Это был, однако, лишь первый пункт обвинения; второй и третий показались Костенко куда как более серьезными: «избиение имперской подданной при попытке ограбления ее ювелирного магазина».
Пауль, поняв недоумение Костенко, помог ему:
– При Гитлере все вывезенные с родины славяне, французы, голландцы, поляки, чехи, сербы давали подписку, что не будут сожительствовать с немецкими женщинами: это запрещалось расовыми законами Гитлера – «разжижение арийской крови грязными недочеловеками». Нарушение обязательства каралось заключением в концлагерь… Объяснение Кротова прочитайте особенно внимательно, это любопытный документ.
Костенко еще раз пролистал страницы, нашел объяснение, потом вернулся к самому началу д е л а, впился глазами в лицо Кротова: тот улыбался в камеру; формочка пригнана; волосы на пробор; вот какая мне нужна, по ней можно искать; несмотря на возраст, глаза, брови, нос, лоб – неизменны.
В третий уже раз прочитал собственноручное объяснение Кротова:
«Я, Николай Иванов Кротов, унтер-офицер РОА, награжденный великим фюрером германской нации Адольфом Гитлером „Железным крестом“ за выполнение особых заданий в тылу большевиков, вынужден заявить, что виновным в предъявленном обвинении себя не признаю. Гретта Пикеданц не была со мною в близких отношениях, она лишь сдавала комнату в своем доме. Невозможность наших близких отношений объясняется тем, что я дал подписку о несожительстве с женщиной высшей расы. При этом фрау Пикеданц старше меня на шестнадцать лет и страдает пороком – хрома на левую ногу. И я ее не бил. Я оборонялся от нее, когда она решила, что я спустился в ее ювелирный магазин со второго этажа (где снимал комнату), чтобы ограбить ее, а я на самом деле лишь рассматривал драгоценности, потому что в России никогда не видал ни золота, ни камней».
Костенко несколько раз провел карандашом по размашистым строчкам объяснения, насчитал двенадцать синтаксических и семь орфографических ошибок.
«А ведь аттестат дали мерзавцу, – зло подумал он. – Демократия, чего там. А если бы чудо? Не было б войны? Или остался б в тылу? Вдруг бы у нас выбился? Ужас ведь…»
Далее шел приговор: три года каторжных работ; справка о транспортировке Кротова в концлагерь «Дора»; вербовка его там службой СД зоны; записка о присвоении новому агенту клички «Кротик»; его папка с четырьмя рапортами унтершарфюреру СС Уго Раушке:
№ 1.
«24 ноября.
Вчера провел доверительную, «дружескую» беседу с пленным полковником Сагадеевым и майором Иваньковским на тему «Создание подпольных антифашистских групп». Я изложил план, разработанный вами; Сагадеев отнесся к предложению положительно, но Иваньковский сказал, что об этом рано думать, стал расспрашивать про мою историю. Я объяснил, что после «пыток» в так называемых «застенках гестапо» на Александерплаце отправлен сюда, в так называемый «лагерь смерти», и что если нам не думать о восстании, то так называемые «палачи» всех уничтожат. Иваньковский потребовал, чтобы я назвал имена людей, с которыми сидел в камере, что дает возможность предположить его принадлежность к гепеушникам или же и здесь укрывшиеся от возмездия комиссары велели ему заниматься большевистской контрразведкой и конспирацией.
Кротик».
№ 2.
«12 декабря.
Сегодня я сказал Сагадееву, что больше с Иваньковским отношений не поддерживаю, он трус, тормозит работу. Предложил Сагадееву встречу с «Костей», которого я представил как политрука, вместе с которым я воевал под Киевом, будучи «комсоргом батальона». Сагадеев уговаривал не сердиться на Иваньковского, говорил, что так называемые «гитлеровские провокаторы» плетут «сеть» против патриотов. Просил подождать принимать какие-нибудь решения, сказал: «Ты горячий, погибнешь зазря, а погибать надо во имя дела».
Кротик».
№ 3.
«29 декабря.
Сагадеев передал мне написанную от руки сводку с фронта, велел передать в третий блок некоему «Игорю» (с рассеченным лбом), назвал пароль и отзыв: «Огонька нет?» – «Ты ж знаешь, курить запрещено». Встреча назначена назавтра в 6.30 утра, после лагерной переклички.
Кротик».
№ 4.
«30 января.
Любимый господин Уго Раушке!
После моей работы ликвидированы важные коммунистические преступники, а, несмотря на это, меня не выпускают, как вы то обещали. Смею напомнить, что я очень долго жду.
Хайль Гитлер!
Кротик».

«1 февраля.
Секретно!
СС штурмбаннфюреру Либлиху; отдел «С» концлагеря «Дора».
Возвращаем с транспортом заключенных № 24-а, отправленным из Дахау, агента «Кротик» после успешного завершения операции. Работа по выявлению подполья с присущей агенту тщательностью выполнена.
Хайль Гитлер!»

«1 февраля.
Секретно!
В распоряжение контрразведывательной группы «В» отдела «Армии Востока» направляется агент «Кротик» – как для подготовки к предстоящим заданиям в тылу красных войск, так и для повторной проверки курсантов-неарийцев.
Хайль Гитлер!»
Костенко отвалился на спинку стула, закрыл глаза, сидел так долго, потом взял крайнюю папку с грифом: «Программа обучения в специальной группе „В“ при отделе „Армии Востока“. „Секретно! Секретно!! Секретно!!!“
Пауль был все время рядом, ненавязчиво смотрел, когда понадобится помощь, подсказал:
– Я сделал перевод, он в конце папки, там выдержки, Владислав, наиболее важные…
– Скажите, Пауль… Для юристов других стран, в частности ФРГ, кротовские доносы на наших товарищей будут служить доказательством вины? Эти доносы дают право считать «Кротика» военным преступником?
Пауль долго медлил с ответом, потом спросил:
– Вы обнаружили список повешенных?
– Нет.
– Вы не досмотрели до конца… В делах есть оценка работы провокатора: семнадцать человек казнено, во главе с Сагадеевым и Иваньковским… А что касается д о к а з а т е л ь н о с т и, то это вопрос чрезвычайно сложный. На Западе требуют н е о п р о в е р ж и м ы х доказательств…
– То есть? Разве доносы Кротова – не доказательства?
Пауль покачал головой:
– Вам могут возразить, что он был вынужден так поступать под давлением обстоятельств. Сам лично не вешал? Нет. Доносил? Да. Что ж, плохо, конечно! Позор! «Но кто подписывал приказы на казнь? „Кротик“? Или какой-нибудь штандартенфюрер?» А тот уже отсидел пару лет в конце сороковых, сейчас мемуары пишет у себя на вилле…
Костенко закурил, начал читать перевод, сделанный Паулем:
«Программа обучения навыкам диверсионной работы разделена на два этапа: первый – тактический, облегченный; второй – стратегический, повышенной трудности.
…Не все лица, прошедшие первый этап обучения, могут быть введены в группы «второго этапа». Повышенная трудность предполагает обучение лиц, имеющих навыки вождения автомобиля, самолета, яхты, умеющих прыгать с парашютом, владеющих иностранными языками, например польским и английским; норвежским и русским; испанским и французским. При этом, ко «второму этапу» допускаются те, кто уже зарекомендовал себя достойным солдатом фюрера при выполнении заданий в тылу противника.
Люди «второго этапа» должны быть арийцами, однако, в порядке исключения, после сурового отбора, могут быть привлечены иностранцы, тщательно проверенные службой СД и гестапо, а также армейской контрразведкой.
Программа «второго этапа» предусматривает подготовку к о т т о ч е н н о й стратегической работе:
1. Диверсии в глубоком тылу противника.
2. Акции террора в глубоком тылу противника.
Успешному выполнению такого рода заданий должна предшествовать тщательная подготовка по следующим направлениям:
1) Навыки з а т а и в а н и я; организация запасных явок.
2) Работа с документами.
3) Н а у к а вхождения в контакт с людьми.
4) Выработка манеры поведения, легендирование судьбы, характера, навыков. (Диверсант ничем не должен выделяться из окружающих, внешний вид обязан быть с р е д н е п р и в ы ч н ы м. Всякого рода особые приметы, как-то запоминающаяся походка, тик или заикание, не позволяют использовать лицо в р а б о т е, в случае если эти дефекты не могут быть кардинально излечены в госпитале 51-В.)
5) Выработка плана операции на месте.
(В случае предполагаемого террористического акта диверсант должен уметь внести коррективу в предварительный план, увязав воедино место, откуда будет проводиться акт, с линиями связи, рассчитывая не только на трамваи, автобусы, железную дорогу, порты, аэродром, но также возможность использования чердаков, подвалов, подземных коммуникаций…)
6) Мимикрия, включающая навыки театрального грима и дезайна по костюму…»
– Пауль, – сказал Костенко, – мне надо срочно позвонить в Москву. Долго ждать?
– Автоматика, Владислав, автоматика, – ответил тот, – пошли к телефону. Но сейчас в Москве уже вечер, найдете кого-нибудь?
РАБОТА-X (Смоленск)
1
В Москве было одиннадцать уже; вечер выдался спокойный; дежурный по отделу скучал у телефонов, пытаясь читать роман, – хвалили в журналах, купил, сейчас проклинал свою доверчивость.
– Где Тадава? – спросил Костенко, подивившись тому, как хороша слышимость.
– В Смоленске, товарищ полковник.
– Это я знаю! По какому телефону его там можно найти?
– Он остановился в центральной гостинице, номер сороковой, продиктовать?
– Да я ж из Берлина, товарищ дорогой! Срочно найдите Тадаву, – сказал Костенко, – и привезите его в горотдел – к телефону. У меня важные новости, пусть его соединяют с вами, а я буду на этом проводе.
Тадаву, однако, в отеле не нашли.
(А заглянуть в комнату дежурного по угрозыску не догадались – лень-то вперед нас родилась, лень и великое, неторопливое спокойствие, которое Костенко считал проявлением чистой обломовщины. Тадава спал именно там, чтобы быть рядом с бригадой оперативников, державших постоянный контакт со всеми группами: как здесь, в Смоленске, – вокзал, аэродром, квартира Кротовой, Евсеевой, – так в Адлере и Коканде.)
– Передайте Тадаве, – позвонив через час в Москву своему дежурному, сказал взбешенный Костенко, – что я объявляю ему выговор. Сообщите, чтобы он сейчас же, ночью, тщательно проверил маршрут Кротовой – из дома на работу. По каким улицам идет. Или едет. На чем? Какие дома вокруг? Этажность. Чердаки. Какие пути сообщения – автобус, такси, трамвай – вблизи тех мест, которые она проходит или проезжает. Пусть выяснит, носит ли Кротова ключи от ювелирной секции с собою или сдает на хранение? И от того сейфа, где она хранила драгоценности, которые придерживала для плана. Я перезвоню часа через три. Нет, через пять, в восемь по Москве, чтоб у него к этому времени все было проверено и проработано. Ясно?
Московский дежурный снова связался со своим смоленским коллегой и передал ему слово в слово то, что сообщил Костенко.
– А кто говорит? – поинтересовался заместитель дежурного по городу.
– По поручению полковника Костенко говорят.
– Из Москвы, что ль?
– Я-из Москвы, Костенко – из Берлина.
Дежурный усмехнулся, решил, что неизвестный ему московский коллега шутит, ответил:
– Ладно, передам вашему Тадаве.
Московскому дежурному что-то не понравилось в голосе коллеги, но в областное управление перезванивать не стал: вдруг причудилось эдакое смешливое равнодушие в голосе, а на самом деле характер у человека такой – нельзя ж людей зря обижать, Костенко за это по голове не погладит.
…Кротова была убита выстрелом в спину, на улице, в пятидесяти метрах от дверей магазина.
Оперативники, следовавшие за ней на расстоянии тридцати метров, сразу же бросились на звук выстрела.
Тадава, получивший сообщение от группы наблюдения по рации, заторможенно, очень медленно сел в машину, тихо попросил шофера:
– На место происшествия…
Две другие группы поехали на вокзал и автобусную станцию: такси стояли там, г р у п п и р о в а л и пассажиров по-выгоднее, то есть тех, кто дальше ехал и сулил оплатить обратный рейс.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44