Ему пришлось бы объяснять, в чем дело! Нет, даже с врачом, связанным обязательством хранить медицинскую тайну, он не смог бы заговорить об Ардит. Во всяком случае, пока.
Жалость к Уолли, Ардит, да и к себе самому не покидала его.
Мало того, Ним в тот же день был выставлен на осмеяние в “Калифорния экзэминер”.
Ему было интересно, откажется ли Нэнси Молино после транспортировки вертолетом Уолли из лагеря Дэвил-Гейта от своего намерения написать об эксплуатации вертолета в совсем других целях.
Но она не отказалась.
Ее статья появилась в углу полосы, прямо перед страницей редактора:
КАПИТАНЫ, КОРОЛИ… И МИСТЕР ГОЛДМАН ИЗ “ГСП ЭНД Л "
Интересно было бы узнать, что значит иметь частный вертолет, который доставит вас куда хотите, в то время как вы блаженствуете в мягком кресле. Большинство из нас никогда не испытает столь экзотичного удовольствия. А кто же попадает в число избранников судьбы? Это президент Соединенных Штатов, британская королевская семья, покойный Говард Хью, иногда папа римский и, конечно же, высокопоставленные чиновники из всем нам известной компании “Голден стейт пауэр энд лайт”. Например, мистер Нимрод Голдман.
"Почему Голдман?” – возможно, спросите вы. Видимо, мистер Голдман, являющийся вице-президентом “ГСП энд Л”, слишком важная персона, чтобы ездить на автобусе, хотя он и был специально заказан “Голден стейт пауэр энд лайт” и отправлялся по тому же маршруту на следующий день, и в нем было немало свободных мест. Он же вместо этого выбрал вертолет, который…
Было там и еще кое-что: фотография вертолета “ГСП энд Л”, неотретушированный портрет Нима, который, как он подозревал, мисс Молино нашла в газетном досье.
Но особенно уничтожающим был абзац, где говорилось:
"Потребители электроэнергии, газа, уже озабоченные высокими счетами компании, которым говорили, что тарифы должны скоро снова увеличиться, возможно, заинтересуются, как тратит их деньги “ГСП энд Л”, полугосударственная компания. Возможно, если бы администраторы типа Нимрода Голдмана ездили, как и все мы, то есть менее роскошно, полученная экономия вместе с другими сбережениями помогла бы сдержать это постоянное увеличение тарифов”.
В середине второй половины дня Ним сложил эту газету и отметил статью, потом передал ее секретарю Эрика Хэмфри.
– Покажите президенту. Он ее все равно увидит, так что пусть уж лучше получит экземпляр от меня.
Через несколько минут Хэмфри вошел в кабинет Нима и швырнул на стол газету. Он был злее, чем Ним когда-либо видел его, и даже, немало удивив Нима, повысил голос:
– Ради Бога, о чем вы думали, когда втянули нас в эту чертовщину? Разве вы не знаете, что комиссия по компаниям коммунального хозяйства рассматривает наше обращение о повышении тарифов и вынесет свое решение в течение нескольких дней? Ведь это как раз то, что вызовет недовольство. Они были бы рады перерезать нам глотки.
Ним тоже не скрывал своего раздражения.
– Конечно же, я знаю это, – он жестом указал на газету. – Я вне себя, как и вы. Но эта чертовка журналистка выхватила нож для снятия скальпа. Если бы она не зацепила вертолет, то было бы что-то еще.
– Не обязательно. Она могла и не найти ничего. Пользуясь этим вертолетом столь опрометчиво, вы подбросили ей такую возможность.
Слушая его, Ним сохранял полное спокойствие. Он уже давно понял, что глотать несправедливые обвинения – часть его работы. Лишь две недели назад президент сказал своим старшим помощникам на неофициальной встрече: “Если вы сможете сберечь для себя полдня и сделать работу быстрее и эффективнее, пользуйтесь вертолетом компании, так как это в долгосрочном плане дешевле. Я понимаю, что эти вертолеты необходимы нам для специалистов, проверяющих линии электропередачи, в чрезвычайных обстоятельствах, но когда их не используют для таких целей, поднимать их в воздух лишь не намного дороже, чем держать на земле”.
Но Эрик Хэмфри, по-видимому, забыл, что он сам попросил Нима провести двухдневный брифинг для прессы и представлять компанию на важной встрече в торговой палате утром в первый день поездки журналистов. Ним не смог бы сделать то и другое, не воспользовавшись вертолетом. Вообще-то Хэмфри был справедливым и, наверное, потом вспомнит об этом, но даже если и не вспомнит, то это не столь уж и существенно.
Сейчас в баре, когда алкоголь постепенно брал над ним верх, Ним чувствовал, как притупляется горечь. Каким-то дальним, пока еще ясным уголком мозга Ним презирал себя за то, что делал, и за воображаемую слабость. Затем он подумал, что такое случалось с ним нечасто – он не мог даже вспомнить, когда был настолько пьян. Быть может, позволить себе это разок и послать все к черту тоже полезно?
– Позволь спросить тебя, Гарри, – запинаясь, проговорил Ним. – Ты религиозен? Ты веришь в Бога?
Лондон сделал глоток, потом носовым платком вытер пивную пену с губ.
– На первый вопрос отвечу “нет”. По второму вопросу скажу так: я никому не давал обязательства не верить.
– А как насчет твоей личной вины? За тобой много чего? – Ним вспомнил Ардит, которая спрашивала: “Разве твоя религия не учит тебя верить в Божий гнев и кару?” Сегодня днем он пропустил ее слова мимо ушей. Потом эти слова всплыли в памяти сами собой, и никакого удовольствия это ему не доставило.
– Я полагаю, за каждым есть какая-то вина. – Лондон, казалось, намеревался на этом и закончить свою речь, но потом передумал и добавил:
– Иногда я думаю о двух ребятах в Корее, моих близких приятелях. Мы были в разведывательном патруле у реки Яду. Те двое находились впереди остальных, когда вражеский огонь прижал нас к земле. Двум ребятам надо было помочь вернуться. Я остался за главного и должен был именно тогда повести остальных, чтобы попробовать спасти их. Но пока я в смятении соображал, что делать, те болваны обнаружили их – гранатой обоих их разорвало на куски. Это и есть та вина, которую я несу в себе, эту и некоторые другие. – Он отпил из стакана еще. – Знаешь, что ты делаешь, дружище? Ты нас обоих делаешь.., как это называется?
– Сентиментальный. – Ним с трудом выговорил это слово.
– Точно!.. Сентиментальными. – Гарри Лондон одобрительно закивал головой, когда пианист начал играть “Пока время проходит”.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ
Глава 1

Дейви Бердсон, осматривающий впечатляющие апартаменты клуба “Секвойя”, развязно спросил:
– А где личная сауна президента? И потом, мне хотелось бы посмотреть ваш унитаз из чистого золота.
– У нас его попросту нет, – с металлом в голосе ответила Лаура Бо Кармайкл. Она чувствовала себя скованно с этим бородатым дородным шутником, который, став американцем много лет назад, все еще не отрешился от провинциальных манер своей родной Австралии. Лаура Бо, уже несколько раз встречавшаяся с Бердсоном на собраниях, пришла к выводу, что он похож на весельчака из “Вальсирующей Матильды”. Конечно, он был другим человеком, и она знала об этом. Дейви Бердсон говорил как обыкновенный фермер и соответственно одевался – сегодня на нем были неряшливые залатанные джинсы и разношенные ботинки без шнурков, – но президент клуба “Секвойя” знала, что он изучал основы законодательства, имел степень магистра социологии, а также на полставки читал лекции в Калифорнийском университете в Беркли. В свою организацию он собрал потребительские, церковные и левые политические группы, назвав ее “Энергия и свет для народа”.
Своей целью “Энергия и свет для народа” провозгласила “борьбу с разжиревшим от прибылей чудовищем “ГСП энд Л” на всех фронтах”, в частности, она выступала против увеличения платы за электричество и газ, боролась против выдачи разрешений на строительство АЭС, восстанавливала против “ГСП энд Л” общественное мнение всякий раз, когда последняя пыталась доказать целесообразность того или иного своего проекта. Все такие попытки Бердсон и К° называли оплаченной потребителями ложью. А еще они призывали к скорейшей передаче контроля над этой энергетической компанией муниципалитету. В последнее время возглавляемое Бердсоном движение вознамеревалось объединить силы с престижным клубом “Секвойя”, чтобы успешнее противодействовать экспансионистским планам “ГСП энд Л”. Предложение Бердсона должно было быть рассмотрено на встрече с высшим руководством клуба, ожидавшейся в ближайшее время.
– Ого, детка, – заметил Бердсон, пробежав взглядом по просторной, обшитой деревянными панелями комнате, где они разговаривали, – я думаю, что работать в такой отличной обстановке просто одно наслаждение. Посмотрела бы на мою свалку. По сравнению с тем, что у тебя здесь есть, это же кошмар.
Она объяснила ему:
– Этот дом достался нам по завещанию много лет назад. В какие-то моменты, а сейчас был именно такой, Лаура Бо Кармайкл считала особняк Кейбл-Хилл, где размещалась штаб-квартира клуба “Секвойя”, чересчур роскошным: слишком многое свидетельствовало о том, что когда-то в нем жил миллионер. Она предпочла бы что-нибудь попроще, но по условиям завещания они, переехав, потеряли бы дом и ничего не получили бы взамен.
– Я бы не хотела, чтобы ты называл меня деткой, – вдруг сказала она.
– Возьму на заметку. – Усмехнувшись, Бердсон достал записную книжку, шариковую ручку и что-то записал.
Закрыв записную книжку, он посмотрел на миссис Кармайкл и задумчиво произнес:
– Завещание, значит? Подарок мертвеца. Мне думается, такие вот подарочки и сделали клуб “Секвойя” таким богатым.
– Богатство – понятие относительное. – Лауре Бо Кармайкл захотелось, чтобы поскорее пришли трое ее запаздывающих коллег. – Нашей организации действительно везет на поддержку страны, но у нас и значительные затраты.
Большой бородач рассмеялся:
– Но уж не настолько, чтобы вы не могли поделиться своим хлебом с другими группами, делающими такую же работу, но перебивающимися с воды на воду.
– Посмотрим, – твердо сказала миссис Кармайкл, – но не думай, пожалуйста, что мы настолько наивны, чтобы принять тебя за бедного родственника. Кое-что мы о тебе знаем. – Она посмотрела в свои записи, которые до той поры не собиралась использовать. – Нам, например, известно, что в вашей организации почти двадцать пять тысяч членов, ежегодно выплачивающих по три доллара, так что сборщики взносов приносят тебе до семидесяти пяти тысяч долларов. Из этой суммы ты выплачиваешь себе зарплату в двадцать тысяч долларов в год плюс неизвестные расходы.
– Надо же парню зарабатывать на жизнь.
– Неплохо зарабатываешь, сказала бы я, – Лаура Бо Кармайкл снова заглянула в свои записи. – Вдобавок тебе идут гонорары за лекции в университете и за твои статьи, да еще одна зарплата от организации по подготовке активистов. Так что твоя борьба за справедливость приносит тебе где-то до шестидесяти тысяч в год.
Бердсон широко улыбнулся.
– Отлично проделанное исследованьице. Теперь наступила очередь улыбнуться и президенту клуба “Секвойя”:
– Да, у нас действительно отличный исследовательский отдел. – Она отложила записи в сторону. – Конечно, это не предназначено для посторонних. Я хотела лишь показать тебе, что мы знаем, как живут профессиональные бунтари вроде тебя. Ты осведомлен о нас, мы – о тебе, и это сэкономит нам время, когда мы перейдем к делу.
Дверь тихо отворилась, и в комнату вошел стройный немолодой мужчина в очках без оправы.
– Мистер Бердсон, полагаю, вы знаете нашего секретаря мистера Притчетта, – сказала Лаура.
Дейви Бердсон протянул большую мясистую руку.
– Мы раза два встречались на поле боя. Здорово, Притчи! После энергичного рукопожатия вошедший сухо сказал:
– Я не стал бы называть слушания по экологии полями боя, хотя их и можно истолковывать таким образом.
– Чертовски верно, Притчи! Но когда я выступаю против такого врага народа, как “Голден стейт пауэр энд лайт”, я бьюсь изо всех сил.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86