Я отвечаю, что такое время от времени случалось, но какую-либо систему в ошибках автоответчика выделить невозможно.
Мы возвращаемся к вопросу о том, как долго я принимала в тот вечер ванну? На какую громкость был включен приемник?
Затем снова автоответчик. Вопросы очень похожи, но каждый раз Доусон что-то немного меняет в них. Как могло случиться, что автоответчик не записал сообщение? Считаю ли я, что сообщение Гарри, переданное им в тот вечер, действительно могло пропасть?
И с каждым его вопросом я ощущаю приближение конца, потому что чувствую: Доусон уже не верит мне. В его словах появилась какая-то решимость, а воля у него явно сильнее моей.
Инспектор берет со стола один из листков, лежащих перед ним.
– Ваш муж также звонил вашей дочери в школу примерно… – Доусон подносит листок ближе к глазам. – В шесть тридцать. – Он опускает листок и вопросительно смотрит на меня. – Вы знали об этом?
– Нет. Но я не думаю, что он говорил с ней.
– Почему?
– Я бы это знала от дочери. А она сказала мне, что в последний раз беседовала с отцом во вторник.
– Так с кем же он говорил в школе в ту пятницу?
Я слегка пожимаю плечами.
– Может, с одной из старших девочек? Там такая система: на звонок отвечает дежурная старшеклассница, которую вы просите передать что-либо для своего ребенка.
Доусон строит удивленную гримасу и картинно сжимает виски пальцами правой руки.
– Значит, ваша дочь должна была получить сообщение от отца?
Я падаю, падаю… И увлекаю Кэти за собой.
– Нет… – Я судорожно обдумываю ответ. – Часто дежурные не находят адресата сообщения. И оно тогда не доходит до ребенка. Тогда вам приходится звонить еще раз…
Доусон наклоняется ко мне, как бы стараясь получше расслышать мои слова. Я продолжаю:
– И вы пытаетесь позвонить еще раз…
– Пытаетесь еще раз позвонить, – повторяет инспектор задумчиво. – Значит, это так устроено?
Я киваю. Дыхание у меня перехватывает.
Видимо, я выгляжу странно, потому что Леонард бросает на меня обеспокоенный взгляд. А Доусон спрашивает, не хочу ли я еще чая и, не дожидаясь ответа, передает мой стаканчик женщине-полицейской. Неожиданно все в комнате приходит в движение: кто-то потягивается, кто-то встает, кто-то собирает пластиковые стаканы. У меня появляется время для короткой передышки. Доусон отходит в угол комнаты с пачкой бумажных салфеток и трубно сморкается. Леонард сочувственно смотрит на меня и слегка похлопывает по руке.
Когда перед нами вновь появляются стаканчики с чаем, а дверь в комнату наконец закрывается, Доусон грузно усаживается в свое кресло.
– Прошу прощения. Надеюсь, я вас не заражу. – Он смотрит мне прямо в глаза.
– Мой дедушка, – отвечаю я, – говаривал так: при простуде нужно взять с собой в постель свечку и бутылку бренди, зажечь свечу и потихоньку пить этот замечательный напиток, и когда вместо одного язычка пламени вы увидите два, спокойно задувайте свечу и ложитесь спать, и к утру все пройдет.
Доусон смотрит на меня с удивлением. Затем, поняв, что я шучу, слегка улыбается.
– Ну хорошо, – он снова изображает на лице серьезность, как бы давая понять, что не следует забывать о том, для чего мы здесь находимся. – Может, мы поговорим о том периоде, который предшествовал пятнице двадцать шестого марта? Возьмем несколько предыдущих недель.
Долги. Анонимные письма. После мучительных для меня вопросов насчет телефонного звонка эти темы я воспринимаю чуть ли не с облегчением.
– Могу ли я спросить… – Тон у Доусон извиняющийся, как будто ему неудобно задавать этот вопрос. – Каковы были в тот период отношения между вами и вашим мужем, миссис Ричмонд?
Я сжимаю свой стаканчик с чаем и выдерживаю длинную паузу.
– Как вам сказать… Ситуация была непростая. У Гарри имелись проблемы с бизнесом, долги. В то же время Гарри избегал обсуждать это со мной. В наших отношениях возникли определенные сложности, это точно.
– Других проблем в ваших отношениях не было? Понятно, куда он клонит. Я неопределенно пожимаю плечами.
– В каждом браке есть свои подъемы и спады.
Доусон втягивает нижнюю губу. Некоторое время он молчит, затем спрашивает:
– Вы знали о том, что ваш муж имел связь с женщиной по имени Кэролайн Палмер?
Кто ему об этом сказал? Маргарет? Или Джек?
Я поднимаю голову и без колебаний отвечаю:
– Да.
– Когда вы узнали об этом?
– В октябре прошлого года.
– И что вы думали по этому поводу?
– Сначала я расстроилась. В тот момент, когда узнала. Но потом поняла, что увлечение Гарри несерьезно, что оно пройдет. И я научилась жить вместе с этим.
– Вы предъявляли вашему мужу какие-либо претензии?
– Нет.
Доусон рассматривает поверхность стола.
– Никогда?
– Никогда.
– А почему?
– Я считала, что ни к чему хорошему это не приведет.
Доусон хмурится. Потом яростно трет нос бумажной салфеткой.
– Но, насколько я знаю, вы сильно переживали. До такой степени, что стали следить за своим мужем.
Джек! Только Джек мог рассказать Доусону об этом.
Я не знаю, стоит ли мне разубеждать в этом инспектора, и в этот момент слышу собственные слова:
– Да, некоторое время я делала это.
– Можно сказать, что вы ревновали своего мужа?
К чему он ведет? Я быстро поправляю Доусона:
– Я была расстроена. Была расстроена этим фактом.
Инспектор смотрит на меня так, как будто пропустил эту поправку мимо ушей.
– Вы предпринимали усилия по контролю за местопребыванием вашего мужа? Вы звонили ему на квартиру в Лондон? Вы расспрашивали его друзей о том, где он находится?
Определенно, Джек! Только ему я звонила несколько раз для того, чтобы спросить, где мог быть Гарри. Только он знал, что я испытывала по поводу Кэролайн Палмер. Значит, таким образом он отплачивает мне за дело с благотворительным фондом?
– Да, одно время я действительно старалась быть в курсе, где именно находится мой муж, – признаю я. – Когда была особенно расстроена его поведением.
– И испытывали чувство ревности?
– Да, если вам так угодно, – сдаюсь я.
Доусон отводит плечи назад. Видимо, он испытывает удовлетворение.
– Скажите, а тот факт, что ваш муж хотел перегнать яхту на южное побережье, каким-то образом связан с его отношениями с мисс Палмер?
– Гарри просто хотел совершить морской поход.
– А не планировал ли он в действительности перегнать яхту на южное побережье для того, чтобы устроить на ней место встреч с мисс Палмер?
– Вполне возможно.
– И вы знали об этом?
– Ну… догадывалась.
– Так знали?
– До какой-то степени, – сдаюсь я.
– И вы хотели бы помешать этому, если бы были в состоянии?
В комнате повисает мертвая тишина. Такое впечатление, что все присутствующие затаили дыхание.
Мне предъявляется обвинение.
Наконец Леонард произносит:
– Инспектор, правомерен ли этот вопрос?
Доусон наклоняется грудью к столу и тихо спрашивает:
– Так вы пытались помешать вашему мужу отправиться в это плавание, миссис Ричмонд?
Я часто моргаю, как будто на глаза у меня наворачиваются слезы.
– Нет.
– Миссис Ричмонд, почему вы сразу не сказали мне правду о том, где именно вы обнаружили надувную лодку в субботу двадцать седьмого марта?
– Я уже говорила…
– А действительная причина?
Я качаю головой и делаю рукой жест, как бы вопрошая: «Зачем вы мучаете меня?» Доусон вздыхает.
– Миссис Ричмонд, я хочу спросить вас… Тот звонок от вашего мужа. – Тон у инспектора становится тяжелым. – Вы ведь ответили на него, не правда ли?
Леонард делает такое движение, будто хочет вмешаться в разговор, но Доусон останавливает его коротким властным жестом. Я чувствую, что пол уходит из-под моих ног и мне не за что уцепиться.
– Нет, – выдыхаю я.
Инспектор слегка поворачивает голову вбок, как бы стараясь лучше расслышать мой ответ.
– Простите?
Я повторяю свое отрицание более твердо.
Доусон откидывается на спинку кресла и заходится тяжелым кашлем. Откашлявшись, он с сожалением смотрит на меня.
– Может быть, вы хотите получше обдумать ситуацию и свои ответы, миссис Ричмонд?
– Мне нечего особенно обдумывать, – отвечаю я с деланной бравадой.
– Тогда встретимся завтра. Скажем, часов в десять.
– Джош? – Я пытаюсь положить руку сыну на плечо. Но он стряхивает ее с такой силой, что я отодвигаюсь от него на кровати и беспомощно смотрю на Кэти. Затем предпринимаю еще одну попытку. – Я думаю, что это ошибка, дорогой, – говорю я, и фальшь в моем голосе слышна даже мне. – Просто не верю, чтобы кто-то хотел причинить зло папе. Я просто не верю в это. Вот раньше у полиции была правдоподобная версия. Она заключалась в том, что никто в смерти папы не виноват. Просто он сам…
Неожиданно я замолкаю, не в силах продолжать, хотя Джош для меня – это сейчас, пожалуй, самое важное. Мы находимся в этой спальне уже в течение получаса – я, Кэти и Джош. И в течение получаса говорим об одном и том же – новой версии полицейских. Вернее, говорим мы с Кэти, не оставляя от версии об убийстве камня на камне. А Джош упрямо молчит, напряженно вытянувшись на кровати. Он игнорирует все наши знаки внимания.
– Просто эти полицейские насмотрелись плохих детективных фильмов, – говорит Кэти. – Я думаю, им нравится видеть себя этакими крутыми парнями, которые рыскают по городу в поисках улик и арестовывают всех подряд. – Кэти подходит к изголовью кровати и заглядывает в лицо брату. – Эй! – Она слегка толкает Джоша. – Эй! – Кэти наклоняется, чтобы заглянуть ему в лицо, но не получив никакого ответа, корчит гримасу, дескать, она прекрасно обойдется и без него.
Понимая, что следующая попытка будет обречена на неудачу, я отступаю.
Я не виню Джоша за его сегодняшнее поведение. Еще в Америке, поняв, что мы с Кэти в основном заняты друг другом, он почувствовал себя брошенным. Теперь это ощущение, видимо, усилилось. Что же я могу сказать ему на это? «Верь мне, Джош?» А почему он должен мне верить, когда я сама уже не верю себе?
Морланд запаздывает. Словно ребенок, я подхожу к окну холла и выглядываю наружу, как будто только моего желания достаточно для того, чтобы на дорожке появилась его машина. Я упираюсь лбом в стекло и неожиданно чувствую страшную усталость.
Со стороны кухни раздается звон посуды. Я нахожу там Молли, что-то быстро размешивающую в сковороде.
– Не думаю, что кто-нибудь будет сейчас есть, – говорю я ей.
Молли вскидывает голову.
– Я тоже так считаю, – неожиданно соглашается она и, резко выключив газ, стряхивает лопаточку с таким видом, будто эта идея давно пришла ей в голову. – Конечно, никто не будет есть, – со вздохом говорит Молли. Затем вытирает руки о фартук, тянется к тлеющей в пепельнице сигарете и глубоко затягивается. – Выпьешь чего-нибудь?
Я бы не против выпить, но тут же внутренне отговариваю себя. Мне нельзя сейчас расслабляться, мне нужна свежая голова. Я все еще тешу себя надеждой, что если хорошенько подумаю, то найду какие-то удачные ходы, благодаря которым смогу убедить Доусона, что мне не в чем признаваться.
– В чем дело, дорогая? – Молли смотрит мне прямо в глаза и ловко выпускает через нос узкую струйку дыма.
Несколько секунд я колеблюсь.
– Хочу попросить тебя об одолжении.
Молли тушит сигарету в пепельнице. Затем она делает свой характерный жест руками – широкое приглашающее движение, сопровождаемое звоном браслетов.
– Для тебя – что угодно.
Я приглашаю ее к столу, и мы усаживаемся рядышком.
– Дело в том, что полицейские, видимо, снова придут к тебе и будут расспрашивать обо мне. Если это произойдет, не могла бы ты… Одним словом, я была бы благодарна, если бы ты не рассказывала им о звонке от Кэти. В ту пятницу.
Молли понимает, о чем я говорю. Она уже энергично кивает головой.
– Я и раньше не говорила им об этом, так с какой стати стану делать это теперь.
– И еще…
– Что?
– Если у тебя возникают сомнения, если тебе не нравится моя просьба, то сразу откажись.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66