Наконец он произносит официальным тоном:
– На голове вашего мужа обнаружен обширный кровоподтек.
В ту же секунду перед моим мысленным взором возникает картина: Гарри в каюте яхты, он медленно падает на бок и его голова ударяется об угол складного столика. Картина тут же исчезает. Я удивляюсь, как быстро она промелькнула у меня перед глазами.
Доусон, похоже, замечает в моем выражении какую-то напряженность. Он бросает взгляд сначала на настенные, потом на свои часы и говорит:
– Ну что же, миссис Ричмонд, сегодня мы можем остановиться на этом. Закончим в другой день.
Я молча киваю.
Он со скрипом отодвигается на стуле и собирается встать, но, как бы вспомнив что-то, наклоняется в мою сторону.
– Были ли у мистера Ричмонда враги, о существовании которых вы знали?
Я почти смеюсь. Мне казалось, такие вопросы полицейские задают только в кино.
– Я ничего не знаю о существовании таких врагов. – Мой ответ тоже звучит, как в хорошем детективе.
– Кто-либо, кто желал ему зла?
Я удивленно моргаю. Инспектор полагает, что в смерти Гарри есть что-то подозрительное? Что какой-то головорез-конкурент в бизнесе подстроил убийство Гарри? Эта мысль настолько нелепа, что я просто не знаю, что сказать.
Доусон, видимо, читает этот ответ на моем лице.
– Значит, таких врагов не было?
– Нет. – Я усиливаю ответ твердым отрицательным движением головы.
Инспектор наклоняется к микрофону и объявляет об окончании допроса. Леонард помогает мне встать. Когда Доусон выходит из-за стола, я набираюсь смелости спросить его:
– Этот звук, который я могла слышать… Вы ведь не сказали, что это могло быть.
Доусон замирает и хмуро смотрит на меня оценивающим взглядом. Наконец произносит бесстрастным тоном:
– Один свидетель утверждает, что в этот вечер он слышал на реке характерный звук. По его мнению, это был звук выстрела.
Повисает продолжительная пауза. Ее прерывает Леонард:
– Но это, разумеется, не имеет отношения к нашему делу? Раз выстрел слышали на реке?
– Вполне возможно, – ровным голосом отвечает Доусон. – Но вы понимаете, что мы должны продолжить расследование. – Он наклоняет голову в мою сторону. – Извините, что задержал вас, миссис Ричмонд.
– Ничего. – Я говорю это так, как и положено в подобных случаях, и улыбаюсь Доусону.
Я уже забыла о том анонимном письме с вырезкой из газеты. А, может, не забыла, а просто отложила в памяти в самый дальний угол. После ужина, зажав в руке второй бокал с вином, который предложила мне Молли, я оставляю ее и детей перед телевизором, а сама отправляюсь в кабинет. Я нахожу письмо в дальнем углу ящика стола.
Я перечитываю его в контексте заданного Доусоном вопроса. Враг? Автор трусливо закамуфлированного письма вполне подходит под это определение. Но одна только злоба еще не всегда приводит к замыслу о покушении и уж тем более к его осуществлению. Этот жалкий человек вряд ли способен на насилие. Но если Доусон привык к мысли о наличии врага, если в голове у него засели факты о выстреле и кровоподтеке, то это письмо вполне может составить инспектору богатую пищу для размышлений.
Конечно, здесь есть определенная опасность. Письмо может серьезно осложнить всю ситуацию. Оно способно заставить Доусона отказаться от версии о самоубийстве и подтолкнуть его к поиску новых доказательств по делу. А, может, я просто психую. Может, Доусон легко откажется от версии о наличии у Гарри врагов. Хотя вряд ли. Ведь есть важная улика – выстрел. А в наших местах люди нечасто стреляют по ночам. Кто же его слышал? Видно, какой-то гуляка-полуночник.
«…Предан подонком. Британии не нужны истинные герои… Настоящий герой погиб».
Я сворачиваю письмо и кладу его на стол. Чем больше думаю над тем, стоит ли показывать его Доусону, тем сильнее меня охватывает нерешительность. Я смотрю через окно в сад и удивляюсь, почему события вокруг меня так неожиданно принимают плохой оборот. Хотя, плохой ли? Может быть, и нет. И вот это самое худшее: я не могу определиться со своими делами.
Мои размышления прерывают доносящиеся из холла звуки. Смех Молли и низкий мужской голос.
До меня доходит, что это Морланд.
Я вскакиваю, прячу письмо в стол и резко задвигаю ящик.
Весело щебеча, Молли вводит Ричарда в кабинет. В своих джинсах и светло-голубой рубашке он выглядит великолепно. Мне кажется, что он в чем-то изменился. Старый новый друг. Мне приятно его появление, но наряду с этим я напоминаю себе о том, что решила держать Ричарда на определенной дистанции.
Морланд коротко пожимает мне руку, явно в знак сочувствия. Его жест неожиданно глубоко трогает меня.
– Они подняли яхту? – озабоченно спрашивает он.
Я вкратце обрисовываю ему ситуацию, особо коснувшись своих бесед с Доусоном. Сообщаю, что до сегодняшнего дня инспектор считал, будто это тщательно спланированное и обставленное самоубийство с целью скрыть истинный характер происшествия для того, чтобы я получила за Гарри страховку.
– До сегодняшнего дня?
– Сейчас они ухватились за новую идею. Они хотят выяснить, не было ли у Гарри врагов, которые могли его убить.
Краем глаза я замечаю, что Молли внимательно смотрит на нас. Она, видимо, пытается понять характер моих отношений с Морландом, о которых я ей так мало рассказывала.
– Беда наших полицейских в том, что они не очень умны, – громко заявляет она явно в расчете на внимание Ричарда.
Пока мы обсуждаем умственный потенциал британских полицейских, Молли продолжает рассматривать Морланда. Потом с показной тактичностью уходит смотреть телевизор.
– Как дети? – спрашивает Ричард, когда мы остаемся одни.
Боже, я уже и забыла, насколько он внимателен ко мне!
Я говорю, что точно описать их реакцию на события не могу. Кэти, судя по всему, разумом приняла факт самоубийства Гарри. Джош же замкнулся и в основном молчит.
– А вы?
– Я? В порядке. – Я делаю отчаянный жест рукой и криво усмехаюсь. А что притворяться? Конечно, мне не нравится, что у полицейских возникают все эти странные идеи. Они хотят найти в смерти Гарри что-то необычное. Да у него все в жизни было необычным!
Я начинаю повторять Морланду вопросы, которые задавал мне Доусон. Во-первых, считаю это естественным, а, во-вторых, потому, что меня интересует реакция Ричарда. Я располагаюсь в кресле Гарри, а Морланд подъезжает к торцу стола на стуле с колесиками. Он ставит локоть на стол и опирается на ладонь подбородком. Я уже успела забыть, какие красивые у него руки, какой понимающий у него взгляд.
– Может быть, у Гарри и были враги, – говорю я, – но их можно назвать просто недругами. Например, конкуренты в бизнесе. Было бы даже странно, если бы в своих достаточно больших коммерческих делах он не разошелся с некоторыми людьми. Он ведь бывал… колючим. Но чтобы кто-то хотел с ним расквитаться? Нанять киллера? Ерунда! Однако, именно эта идея, судя по всему, пришла в голову Доусону.
– Он не уточнял, что навело его на эту мысль?
– Да нет… Хотя он говорил о выстреле… Кто-то, якобы, слышал его ночью в ту пятницу.
В глазах Морланда зажигается огонек интереса.
– Доусон не говорил, откуда слышали выстрел?
– По имеющейся у него информации, с реки.
– Во сколько его слышали?
– Он не сказал.
– А характер звука он не описывал? Был ли он громкий, раскатистый или сухой?
Этого я тоже не знаю.
Морланд глубокомысленно молчит. Впечатление такое, что он накладывает полученную от меня информацию на ранее известную ему.
– О чем еще говорил Доусон?
– Ну… Ах, да, о кровоподтеке. Он спрашивал, не ударялся ли Гарри обо что-то в тот день. Я рассказала ему, что Гарри часто получал на яхте ушибы, особенно во время качки. По уик-эндам он вечно ходил в синяках.
Ричард внимательно слушает и, похоже, снова думает о чем-то своем.
– Больше всего в этих разговорах о выстрелах и врагах меня беспокоит то, что в конце концов они дойдут до детей. – Я вздыхаю. – Вы ведь знаете, как такие вещи расходятся. Конечно, мне хотелось бы, чтобы Доусон успокоился насчет этих людей. – Я жду согласия Морланда.
– Понимаю, как для вас это трудно, Эллен. Но у Доусона нет выбора. Он должен отработать все версии.
Так вот оно, мнение Ричарда. Значит, Доусон не отступит.
Я медленно открываю ящик стола, достаю письмо в дешевом конверте и молча подталкиваю его к Морланду. Он вынимает из конверта письмо и разворачивает лист бумаги с неровно наклеенными буквами, вырезанными из газет.
– Когда это пришло? – голос у Ричарда взволнованный.
– Вскоре после панихиды.
– Вы показывали его Доусону?
– Я не думала, что это важно. Вы полагаете… – Я придаю своим словам тон вопроса.
Морланд внимательно смотрит на меня, затем снова опускает взгляд на письмо.
– Думаю, он должен увидеть письмо.
– Но это просто какой-то жалкий псих.
Ричард пожимает плечами.
– Кто это Джо Конгрив? – спрашиваю я, хотя уже знаю ответ.
Морланд сует письмо в конверт.
– Это тот солдат из группы Гарри, которого убили.
Значит, ты знаешь его имя, говорю я себе. Значит, ты знаешь больше, чем говоришь.
– Расскажите подробнее, – прошу я.
Ричард медлит. Он как будто взвешивает последствия своих слов.
– Некоторые ребята из части, где служил Гарри, очень переживали смерть Конгрива. Они считали, что его подставили, что приказ, по которому он пошел на задание в одиночку, был… – Морланд тщательно подбирает слово, – …ошибкой.
– И винили в этом Гарри?
– На войне эмоции плещут через край.
– Но не через десять же лет!
– Уверен, вы правы, – быстро соглашается Ричард. – Думаю, эта версия пустая. Но полиция должна отработать и ее. Если хотите, я возьму на себя предоставление им дополнительной информации.
Я вздыхаю. Своеобразный знак согласия.
Морланд накрывает своей рукой мою. Рука у него теплая и сухая. Я опускаю на нее взгляд. Когда я поднимаю глаза, то вижу, что Ричард улыбается мне.
ГЛАВА 15
Кэти никогда не рассказывала мне о том, «самом плохом дне», за четыре недели до смерти Гарри, когда он наконец добрался до нее. Она никогда не говорила со мной об этом и, думаю, уже не заговорит. Разумеется, она поведала о том дне Бобу Блоку, но условием было строгое соблюдение врачебной тайны. В принципе, Кэти разрешала и иногда даже просила Боба передавать мне кое-что из содержания их бесед. Но не о том эпизоде. Думаю, она понимала, какую боль это мне принесет.
Хотя я уже сама высчитала, когда все могло случиться. Это было в один из уик-эндов: Кэти приехала домой, а я всю субботу провела на благотворительных мероприятиях вместе с Молли. С Кэти приехала ее школьная подружка по имени Люсинда, которая должна была остаться у нас до вечера. Уж не знаю, почему она уехала раньше и когда именно ее отвез Гарри, но к моему возвращению ее уже не было. Может, именно Гарри и выпроводил Люсинду под каким-нибудь предлогом. Видимо, увидев свой шанс, он не смог побороть искушение. Хотя, кто знает, как оно было на самом деле. Насколько я теперь понимаю, к тому времени его поступки уже выходили за рамки поведения нормальных людей. Гарри погрузился в свои кошмары и уже не отвечал за свои действия.
Вернувшись около полуночи, я осторожно заглянула к нему в кабинет – привычка с лучших времен. Он бросил на меня усталый взгляд и нервно объявил, что Люсинда уже давно уехала, а Джош и Кэти спят наверху. Я тогда слишком устала, чтобы задавать какие-то вопросы. Что бы удивиться, почему это Кэти улеглась в субботу так рано и не смотрит, как обычно, свои любимые телевизионные ночные программы. В тот момент мне больше всего на свете хотелось оказаться в своей постели.
На следующий день мы почти не общались друг с другом. Гарри я вообще не видела, Джош исчез в саду, Кэти не спустилась даже к обеду. Когда я постучала в дверь ее спальни, дочь заявила, что у нее болит живот и она не будет вставать. Голос у нее был хриплый, лицо опухшее.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66
– На голове вашего мужа обнаружен обширный кровоподтек.
В ту же секунду перед моим мысленным взором возникает картина: Гарри в каюте яхты, он медленно падает на бок и его голова ударяется об угол складного столика. Картина тут же исчезает. Я удивляюсь, как быстро она промелькнула у меня перед глазами.
Доусон, похоже, замечает в моем выражении какую-то напряженность. Он бросает взгляд сначала на настенные, потом на свои часы и говорит:
– Ну что же, миссис Ричмонд, сегодня мы можем остановиться на этом. Закончим в другой день.
Я молча киваю.
Он со скрипом отодвигается на стуле и собирается встать, но, как бы вспомнив что-то, наклоняется в мою сторону.
– Были ли у мистера Ричмонда враги, о существовании которых вы знали?
Я почти смеюсь. Мне казалось, такие вопросы полицейские задают только в кино.
– Я ничего не знаю о существовании таких врагов. – Мой ответ тоже звучит, как в хорошем детективе.
– Кто-либо, кто желал ему зла?
Я удивленно моргаю. Инспектор полагает, что в смерти Гарри есть что-то подозрительное? Что какой-то головорез-конкурент в бизнесе подстроил убийство Гарри? Эта мысль настолько нелепа, что я просто не знаю, что сказать.
Доусон, видимо, читает этот ответ на моем лице.
– Значит, таких врагов не было?
– Нет. – Я усиливаю ответ твердым отрицательным движением головы.
Инспектор наклоняется к микрофону и объявляет об окончании допроса. Леонард помогает мне встать. Когда Доусон выходит из-за стола, я набираюсь смелости спросить его:
– Этот звук, который я могла слышать… Вы ведь не сказали, что это могло быть.
Доусон замирает и хмуро смотрит на меня оценивающим взглядом. Наконец произносит бесстрастным тоном:
– Один свидетель утверждает, что в этот вечер он слышал на реке характерный звук. По его мнению, это был звук выстрела.
Повисает продолжительная пауза. Ее прерывает Леонард:
– Но это, разумеется, не имеет отношения к нашему делу? Раз выстрел слышали на реке?
– Вполне возможно, – ровным голосом отвечает Доусон. – Но вы понимаете, что мы должны продолжить расследование. – Он наклоняет голову в мою сторону. – Извините, что задержал вас, миссис Ричмонд.
– Ничего. – Я говорю это так, как и положено в подобных случаях, и улыбаюсь Доусону.
Я уже забыла о том анонимном письме с вырезкой из газеты. А, может, не забыла, а просто отложила в памяти в самый дальний угол. После ужина, зажав в руке второй бокал с вином, который предложила мне Молли, я оставляю ее и детей перед телевизором, а сама отправляюсь в кабинет. Я нахожу письмо в дальнем углу ящика стола.
Я перечитываю его в контексте заданного Доусоном вопроса. Враг? Автор трусливо закамуфлированного письма вполне подходит под это определение. Но одна только злоба еще не всегда приводит к замыслу о покушении и уж тем более к его осуществлению. Этот жалкий человек вряд ли способен на насилие. Но если Доусон привык к мысли о наличии врага, если в голове у него засели факты о выстреле и кровоподтеке, то это письмо вполне может составить инспектору богатую пищу для размышлений.
Конечно, здесь есть определенная опасность. Письмо может серьезно осложнить всю ситуацию. Оно способно заставить Доусона отказаться от версии о самоубийстве и подтолкнуть его к поиску новых доказательств по делу. А, может, я просто психую. Может, Доусон легко откажется от версии о наличии у Гарри врагов. Хотя вряд ли. Ведь есть важная улика – выстрел. А в наших местах люди нечасто стреляют по ночам. Кто же его слышал? Видно, какой-то гуляка-полуночник.
«…Предан подонком. Британии не нужны истинные герои… Настоящий герой погиб».
Я сворачиваю письмо и кладу его на стол. Чем больше думаю над тем, стоит ли показывать его Доусону, тем сильнее меня охватывает нерешительность. Я смотрю через окно в сад и удивляюсь, почему события вокруг меня так неожиданно принимают плохой оборот. Хотя, плохой ли? Может быть, и нет. И вот это самое худшее: я не могу определиться со своими делами.
Мои размышления прерывают доносящиеся из холла звуки. Смех Молли и низкий мужской голос.
До меня доходит, что это Морланд.
Я вскакиваю, прячу письмо в стол и резко задвигаю ящик.
Весело щебеча, Молли вводит Ричарда в кабинет. В своих джинсах и светло-голубой рубашке он выглядит великолепно. Мне кажется, что он в чем-то изменился. Старый новый друг. Мне приятно его появление, но наряду с этим я напоминаю себе о том, что решила держать Ричарда на определенной дистанции.
Морланд коротко пожимает мне руку, явно в знак сочувствия. Его жест неожиданно глубоко трогает меня.
– Они подняли яхту? – озабоченно спрашивает он.
Я вкратце обрисовываю ему ситуацию, особо коснувшись своих бесед с Доусоном. Сообщаю, что до сегодняшнего дня инспектор считал, будто это тщательно спланированное и обставленное самоубийство с целью скрыть истинный характер происшествия для того, чтобы я получила за Гарри страховку.
– До сегодняшнего дня?
– Сейчас они ухватились за новую идею. Они хотят выяснить, не было ли у Гарри врагов, которые могли его убить.
Краем глаза я замечаю, что Молли внимательно смотрит на нас. Она, видимо, пытается понять характер моих отношений с Морландом, о которых я ей так мало рассказывала.
– Беда наших полицейских в том, что они не очень умны, – громко заявляет она явно в расчете на внимание Ричарда.
Пока мы обсуждаем умственный потенциал британских полицейских, Молли продолжает рассматривать Морланда. Потом с показной тактичностью уходит смотреть телевизор.
– Как дети? – спрашивает Ричард, когда мы остаемся одни.
Боже, я уже и забыла, насколько он внимателен ко мне!
Я говорю, что точно описать их реакцию на события не могу. Кэти, судя по всему, разумом приняла факт самоубийства Гарри. Джош же замкнулся и в основном молчит.
– А вы?
– Я? В порядке. – Я делаю отчаянный жест рукой и криво усмехаюсь. А что притворяться? Конечно, мне не нравится, что у полицейских возникают все эти странные идеи. Они хотят найти в смерти Гарри что-то необычное. Да у него все в жизни было необычным!
Я начинаю повторять Морланду вопросы, которые задавал мне Доусон. Во-первых, считаю это естественным, а, во-вторых, потому, что меня интересует реакция Ричарда. Я располагаюсь в кресле Гарри, а Морланд подъезжает к торцу стола на стуле с колесиками. Он ставит локоть на стол и опирается на ладонь подбородком. Я уже успела забыть, какие красивые у него руки, какой понимающий у него взгляд.
– Может быть, у Гарри и были враги, – говорю я, – но их можно назвать просто недругами. Например, конкуренты в бизнесе. Было бы даже странно, если бы в своих достаточно больших коммерческих делах он не разошелся с некоторыми людьми. Он ведь бывал… колючим. Но чтобы кто-то хотел с ним расквитаться? Нанять киллера? Ерунда! Однако, именно эта идея, судя по всему, пришла в голову Доусону.
– Он не уточнял, что навело его на эту мысль?
– Да нет… Хотя он говорил о выстреле… Кто-то, якобы, слышал его ночью в ту пятницу.
В глазах Морланда зажигается огонек интереса.
– Доусон не говорил, откуда слышали выстрел?
– По имеющейся у него информации, с реки.
– Во сколько его слышали?
– Он не сказал.
– А характер звука он не описывал? Был ли он громкий, раскатистый или сухой?
Этого я тоже не знаю.
Морланд глубокомысленно молчит. Впечатление такое, что он накладывает полученную от меня информацию на ранее известную ему.
– О чем еще говорил Доусон?
– Ну… Ах, да, о кровоподтеке. Он спрашивал, не ударялся ли Гарри обо что-то в тот день. Я рассказала ему, что Гарри часто получал на яхте ушибы, особенно во время качки. По уик-эндам он вечно ходил в синяках.
Ричард внимательно слушает и, похоже, снова думает о чем-то своем.
– Больше всего в этих разговорах о выстрелах и врагах меня беспокоит то, что в конце концов они дойдут до детей. – Я вздыхаю. – Вы ведь знаете, как такие вещи расходятся. Конечно, мне хотелось бы, чтобы Доусон успокоился насчет этих людей. – Я жду согласия Морланда.
– Понимаю, как для вас это трудно, Эллен. Но у Доусона нет выбора. Он должен отработать все версии.
Так вот оно, мнение Ричарда. Значит, Доусон не отступит.
Я медленно открываю ящик стола, достаю письмо в дешевом конверте и молча подталкиваю его к Морланду. Он вынимает из конверта письмо и разворачивает лист бумаги с неровно наклеенными буквами, вырезанными из газет.
– Когда это пришло? – голос у Ричарда взволнованный.
– Вскоре после панихиды.
– Вы показывали его Доусону?
– Я не думала, что это важно. Вы полагаете… – Я придаю своим словам тон вопроса.
Морланд внимательно смотрит на меня, затем снова опускает взгляд на письмо.
– Думаю, он должен увидеть письмо.
– Но это просто какой-то жалкий псих.
Ричард пожимает плечами.
– Кто это Джо Конгрив? – спрашиваю я, хотя уже знаю ответ.
Морланд сует письмо в конверт.
– Это тот солдат из группы Гарри, которого убили.
Значит, ты знаешь его имя, говорю я себе. Значит, ты знаешь больше, чем говоришь.
– Расскажите подробнее, – прошу я.
Ричард медлит. Он как будто взвешивает последствия своих слов.
– Некоторые ребята из части, где служил Гарри, очень переживали смерть Конгрива. Они считали, что его подставили, что приказ, по которому он пошел на задание в одиночку, был… – Морланд тщательно подбирает слово, – …ошибкой.
– И винили в этом Гарри?
– На войне эмоции плещут через край.
– Но не через десять же лет!
– Уверен, вы правы, – быстро соглашается Ричард. – Думаю, эта версия пустая. Но полиция должна отработать и ее. Если хотите, я возьму на себя предоставление им дополнительной информации.
Я вздыхаю. Своеобразный знак согласия.
Морланд накрывает своей рукой мою. Рука у него теплая и сухая. Я опускаю на нее взгляд. Когда я поднимаю глаза, то вижу, что Ричард улыбается мне.
ГЛАВА 15
Кэти никогда не рассказывала мне о том, «самом плохом дне», за четыре недели до смерти Гарри, когда он наконец добрался до нее. Она никогда не говорила со мной об этом и, думаю, уже не заговорит. Разумеется, она поведала о том дне Бобу Блоку, но условием было строгое соблюдение врачебной тайны. В принципе, Кэти разрешала и иногда даже просила Боба передавать мне кое-что из содержания их бесед. Но не о том эпизоде. Думаю, она понимала, какую боль это мне принесет.
Хотя я уже сама высчитала, когда все могло случиться. Это было в один из уик-эндов: Кэти приехала домой, а я всю субботу провела на благотворительных мероприятиях вместе с Молли. С Кэти приехала ее школьная подружка по имени Люсинда, которая должна была остаться у нас до вечера. Уж не знаю, почему она уехала раньше и когда именно ее отвез Гарри, но к моему возвращению ее уже не было. Может, именно Гарри и выпроводил Люсинду под каким-нибудь предлогом. Видимо, увидев свой шанс, он не смог побороть искушение. Хотя, кто знает, как оно было на самом деле. Насколько я теперь понимаю, к тому времени его поступки уже выходили за рамки поведения нормальных людей. Гарри погрузился в свои кошмары и уже не отвечал за свои действия.
Вернувшись около полуночи, я осторожно заглянула к нему в кабинет – привычка с лучших времен. Он бросил на меня усталый взгляд и нервно объявил, что Люсинда уже давно уехала, а Джош и Кэти спят наверху. Я тогда слишком устала, чтобы задавать какие-то вопросы. Что бы удивиться, почему это Кэти улеглась в субботу так рано и не смотрит, как обычно, свои любимые телевизионные ночные программы. В тот момент мне больше всего на свете хотелось оказаться в своей постели.
На следующий день мы почти не общались друг с другом. Гарри я вообще не видела, Джош исчез в саду, Кэти не спустилась даже к обеду. Когда я постучала в дверь ее спальни, дочь заявила, что у нее болит живот и она не будет вставать. Голос у нее был хриплый, лицо опухшее.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66