ты не будешь искать ссоры и не станешь отпускать ехидные замечания в присутствии девочки.
– Ты подлец, Ник. И не я одна так считаю. Я разговаривала с Джудит…
– Марианна, мне абсолютно наплевать на то, что думает Джудит. До субботы.
Ник положил трубку, сел на диван и стал тереть глаза, пока не почувствовал боль. Подняв голову, он стал рассматривать свое отражение в зеркале на противоположной стене. Поразительно, подумал он, как обернулись дела. Почему он чувствовал ненависть и презрение к той, с которой был когда– то так близок, с кем вместе смеялся, делился мыслями, занимался любовью? Любовь! Сейчас ее было так же невозможно вообразить себе, как и бесконечность. Его ненависть, как спирт при перегонке, со временем становилась все более крепкой, чистой и сильнодействующей. Однако избавиться от Марианны было нельзя: она подцепила его на крючок, и разорвать связь между ними невозможно. Его дочь Роза, которой он никогда не хотел, – неопровержимое физическое доказательство их прошлого, их любви.
Он не хотел, чтобы появилась Роза. Сейчас Ник любил ее, но он не хотел, чтобы дочь родилась. Можно не сомневаться в том, что в какой-то момент Марианна сообщит Розе об этом обстоятельстве, если уже не сделала этого. Сожалел ли он по-прежнему о том, что малышка родилась? Если бы можно было выбирать, хотел бы он повернуть назад стрелки часов и отказаться от Розы и того времени, которое они провели вместе? Сидеть с ней в парке у озера, смотреть, как она, широко раскрыв рот, срывалась с места за утками и гусями, приготовиться к тому, что, разбежавшись, она не сможет остановиться и полетит вперед через голову, подхватить ее, отряхивать пыль и целовать слезы на раскрасневшемся личике, стараться рассмешить. Впереди у нее была вся жизнь.
Ник видел в зеркале лицо взрослого человека, и перед ним мелькали обрывки воспоминаний о том времени, когда ему самому было шесть лет.
Торт на день рождения в виде поезда на шоколадных рельсах; волшебные огни вокруг сцены с колыбелью в рождественской витрине; ангелы с золочеными крыльями и овцы, шерсть которых была из кудрявых древесных стружек; крошечные бутылочки шампанского с пеной для купания в оставленном под елкой чулке; разбудившие его поздно ночью крики матери и такое громкое хлопанье дверьми, какого он прежде никогда не слышал. Роза, наверно, будет вспоминать парк, свой ярко-красный шарф и уток с гусями, которых она гоняла.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41