Джо Валачи рассказывал про себя все. Он ни слова не говорил о "коза ностре". Джон Флинн делал вид, что ему в высшей мере интересны показания Ди Марко. Он угощал его сухой колбасой и мягким овечьим сыром: Ди Марко больше всего на свете любил именно эту еду. Он расслабился, спал в одиночке спокойно, "фараон" больше не казался ему таким отвратительным: "среди них тоже встречаются люди".
Как-то раз Джон Флинн, р а з м я г ч и в арестанта, ударил в лоб:
- Джо, то, что ты мне рассказываешь, известно нам уже много лет. Не считай нас дурачками, Джо. Ты нас интересуешь постольку, поскольку мы верим: ты назовешь нам все имена, откроешь явки и дашь подходы...
- К чему?
- Джо, тебе сохранил жизнь министр юстиции Роберт Кеннеди не для того, чтобы ты рассказывал мне сюжеты детективных фильмов. Тебе сохранили жизнь для того, чтобы ты помог нам разгромить "коза ностру".
- "Коза ностра"... Вы никогда не разгромите "коза ностру", потому что это - второе правительство Америки, сэр. Вы ничего не сможете сделать с Синдикатом. Что вы сделаете с Джо Бонано? Он ведь - формально - руководитель фирмы по торговле недвижимостью. А на самом деле - "босс" Нью-Йорка. Что вы сделаете с Джозефом Профачи? За ним почти весь импорт оливкового масла, вы ведь так любите оливковое масло, помогает от атеросклероза, и все такое прочее. А Профачи - "второй босс" Нью-Йорка. Что вы можете сделать с Карло Гамбино? Он - главный консультант Синдиката, он не з а в я з а н ни в чем, хотя без его совета ничего не делают наши люди. А Томас Лукезе? Он - владелец крупнейших предприятий по пошиву одежды и - одновременно - "босс" Нью-Йорка. А Вито Дженовезе? Он сидит в Атланте, но ведь каждую неделю получает отчет о работе "коза ностры" и дает указания своим людям по важнейшим вопросам с т р а т е г и и Синдиката... Что вы сможете сделать с ними, сэр?
- Для того чтобы сделать, надо знать, Джо. Ты нам поможешь узнать. Все. До самого конца.
Вся родня отреклась от Джо Валачи, когда из тюрьмы в Атланте пришел сигнал от дона Вито Дженовезе. Дети публично прокляли отца, жена потребовала развода, родственники выдвинули версию что Джо сошел с ума.
Джо Валачи умер в тюрьме от внезапной и странной болезни.
- Так будет с каждым изменником, - говорили среди людей "коза ностры", когда сообщение о его смерти появилось в газетах. - Рано или поздно его настигнет наша всепроникающая кара. Никто не умрет своей смертью, никто, даже в одиночной камере, где стоит цветной телевизор и мягкая кровать.
7
...Возвращаясь к "вражде" мафии и фашизма, стоит привести ряд постулатов, которые словно бы специально сформулированы для практической "деятельности" ордена преступников.
Постулат первый - об отношении к профсоюзам (ч е р е з некоторые из них мафия работает):
"Национал-социалистические профсоюзы отнюдь не должны являться органами классовой борьбы, а только органами профессионального представительства. Национал-социалистическое государство не знает классов.
Дух классовой борьбы свойствен не профсоюзам, как таковым, а свойствен только марксизму, который сумел сделать из профсоюзов орудие своей классовой борьбы".
Постулат второй относится к "воспитательной работе" мафии, к тому, как надо готовить гангстеров, как воспитывать в них ненависть к культуре, слепое поклонение "устному" приказу.
"Широкие массы народа подчиняются прежде всего только силе устного слова. Кто лишен страстности, у кого уста сомкнуты, тот не избран вестником воли. Человеку, который является только писателем, можно сказать: "Сиди за столом со своей чернильницей и занимайся теоретической деятельностью, если только у тебя имеются для этого соответствующие способности. Вождем ты не рожден и не избран".
Постулат третий: об отношении мафии к людям, к "толпе", "быдлу", "стаду", именуемому порой более мягко - "масса":
"Психика широких масс совершенно не восприимчива к слабому и половинчатому. Душевное восприятие женщин менее доступно аргументу абстрактного разума, чем не поддающимся определению инстинктам, стремлению к дополняющей ее силе. Женщина гораздо охотнее покорится сильному, чем сама станет покорять себе слабого. Да и масса больше любит властелина, чем того, кто у нее что-либо просит. Масса чувствует себя более удовлетворенной таким учением" которое не терпит рядом с собой никакого другого, нежели допущением различных либеральных вольностей. Большею частью масса не знает, что ей делать с либеральными свободами, и даже чувствует себя при этом покинутой".
(Автором этих "постулатов", столь точно прилагаемых к правым вообще и к мафии в частности, был Гитлер. Хороший у них союзник, a? Попробуй найти другого для ведения "героиновой войны" и террора?!)
...В Палермо я не нашел ночлега: цены на отели здесь очень высоки.
- Поезжайте в Чефалу, - посоветовали мне, - это красивый городок, старинный, прямо на берегу, там есть несколько отелей разных категорий.
И я поехал в Чефалу.
Возле бензозаправки остановился, решил подзалить двадцать литров. Вообще-то на Западе заливают пять-десять - бензозаправки на каждом шагу, а бензин дорог, зачем зря тратиться, выветрится еще два-три литра, а это деньги, и немалые. Я же, приученный к нашим громадным пространствам и сугубо малым количествам бензоколонок, заливался под завязку; люди смотрели на меня, выпучив глаза, особенно когда из бака выплескивался бензин - здесь сцеживают до капли, словно кондитеры, украшающие воскресный торт дорогам кремом.
Задний левый баллон моего "фиатика" чуть подспустил. Я отпер багажник решил посмотреть, где инструмент. Багажник легко открылся, а я обомлел: ни баллона, ни инструмента не было.
Я сразу вспомнил, как в позапрошлом году возвращался из Испании через Францию и как в Провансе у меня полетел баллон на маленькой дороге местного значения, - приходилось высчитывать каждый франк, конец путешествия, а за проезд по автостраде здесь надо платить, время ценится высоко, выезжая на четырехрядную дорогу, ты можешь развивать скорость до ста семидесяти километров (коли позволяет мощность двигателя), на узеньких же, бесплатных Дорогах максимальная скорость - шестьдесят километров. Темень была, хоть глаз выколи. Трещали цикады, как у нас на юге, ветер был соленым, угадывалось близкое море.
На автострадах то и дело торчат телефоны "автосос": позвони - через полчаса приедет техпомощь. Другое дело - сдерут с тебя за эту помощь три шкуры, но помощь окажут квалифицированную; ничего не попишешь - за комфорт надо платить. Здесь же, в тихой и темной французской провинции, не то что "автососов" - ни огонька не было. Менять баллон в темноте - дело не из легких. Спасибо покойному отцу: он посадил меня за руль в Берлине, в сорок пятом, и был это маленький "опель-кадет", и я тогда впервые испытал ощущение подчиненности скорости, и это прекрасное ощущение, а потом отец и его друг комбриг Лесин учили меня менять баллоны, и заставляли это делать ночью, без света. (Хотя гитлеризм был сломлен, солдаты не могли свыкнуться с солнцем и тишиною - война куда как п р о т я ж е н н е е в памяти, чем мир.)
Я поменял баллон, запасной камеры у меня не было, и поэтому ехал по темной тихой деревенской дороге в Марсель с особой осторожностью, будто босой шел по траве возле строительной площадки где у нас всегда валяются куски дерева с торчащими гвоздями.
В Марсель я добрался поздно ночью, посмотрел цены на баллон и почесал в затылке: денег явно не хватало.
Утром купил подержанный - за восемьдесят франков.
Сейчас, возле Чефалу, я немедленно просчитал в уме, сколько придется платить за отсутствующий баллон (еще один предметный урок на будущее, - надо ж было осмотреть машину, когда получат ее в Сиракузах!), соотнес приблизительную цену с оставшимися у меня деньгами и почувствовал, как на лбу выступил пот, могло не хватить. Поглядел на свой походный хурджин, вспомнил про диктофончик - придется, видимо, расстаться.
В Чефалу поэтому я приехал в настроении сугубо подавленном и, как ни заставлял себя настроиться на город, который славился, да и поныне славится, своими "морскими мафиози", ничего путного у меня не получаюсь: неприятная мысль, особенно о завтрашнем дне, подобно гвоздю в ботинке, - постоянна.
Места в отеле я и здесь не нашел, посоветовали поискать в районе Финале. Я нашел там три гостиницы: одна была на самом берегу, номер стоил 60 тысяч лир; вторая - в ста метрах от моря: стоимость номера - 35 тысяч; в придорожной, правда, без кондиционера, "койку" можно было получить за 20 тысяч, это куда еще ни шло.
Если бы это была моя первая загранпоездка или даже пятая, я бы наверняка остановился во второй гостинице и вынужден был лишить себя ужина и завтрашнего обеда для "выравнивания бюджета", но опыт - великая штука: я знал теперь, что цены здесь "прыгающие", что здесь надо быть жестким в своих условиях, что здесь тебя изначально хотят надуть, ибо хозяина никто не контролирует, своя рука владыка, а туристов - из-за экономического кризиса - все меньше и меньше; поэтому каждому человеку здесь рады и норовят сорвать с него поболее, особенно коли иностранец, и тебе надо проявлять твердость, решительно уходить, заметив, что номер "вери икспенсив", тогда тебя окликнут и начнут говорить, что "овес ноне дорог", но ты не должен поддаваться этому - неумолимость и рассеянность; хозяин в конце концов шепнет, что вы ему очень понравились, и что он благоговеет перед путешественниками, и что только поэтому он даст вам "спешиал прайз", и что он попросит вас за это раздать знакомым визитные карточки его отеля и порекомендовать им останавливаться только здесь.
Словом, я поселился в придорожном отельчике и мог поэтому позволить себе спуститься в "пиццерию" и заказать самую дешевую, но - при этом - самую вкусную еду Италии: "пиццу по-неаполитански", очень похожую на наши батумские хачапури, только без яйца, но зато с помидорами.
В "пиццерии" был накрыт только один стол, все остальные пустовали. За этим большим столом сидело пятеро взрослых - двое мужчин и три женщины, да дюжина детей, мал мала меньше, невероятно симпатичных, шумных и смешливых итальянчиков. Дети бегали по "пиццерии", женщины без умолку болтали, успевая при этом стремительно вязать, а мужчины не отрывали глаз от газет.
Тринадцатилетний мальчугашка-официант, заглянув через плечо мужчин, шепнул что-то повару, который выпекал пиццу в большой печи, похожей на волшебную, какие снимал в своих фильмах покойный Александр Роу. Вытерев руки о длинный белый халат, повар снял высокую шапочку, подошел к мужчинам и тоже уткнулся в газету, пока ему не закричали что-то поварята, стоявшие у печки, - горела, судя по всему, моя пицца.
Когда компания ушла из-за стола, газеты остались - тяжело таскать, двадцать страниц как-никак. Я поднялся, посмотрел заголовок: "Сенсация Джузеппе Пери, комиссара полиции". По-итальянски я не читаю, но если знаешь английский, чуть помнишь немецкий, учишь испанский (и совсем, к стыду, позабыл два любимых своих языка: пушту - афганский и фарси - персидский), то понять смысл - в общих конечно же чертах - можно. Речь шла о разоблачении группы мафиози, связанных с фашистами. Я записал фамилию полицейского комиссара в блокнот, съел пиццу и завалился спать: после вкуснотищи по-неаполитански кошмар завтрашней расплаты за доверчивое головотяпство человека, привыкшего полагаться на престиж о р г а н и з а ц и и, полагая ее государственной, то есть в высшей мере ответственной, не был столь острым, как час назад.
("Авось вывезет" - все-таки это прекрасно, согласитесь...)
Позже, осенью, в Москве уж, я получил материалы, опубликованные итальянским "Эуропео" о комиссаре Пери. Материал этот настолько интересен, что стоит о нем рассказать подробно.
Журналист Роберто Кьоди, раскопавший дотошливого комиссара, утверждает, что связь между "неофашистами, мафиози и гангстерами не вызывает у Пери никакого сомнения".
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73