Он стоял непринужденно на солнце и слушал Софию.
Она положила плоскую ручищу на его плечо, словно просила о чем-то. Покрывало сползло и бросило тень на половину лица, к тому же на этом расстоянии я не видела его выражения, но поза говорила о настойчивости и страдании. Казалось, Тони успокаивает ее и погладил руку на своем плече, прежде чем отстраниться. Затем он сказал что-то бодрое на прощание и ушел. Когда он повернулся, я бросила взгляд на стол и отодвинула тарелку с сыром. Лицо Софии, когда Тони оставил ее, выражало горе, и она плакала, но на нем также несомненно был и страх.
«Cafe francais, дорогая?» – предложил Тони.
Даже компьютер с помощью двух чашек кофе не помешал мне уснуть после ланча. Я вынесла вторую чашку в сад, и там под сонное жужжание пчел и спокойный плеск моря заснула на полчаса или около того. Проснувшись, я обнаружила, что у меня нет состояния, похожего на похмелье, которое иногда остается от дневного сна. Свежесть, бодрость и масса приятных предчувствий в связи с тем, что скоро здесь будет Фрэнсис, которая всегда знает, что делать…
Я не концентрировалась на этой мысли, даже не признавала, что она у меня есть. Села, выпила стакан воды, теперь тепловатой, которую подали к кофе, и, исполненная сознания долга, принялась писать открытку Джейн, своей подружке по комнате в Афинах. Джейн очень удивится, когда получит ее… Этого я тоже не признавала, просто заявила себе, что хочу прогуляться, а открытка – уважительная причина для спокойной прогулки аж до почты. Я ни на секунду не задумалась, зачем мне причины или почему, в самом деле, мне понадобились прогулки после всех физических нагрузок этого дня. Я убеждала себя, что Джейн только и мечтает получить от меня известие.
Послание, которое должно было вызвать удивительный восторг, гласило: «Прибыла сюда сегодня. Красиво и спокойно. Фрэнсис ожидается днем. Она испытает трепет, когда увидит цветы и истратит фунты стерлингов на пленку. Отель кажется хорошим. Надеюсь, будет достаточно тепло, чтобы плавать. С любовью – Никола». Я написала это очень четким почерком и отнесла в фойе. Тони сидел за столом, задрав ноги, и читал книгу «Любовник леди Четтерлей».
«Не вставайте, – сказала я поспешно. – Я только хотела узнать, есть ли у вас марки. Только одна для местной открытки. За драхму».
Он спустил ноги, пощупал под столом и выдвинул ящик, в котором был беспорядок. «Конечно. Одну марку за драхму, так вы сказали? – Длинные пальцы перелистали три или четыре неприглядных листа почтовых марок. – Вот. Осталось только две, вам повезло».
«Спасибо. А есть марки за пять драхм? Возможно, я бы купила их сейчас для писем в Англию авиапочтой».
«Посмотрю. Пять… Как приятно, что самый первый турист хорошо ориентируется. Я никогда не помню этих вещей. Из меня бы вышел самый паршивый клерк в справочном столе. Не представляете, железнодорожные расписания просто приводят меня в панику».
«Тогда вы приехали туда, куда надо. Вы имеете в виду, – спросила я невинно, – что ни разу не писали домой с тех пор, как приехали в Грецию?»
«Дорогая, я старался стряхнуть с ног пыль дорогого старого дома священника как можно быстрее. Нет, простите, нет марок за пять драхм, только за две и четыре. Торопитесь, или я мог бы достать для вас?..»
«Не беспокойтесь, спасибо, мне все равно хочется ознакомиться с местностью. Ой, простите, я даже не могу сейчас заплатить и за эту марку, оставила кошелек наверху. Спущусь через минуту».
«Не волнуйтесь. Запишем это в счет. Удвоим за беспокойство и не будем вспоминать».
«Нет, кошелек все равно нужен, чтобы купить марки в деревне. И я должна взять темные очки». Я оставила открытку на столе и поднялась в комнату. Когда я вернулась, могу поклясться, что открытка не сдвинулась с места даже на миллиметр. Я улыбнулась Тони. «Надеюсь, здесь есть почта?»
«Действительно есть, но не буду оскорблять вас, указывая дорогу, дорогая. Агиос Георгиос не особо сложен. Идите вниз по главной улице и придете прямо к морю. Желаю приятной прогулки». И он углубился в «Любовника леди Четтерлей».
Я взяла открытку и вышла на улицу.
Слово «улица», конечно, вводит в заблуждение. Между беспорядочно стоящими домами Агиос Георгиос проходит пыльная щель. Перед отелем – широкое пространство утоптанной каменистой пыли, в которой скребутся куры, а под фисташковым деревом играют маленькие, коричневые, полуголые дети. Два коттеджа вблизи отеля очаровательны свежей краской, маленькими двориками с виноградом, отделенными от улицы белой стеной. Дом Софии стоит сам по себе на другой стороне улицы. Он немного больше других и очень аккуратен. Возле двери – смоковница, у нее самая мощная крона из всех растущих здесь деревьев. Ее тень рисует четкие узоры на бриллиантово-белой стене. Маленький садик переполнен цветами: львиный зев, лилии, красная гвоздика, мальва, все благоухающее и вьющееся изобилие английского лета, растущее здесь, как сорняки, уже в апреле. Напротив внешней стены дома – примитивный очаг, закопченные горшки на подставках таких старинных, что кажутся много раз виденными. Стена, сзади обвитая лозой, скрывает двор, но все равно видна печь, напоминающая по форме улей.
Я медленно шла по склону горы. Все казалось невинным и спокойным в полуденной жаре. Вот церковь, очень маленькая, белоснежная, с голубым куполом, взгромоздилась на маленьком холме, задней частью к отвесным скалам. Перед ней любящая рука сделала узорный тротуар из морской гальки, голубой, терракотовой и серой. За церковью улица еще круче спускается к морю. Хотя у каждого дома стоят один или два горшка с цветами, место выглядит голым и, похоже, мало кто пользуется краской или побелкой. Здесь насыщенные краски цветущих гор поблекли, умерли и выродились, истощились в голой нищете гавани.
Тут и находится почта и единственный магазин, которым может похвастаться деревня. Что-то вроде темной пещеры с открытой двустворчатой дверью, утоптанным земляным полом и мешками продуктов, которые стоят повсюду – с горохом, кукурузой, макаронами. В огромных квадратных банках плавают маслянистые сардины. На прилавке черные оливки в глиняных сосудах, куча сыров и большие старомодные весы. Полки, забитые кувшинами и коробками, некстати украшает знакомая реклама. Возле двери, небрежно поддерживающей кипу щеток, – темно-синий почтовый ящик. А на стене напротив двери, в самом центре магазина, висит телефон. Чтобы добраться до него, нужно пробираться между мешков.
Это место встречи деревенских женщин. И сейчас они вчетвером беседовали, продолжая взвешивание муки. Когда я несколько неуверенно вошла, разговор резко прекратился, и они уставились на меня. Затем вспомнили о хороших манерах, отвернулись и начали разговаривать тише и вовсе не обо мне. Разговор о каком-то больном ребенке возобновился там, где прервался. Но они все расступились, лавочник отложил совок для муки и спросил: «Мисс?»
«Эти дамы… – сказала я и показала жестом, что не хочу нарушать очереди. Но в конце концов пришлось, они убедили меня с непреклонной вежливостью. – Я пришла только за марками. Будьте добры, шесть марок по пять драхм».
Сзади я услышала суету и шепот: «Она говорит по-гречески! Послушайте, вы слышали? Англичанка, а говорит по-гречески… Тихо, невоспитанная! Тихо!»
Я улыбнулась, сказала несколько слов о деревне, и сразу стала центром восторженной группы. Почему я приехала в такое место? Оно такое маленькое, такое бедное, почему я не остановилась в Ираглионе, где есть большие отели, как в Афинах и Лондоне? Я была в Лондоне? Замужем ли я? А, ну, наверно, у меня есть мужчина? Нет? А, ну, не всякому везет, но вскоре, очень скоро, если Бог захочет…
Я засмеялась, отвечала как можно вежливее и задала столько вопросов, сколько захотела. У них, значит, мало иностранцев? Много англичан? О, да, конечно, Тони, но я имею в виду посетителей, как я, иностранцев… Конечно, датский джентльмен, да, я слышала о нем, и никого больше? Нет? А, ну теперь, когда отель строится, и так успешно, несомненно, скоро будет много посетителей, и американцев тоже, и Агиос Георгиос будет процветать. У мистера Алексиакиса дела идут хорошо, не так ли? А сестра ему помогает? Да, София, я познакомилась с ней. Полагаю, она живет в очаровательном доме наверху деревни, напротив отеля?..
Но на Софии заклинило. Кроме быстрого обмена взглядами, довольно добрыми, и шепота: «Ах, да, бедная София, для нее счастье, что такой брат приехал домой присмотреть за ней», – женщины ничего больше не сказали, и разговор замер. А затем одна их них, уверенная в себе, молодая и хорошенькая, с ребеночком на руке, пригласила меня в свой дом. Другие, которые, казалось, только и ждали, чтобы она показала пример, включились страстно в разговор с подобными приглашениями. Как долго я собираюсь пробыть в Агиос Георгиос? Я приду и навещу их, да, а также возьму с собой кузину. Какой дом? Дом у стены гавани – выше пекарни – за церковью… неважно (со смехом), нужно только войти, в Агиос Георгиос не будет дома, где бы я, такая молоденькая, да к тому же говорящая так хорошо на греческом, не была желанной…
Обещая со смехом, но временно отклоняя все очаровательные приглашения, я ушла, не намного мудрее насчет призрачного англичанина Георгия, но узнав то, за чем пришла, и даже больше.
Прежде всего, телефон исключается. Даже без моего обещания Марку, нет никакой возможности связаться с администрацией ни в посольстве, ни в Ираглионе. По телефону в отеле – невозможно. Телефон на почте, работающей ежедневно как женский клуб, – даже и пытаться нечего. Мы предоставлены сами себе.
Я шла, куда глаза глядят, и достигла маленькой бухты. Дамба удерживала воду чистой и спокойной, как слеза в чашечке цветка. Кто-то нацарапал на дамбе КИПР ДЛЯ ГРЕЦИИ, а кто-то еще пытался стереть эту надпись. Мужчина убивал осьминога. Сегодня какая-то семья хорошо наестся. На якоре стояли две лодки, одна белая с ярко-красным брезентом, другая голубая, и на ее носу было имя «Эрос». На «Эросе» гибкий юноша сматывал веревку. На нем был зеленый бумажный спортивный свитер и голубые брюки из грубой бумажной ткани, засунутые в короткие резиновые сапоги. Этот именно парень прежде следил за игроками в триктрак. Он с любопытством посмотрел на меня, но работы не прекратил.
Я постояла там еще минуту или две, чувствуя, что из темноты дверных проемов каждого дома за мной следят женские глаза. Размечталась, чтоб каяк Лэмбиса сейчас тихо приплыл под парусами с востока, и все они были бы на борту: Лэмбис у мотора, Марк за рулем, а Колин на веслах. У него в руках леса для ловли рыбы, и он смеется… Резко отвернулась от сияющего пустого моря, ни к чему самообман. Мозг судорожно вернулся к моей проблеме. Другое, что я выяснила в лавке – это то, что фактически в Агиос Георгиос нет дома, в котором можно что-то спрятать. Колина Лэнгли тут нет. Ни к чему не приведет шпионство в деревне, где каждая женщина должна знать все о делах соседей. Любой ответ на тайну следует искать только в отеле.
Или… и здесь я замедлила движение вверх по улице, ощущая глаза, которые следили из темных проемов дверей… или в доме Софии. В действительности, возможно, в Агиос Георгиос есть один дом, в котором меня не хотят видеть.
Ну, нет ничего лучше прямой проверки. И если муж все еще дома, питается, тогда очень интересно также и его встретить.
Интересно, любит ли он критскую одежду?
Глава 9
She seem'd an ancient maid, well-skill'd to cull
The snowy fleece, and wind the twisted wool
Pope: The Iliad of Homer
Она сидела прямо перед дверью внутри своего дома и пряла. За все месяцы проживания в Греции я так и не смогла привыкнуть к тому, как красива эта примитивная работа. Мягкая, пушистая белая шерсть на прялке, коричневые пальцы вытягивают ее, как массу для леденца, петля проходит перед черным платьем, образуя кружащийся шарик на веретене.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38
Она положила плоскую ручищу на его плечо, словно просила о чем-то. Покрывало сползло и бросило тень на половину лица, к тому же на этом расстоянии я не видела его выражения, но поза говорила о настойчивости и страдании. Казалось, Тони успокаивает ее и погладил руку на своем плече, прежде чем отстраниться. Затем он сказал что-то бодрое на прощание и ушел. Когда он повернулся, я бросила взгляд на стол и отодвинула тарелку с сыром. Лицо Софии, когда Тони оставил ее, выражало горе, и она плакала, но на нем также несомненно был и страх.
«Cafe francais, дорогая?» – предложил Тони.
Даже компьютер с помощью двух чашек кофе не помешал мне уснуть после ланча. Я вынесла вторую чашку в сад, и там под сонное жужжание пчел и спокойный плеск моря заснула на полчаса или около того. Проснувшись, я обнаружила, что у меня нет состояния, похожего на похмелье, которое иногда остается от дневного сна. Свежесть, бодрость и масса приятных предчувствий в связи с тем, что скоро здесь будет Фрэнсис, которая всегда знает, что делать…
Я не концентрировалась на этой мысли, даже не признавала, что она у меня есть. Села, выпила стакан воды, теперь тепловатой, которую подали к кофе, и, исполненная сознания долга, принялась писать открытку Джейн, своей подружке по комнате в Афинах. Джейн очень удивится, когда получит ее… Этого я тоже не признавала, просто заявила себе, что хочу прогуляться, а открытка – уважительная причина для спокойной прогулки аж до почты. Я ни на секунду не задумалась, зачем мне причины или почему, в самом деле, мне понадобились прогулки после всех физических нагрузок этого дня. Я убеждала себя, что Джейн только и мечтает получить от меня известие.
Послание, которое должно было вызвать удивительный восторг, гласило: «Прибыла сюда сегодня. Красиво и спокойно. Фрэнсис ожидается днем. Она испытает трепет, когда увидит цветы и истратит фунты стерлингов на пленку. Отель кажется хорошим. Надеюсь, будет достаточно тепло, чтобы плавать. С любовью – Никола». Я написала это очень четким почерком и отнесла в фойе. Тони сидел за столом, задрав ноги, и читал книгу «Любовник леди Четтерлей».
«Не вставайте, – сказала я поспешно. – Я только хотела узнать, есть ли у вас марки. Только одна для местной открытки. За драхму».
Он спустил ноги, пощупал под столом и выдвинул ящик, в котором был беспорядок. «Конечно. Одну марку за драхму, так вы сказали? – Длинные пальцы перелистали три или четыре неприглядных листа почтовых марок. – Вот. Осталось только две, вам повезло».
«Спасибо. А есть марки за пять драхм? Возможно, я бы купила их сейчас для писем в Англию авиапочтой».
«Посмотрю. Пять… Как приятно, что самый первый турист хорошо ориентируется. Я никогда не помню этих вещей. Из меня бы вышел самый паршивый клерк в справочном столе. Не представляете, железнодорожные расписания просто приводят меня в панику».
«Тогда вы приехали туда, куда надо. Вы имеете в виду, – спросила я невинно, – что ни разу не писали домой с тех пор, как приехали в Грецию?»
«Дорогая, я старался стряхнуть с ног пыль дорогого старого дома священника как можно быстрее. Нет, простите, нет марок за пять драхм, только за две и четыре. Торопитесь, или я мог бы достать для вас?..»
«Не беспокойтесь, спасибо, мне все равно хочется ознакомиться с местностью. Ой, простите, я даже не могу сейчас заплатить и за эту марку, оставила кошелек наверху. Спущусь через минуту».
«Не волнуйтесь. Запишем это в счет. Удвоим за беспокойство и не будем вспоминать».
«Нет, кошелек все равно нужен, чтобы купить марки в деревне. И я должна взять темные очки». Я оставила открытку на столе и поднялась в комнату. Когда я вернулась, могу поклясться, что открытка не сдвинулась с места даже на миллиметр. Я улыбнулась Тони. «Надеюсь, здесь есть почта?»
«Действительно есть, но не буду оскорблять вас, указывая дорогу, дорогая. Агиос Георгиос не особо сложен. Идите вниз по главной улице и придете прямо к морю. Желаю приятной прогулки». И он углубился в «Любовника леди Четтерлей».
Я взяла открытку и вышла на улицу.
Слово «улица», конечно, вводит в заблуждение. Между беспорядочно стоящими домами Агиос Георгиос проходит пыльная щель. Перед отелем – широкое пространство утоптанной каменистой пыли, в которой скребутся куры, а под фисташковым деревом играют маленькие, коричневые, полуголые дети. Два коттеджа вблизи отеля очаровательны свежей краской, маленькими двориками с виноградом, отделенными от улицы белой стеной. Дом Софии стоит сам по себе на другой стороне улицы. Он немного больше других и очень аккуратен. Возле двери – смоковница, у нее самая мощная крона из всех растущих здесь деревьев. Ее тень рисует четкие узоры на бриллиантово-белой стене. Маленький садик переполнен цветами: львиный зев, лилии, красная гвоздика, мальва, все благоухающее и вьющееся изобилие английского лета, растущее здесь, как сорняки, уже в апреле. Напротив внешней стены дома – примитивный очаг, закопченные горшки на подставках таких старинных, что кажутся много раз виденными. Стена, сзади обвитая лозой, скрывает двор, но все равно видна печь, напоминающая по форме улей.
Я медленно шла по склону горы. Все казалось невинным и спокойным в полуденной жаре. Вот церковь, очень маленькая, белоснежная, с голубым куполом, взгромоздилась на маленьком холме, задней частью к отвесным скалам. Перед ней любящая рука сделала узорный тротуар из морской гальки, голубой, терракотовой и серой. За церковью улица еще круче спускается к морю. Хотя у каждого дома стоят один или два горшка с цветами, место выглядит голым и, похоже, мало кто пользуется краской или побелкой. Здесь насыщенные краски цветущих гор поблекли, умерли и выродились, истощились в голой нищете гавани.
Тут и находится почта и единственный магазин, которым может похвастаться деревня. Что-то вроде темной пещеры с открытой двустворчатой дверью, утоптанным земляным полом и мешками продуктов, которые стоят повсюду – с горохом, кукурузой, макаронами. В огромных квадратных банках плавают маслянистые сардины. На прилавке черные оливки в глиняных сосудах, куча сыров и большие старомодные весы. Полки, забитые кувшинами и коробками, некстати украшает знакомая реклама. Возле двери, небрежно поддерживающей кипу щеток, – темно-синий почтовый ящик. А на стене напротив двери, в самом центре магазина, висит телефон. Чтобы добраться до него, нужно пробираться между мешков.
Это место встречи деревенских женщин. И сейчас они вчетвером беседовали, продолжая взвешивание муки. Когда я несколько неуверенно вошла, разговор резко прекратился, и они уставились на меня. Затем вспомнили о хороших манерах, отвернулись и начали разговаривать тише и вовсе не обо мне. Разговор о каком-то больном ребенке возобновился там, где прервался. Но они все расступились, лавочник отложил совок для муки и спросил: «Мисс?»
«Эти дамы… – сказала я и показала жестом, что не хочу нарушать очереди. Но в конце концов пришлось, они убедили меня с непреклонной вежливостью. – Я пришла только за марками. Будьте добры, шесть марок по пять драхм».
Сзади я услышала суету и шепот: «Она говорит по-гречески! Послушайте, вы слышали? Англичанка, а говорит по-гречески… Тихо, невоспитанная! Тихо!»
Я улыбнулась, сказала несколько слов о деревне, и сразу стала центром восторженной группы. Почему я приехала в такое место? Оно такое маленькое, такое бедное, почему я не остановилась в Ираглионе, где есть большие отели, как в Афинах и Лондоне? Я была в Лондоне? Замужем ли я? А, ну, наверно, у меня есть мужчина? Нет? А, ну, не всякому везет, но вскоре, очень скоро, если Бог захочет…
Я засмеялась, отвечала как можно вежливее и задала столько вопросов, сколько захотела. У них, значит, мало иностранцев? Много англичан? О, да, конечно, Тони, но я имею в виду посетителей, как я, иностранцев… Конечно, датский джентльмен, да, я слышала о нем, и никого больше? Нет? А, ну теперь, когда отель строится, и так успешно, несомненно, скоро будет много посетителей, и американцев тоже, и Агиос Георгиос будет процветать. У мистера Алексиакиса дела идут хорошо, не так ли? А сестра ему помогает? Да, София, я познакомилась с ней. Полагаю, она живет в очаровательном доме наверху деревни, напротив отеля?..
Но на Софии заклинило. Кроме быстрого обмена взглядами, довольно добрыми, и шепота: «Ах, да, бедная София, для нее счастье, что такой брат приехал домой присмотреть за ней», – женщины ничего больше не сказали, и разговор замер. А затем одна их них, уверенная в себе, молодая и хорошенькая, с ребеночком на руке, пригласила меня в свой дом. Другие, которые, казалось, только и ждали, чтобы она показала пример, включились страстно в разговор с подобными приглашениями. Как долго я собираюсь пробыть в Агиос Георгиос? Я приду и навещу их, да, а также возьму с собой кузину. Какой дом? Дом у стены гавани – выше пекарни – за церковью… неважно (со смехом), нужно только войти, в Агиос Георгиос не будет дома, где бы я, такая молоденькая, да к тому же говорящая так хорошо на греческом, не была желанной…
Обещая со смехом, но временно отклоняя все очаровательные приглашения, я ушла, не намного мудрее насчет призрачного англичанина Георгия, но узнав то, за чем пришла, и даже больше.
Прежде всего, телефон исключается. Даже без моего обещания Марку, нет никакой возможности связаться с администрацией ни в посольстве, ни в Ираглионе. По телефону в отеле – невозможно. Телефон на почте, работающей ежедневно как женский клуб, – даже и пытаться нечего. Мы предоставлены сами себе.
Я шла, куда глаза глядят, и достигла маленькой бухты. Дамба удерживала воду чистой и спокойной, как слеза в чашечке цветка. Кто-то нацарапал на дамбе КИПР ДЛЯ ГРЕЦИИ, а кто-то еще пытался стереть эту надпись. Мужчина убивал осьминога. Сегодня какая-то семья хорошо наестся. На якоре стояли две лодки, одна белая с ярко-красным брезентом, другая голубая, и на ее носу было имя «Эрос». На «Эросе» гибкий юноша сматывал веревку. На нем был зеленый бумажный спортивный свитер и голубые брюки из грубой бумажной ткани, засунутые в короткие резиновые сапоги. Этот именно парень прежде следил за игроками в триктрак. Он с любопытством посмотрел на меня, но работы не прекратил.
Я постояла там еще минуту или две, чувствуя, что из темноты дверных проемов каждого дома за мной следят женские глаза. Размечталась, чтоб каяк Лэмбиса сейчас тихо приплыл под парусами с востока, и все они были бы на борту: Лэмбис у мотора, Марк за рулем, а Колин на веслах. У него в руках леса для ловли рыбы, и он смеется… Резко отвернулась от сияющего пустого моря, ни к чему самообман. Мозг судорожно вернулся к моей проблеме. Другое, что я выяснила в лавке – это то, что фактически в Агиос Георгиос нет дома, в котором можно что-то спрятать. Колина Лэнгли тут нет. Ни к чему не приведет шпионство в деревне, где каждая женщина должна знать все о делах соседей. Любой ответ на тайну следует искать только в отеле.
Или… и здесь я замедлила движение вверх по улице, ощущая глаза, которые следили из темных проемов дверей… или в доме Софии. В действительности, возможно, в Агиос Георгиос есть один дом, в котором меня не хотят видеть.
Ну, нет ничего лучше прямой проверки. И если муж все еще дома, питается, тогда очень интересно также и его встретить.
Интересно, любит ли он критскую одежду?
Глава 9
She seem'd an ancient maid, well-skill'd to cull
The snowy fleece, and wind the twisted wool
Pope: The Iliad of Homer
Она сидела прямо перед дверью внутри своего дома и пряла. За все месяцы проживания в Греции я так и не смогла привыкнуть к тому, как красива эта примитивная работа. Мягкая, пушистая белая шерсть на прялке, коричневые пальцы вытягивают ее, как массу для леденца, петля проходит перед черным платьем, образуя кружащийся шарик на веретене.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38