— Черт! Слушай, извини, Дейви! Но уже ничего не поделаешь. С его слов я понял, что вы приятели. Но мы отделаемся от него, как только поедим. А сами отправимся в «Эль-вино», чего-нибудь выпьем.
Поняв, что обречен на один или даже два неприятных часа, Маммери быстро осушил предложенный ему «кампари» с содовой. Они спустились на Флит-стрит и прошли мимо Дома правосудия. На той стороне улицы находился клуб «Парик и перо» с баром, маленькой столовой, узкими лестницами, дубовой обшивкой и выцветшими коврами и картинами девятнадцатого века. Обстановка клуба несколько отличала его от местных пабов, но, как и они, он был полон табачного дыма и мужского смеха. Почти все присутствующие, кроме Маммери, были в темном.
Как только они уселись в углу у выходившего во внутренний двор окна и взяли в руки меню, появился Томми Ми и помахал им с таким видом, словно приветствовал свой электорат. Томми был стройным, светловолосым и светлоглазым, у него были выдающиеся вперед зубы и темное пропитое лицо. Одет он был в костюм, который десять лет назад считался шикарным. Он крепко пожал руку Маммери и сказал, что рад видеть его в добром здравии, после чего, приняв уважительный вид, схватил Гриффина под локоть. Как оказалось, Льюис подумывал о покупке кое-какой недвижимости, в основном под новые офисы. А Ми был его советчиком в этом деле.
Пока Томми распространялся о модернизации участков старой застройки, Маммери последовательно съел стейк, пирог из почек с грибами, жареную картошку, сыр и запил все это пинтой бледного эля.
— В ближайшие десять лет Лондон ожидают колоссальные перемены, — говорил Ми. — И что особенно важно, население начнет сокращаться. Это огромное преимущество для тех, кто понимает, что происходит.
— О какой части населения вы говорите? — с интересом спросил Маммери.
Удивленный вмешательством Маммери, Ми моргнул:
— Конечно, о той, которая не сможет себе позволить по-прежнему жить здесь! — Он поправил свой жилет. — Все они отправятся за город, на свежий воздух. В Милтон-Кейнс, Харлоу и тому подобные места. Так всем будет лучше. Именно для этого и создают города-спутники. Даже ваши приятели-леваки понимают это. Никто лучше их не умеет строить воздушные замки, а потом требовать деньги на их ремонт. Ха-ха-ха. Цены растут не от увеличения себестоимости, а от спроса. Одежда, еда, наркотики. Можете сами продолжить список.
— Но людям нужно иметь прибежище. Это необходимость, ведь так?
— О, конечно! — Томми Ми усмехнулся.
Один пустой спичечный коробок на другом. Ушел чтобы стать барабанщиком. В три часа ночи играл на их клавесине. Такой напыщенный самодовольный чуть не упал в пруд. Сказал что хотел поступить как положено джентльмену. Ис кхебер ка эк, эк херф сэч хэй. Одиннадцать лет в трауре. Заставила его надеть черный презерватив, сказала моя жена.
Гриффин сдержал слово. Извинившись, что у него срочные дела, он поторопил их с едой. Сказав, что позвонит Томми в палату общин, он увел Маммери на Флит-стрит, где, свернув направо, они попали в уютный полумрак «Эль-вино» за пятнадцать минут до закрытия.
— Томми — придурок, но он мне полезен, и к тому же я не хочу семейных проблем. Моя жена считает его смешным. А ты еще не женился, Дейви? — Они оба взяли по двойному бренди и уселись у шумной барной стойки.
— Я живу с одной очень толковой американской девушкой.
— Завидую. — Гриффин с уважением кивнул головой и зажег сигарету. — Новая кровь… Часто там бываешь? Нью-Йорк — удивительный город.
— Я еще не был в Америке. — Маммери вдруг стало стыдно. — Собираюсь в этом году.
— Не верь всякой болтовне. И Лос-Анджелес тоже чудесен. — Гриффин допил свой стакан. — Слушай, Дейви, извини меня насчет Томми. Хочешь еще? — Он сделал знак бармену. — Приходи-ка со своей дамой к нам в гости. Пожалуйста. Насколько я знаю, Кэтрин планирует маленький званый обед. Будет несколько друзей. Никого вроде Томми, обещаю.
Маммери был тронут.
— Это было бы здорово, Льюис. Спасибо.
— В следующую среду, в семь тридцать. Идет?
Расплачиваясь за вторую порцию, Льюис мельком взглянул на часы.
— Черт! У меня телевизионщики через полчаса. Ну да ладно. Твои статьи потрясающие. Ностальгия без сантиментов. Отлично, словом! Ты знаешь, где мы живем? Челси, Парадиз-Пэссидж, тридцать два.
Уже давно Маммери не бывал на званых обедах. Большинство друзей приглашали его только в рестораны. Что ж, это возможность повидать кое-кого из богатых родственников, а на Луизу наверняка произведет впечатление дом Гриффина. С таким аспектом Англии она еще не встречалась.
Выйдя из бара навеселе, он расстался с Гриффином и направился в узкие переулочки Друри-лейн, где редакции нескольких журналов устраивали в тот день конференцию в помещении над типографией, в которой большинство из этих журналов и печатались. Эти издания не всегда платили за статьи, во взглядах Маммери было мало общего со взглядами других авторов, но Луиза одобряла его радикализм, а редакторы с энтузиазмом реагировали на его вдохновенные идеи.
Теперь они были уже довольно старыми и стриглись у дешевых парикмахеров. Наткнулся на останки немецкого летчика. Кто-то уже срезал парашют. Обмундирование подрастащили. И конечно, часы и вещи. Говорю тебе, держи дом в холоде, и никогда не будешь жаловаться на одиночество. Дети будут ласкаться. Кошки — сидеть у тебя на коленях. Собаки останутся верными. Кернер хо гая! Шабаш! Тум хамара бат джантер хэй? Давай быстрей, как хороший мальчик.
Взобравшись наконец по скрипучим ступенькам на верхний этаж, Маммери увидел пышноволосую девушку в белом замшевом платье. Она радостно воскликнула:
— Привет, Дейви!
Он не помнил ни ее, ни в какой газете она работает. Она пыталась что-то сделать с портативным магнитофоном. Маммери вошел в большую комнату, где на стене висели плакаты Роберта Крамба, Grateful Dead и «Черных пантер», а посредине стоял круглый стол. Все помещение было завалено пыльными газетами, а по углам лежали кучи старых журналов и папок. Большинство из тех, кто сидел за столом, напоминали персонажей вестернов. У всех были длинные волосы, широкополые шляпы, ковбойские сапоги, широкие ремни, массивные пряжки, штаны из оленьей кожи с бахромой, хлопчатобумажные рубашки. Остро и соблазнительно пахло гашишем. Присев на свободное место, Маммери принялся слушать рассуждения о дистрибьюторской стратегии и возможности объединения нескольких газет. Тиражи упали. Даже полиция перестала обращать на них внимание. Все, кто прежде дарил талант радикальной прессе, теперь торговали вдохновением на более оплачиваемом рынке, например писали для музыкальных журналов. Прошел и спрос на христианские ценности, популярные в конце шестидесятых. Мрачный Дик Баррон, немного толстоватый для своих кожаных штанов, сказал:
— Мы так долго были под кайфом, что не заметили, как времена изменились. Мы уже сделали все, что собирались. Нам нужно либо сворачиваться, либо искать новые цели. Хватит дурить.
Ковырялся у меня в спинном мозгу сказал что процесс регенерации идет нормально меня конечно всего затрясло я мог бы умереть там от их лечения…
Косяк шел по кругу. Маммери не разделял всеобщего недовольства дискуссией.
— Мы должны сохранять веру, старина, — поднял воспаленные глаза Пит Балдок, одетый в зеленую вельветовую рубашку. — Пусть все эти ублюдки работают на «Саунд» и «Виллидж войс». Но что плохого в лозунге мира и любви?
— Это мог быть наш шанс, понимаешь? — Гладко выбритый, с круглыми серыми глазками и грязными светлыми волосами, молодой человек, который сидел рядом с Маммери, был ему незнаком. — Понимаешь?
Маммери затянулся как можно глубже и стал ждать следующей затяжки. Он начал расслабляться. Только теперь он понял, как нервничал в обществе своего двоюродного брата. Гашиш поплыл в голове, и он решил оставаться на собрании до конца.
— Это уже история. — Он почувствовал, что должен внести свой вклад в разговор. — Дик прав.
— Но мы не можем отказаться от революционной стратегии! — Похожий на дровосека своей окладистой черной бородой и рубахой из шотландки, Джим Эневольдсон, американский редактор «Френдз» четвертого состава, всего месяц как приехал из Амстердама. — Не могу поверить, что это происходит!
Спор становился абстрактнее по мере того, как народ обкуривался. В этой знакомой ситуации, когда ни от кого не требовалось никакого действия, Маммери чувствовал себя уютно. Он был уверен, что Золотой век закончился с распадом «Биттлз». Он был старше большинства присутствующих и поэтому помнил реальный ужас пятидесятых. Теперь он наслаждался жизнью. Ни о какой другой, лучшей, чем эта, он и мечтать не мог. Воинскую повинность отменили как раз перед его призывом, экономика начала приходить в чувство, и теперь он не собирался жаловаться.
В полшестого Дик Баррон поднялся из-за стола:
— Я иду в «Нелл Гвинн».
Маммери отправился с ним. Они весело протопали вниз по ступенькам, вышли на запруженную Друри-лейн, а оттуда — на Холборнский виадук, в свой любимый кабачок с лепниной ярких фруктов в красных, зеленых и желтых тонах и огромными зеркалами в дубовых рамах. Когда-то давно Маммери часто бывал здесь наверху в «Новых социалистах».
— Если хочешь продаваться, Дик, продавайся красиво и дорого. — Маммери заказал им обоим по порции двойного виски. — Я теперь постоянно сотрудничаю с «Городом Лондоном».
— А я сочиняю беллетристику. И песни пишу, конечно. — Положив локти на массивную барную стойку, они смотрели на входящих. Баррон наклонился поближе к Маммери: — Видишь того типа в углу? — Он показал на узколицего седовласого господина лет пятидесяти, который одиноко сидел за маленьким столиком у открытой двери. — Это тот самый коп, который арестовал меня два года назад. Приходит сюда каждый день, меня даже не узнает. Как трогательно, да?
— Думаешь, он знает, кто ты?
— Да он нас с тобой не сможет отличить друг от друга.
Полицейский повернул голову и посмотрел на них осторожным собачьим взглядом. Дик Баррон поднял стакан и подмигнул:
— Добрый вечер, офицер!
Маммери испытывал страх перед возможным арестом, а потому занервничал и принялся смотреть в сторону, будто не имея отношения к провокации Баррона.
— А ты знаешь, какой сегодня день? Я писал об этом в своей колонке. День желудя, и пенсионеры Челси украшают одежду дубовыми листьями в память о реставрации Карла Второго.
Какая жуткая трагедия с этими несчастными младенцами. А миссис Салим еще жива? Я нисколько не желаю следовать их традиции, но надежда небольшая. Люди не так уж плохи, за мной ухаживали очень заботливо. Засадить бы ей по самые помидоры живо узнала бы кто я такой. Йюзмеден йюзмее фарк вар. Я все это давным-давно видел в Уиклоу.
— Прошлое бьет меня по лицу, как сорванный ветром парус. Угрожает, хочет меня задушить. Оно словно приклеилось к моему телу. — Театральным жестом «Харгривз» погасил окурок. На нем были мешковатые вельветовые штаны, а красной кожей и спутанными волосами он был похож на куклу. — Не уходи, Хизер. Побудь еще. У тебя куча времени.
— Мне нужно успеть на поезд. Я сказала матери, что буду дома к ужину. Я понимаю, Джо. — Осторожно, чтобы не замочить пивом рукав, она протянула руку погладить его. Ее прерафаэлитские волосы сочувственно коснулись его лица. — Мы ведь увидимся завтра, правда? В школе.
— Я боюсь сегодняшнего вечера. Понимаю, что это звучит слишком драматично…
Она поднялась прежде, чем он успел в очередной раз пригрозить самоубийством. Сняла с вешалки красный плащ. В «Нелл Гвинн» становилось слишком шумно. Люди из «Интернешнл таймс» обступили седого коротышку и горланили о новых наездах полиции на их редакцию.
— Я позвоню тебе, если смогу, — сказала она. — Позже.
— Сколько таких, как я? В эту секунду?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92